— Во-вторых, чары значительно затрудняют работу мне и господину Иттиру, — продолжал магистр Форож. — Большая часть трав растет в нашей оранжерее, но для создания лекарств и множества зелий нужны компоненты, которыми мы сами себя обеспечить не можем. Например, пыльца тиссфы для мази от шрамов. Пыльца считается условно ядовитой. Чтобы пронести ее в кабинет, мне нужен выданный ректором одноразовый артефакт, который позволит мне миновать защитный круг. Для господина Иттира должен быть другой артефакт, настроенный на него. Садовникам нужно каждый раз создавать свои амулеты, чтобы они могли пронести удобрения…

Он раздраженно махнул рукой, недовольно скривился.

— Это еще мелочи, — заверил он. — А духи, косметика? Большинство из них чары считают ядовитыми! Все, что уже куплено студентами, придется изъять и проверить. Все новое опять же ляжет на мой стол! Хотя безопасность участниц и других студенток того стоит.

Магистр Φорож еще немного поворчал из-за близких гор работы, но видно было, что активацию защитных чар он все же считает благом.

Когда основа мази уже была почти готова, я спросила алхимика о магии крови. О составе и свойствах зелья, заключенного в медальоны, магистр Φорож ничего не знал. Как он объяснил, маги Аролинга держали все наработки в тайне и секретами делиться не спешили.

— Меня в свое время интересовало это направление, — признался алхимик. — Большой простор для творчества, экспериментов. Любопытное направление. С разумной осторожностью многое можно использовать и обратить себе на пользу. Пожалуй, опасней всего ритуалы клятв. Магия покарает смертью за нарушение клятвы. Почему вы спрашиваете?

— Я слышала немного об одном ритуале, — ответила я, старательно размешивая основу мази, чтобы не было комочков. — Он вроде бы дает возможность чувствовать состояние другого и вовремя прийти на помощь.

— А, вы о «Семейном спокойствии», — улыбнулся магистр. — Εсть такой. Им довольно часто пользовались лет пятьдесят-семьдесят назад. Причем он даже существовал в нескольких вариантах в зависимости от возможных опасностей. Тогда было много всяких ядов, хотя и банальным кинжалом в спину не пренебрегали. Потом при дворе стало поспокойней, а ритуал подзабылся. Он простой и безвредный. Чужие эмоции порой мешают, это, конечно, да, но с этим можно бороться. Все же эмоции родных… Я сам с помощью «Семейного спокойствия» несколько раз привязывался к сыну. Οн тогда служил во дворцовой охране, а времена были интересные…

Магистр Форож рассказывал о противостоянии нынешнего короля, тогда ещё наследника престола, с двумя незаконнорожденными сыновьями своего любвеобильного отца. Но я почти не слушала. Алхимик, сам того не зная, очень успокоил меня. Предложенный ректором способ магической защиты перестал казаться ловушкой.

Немного смущала оговорка лорда Адсида. Он сказал, что несколько месяцев собирал сведения о ритуале, а я почему-то решила, что его интерес был связан исключительно с отбором. Правда, все понять не могла, как пришла к такому выводу.

С работой в тот вечер закончили рано. Магистр Форож нарочно выбрал из заказов тот рецепт, который не требовал длительного приготовления. И у алхимика, и у меня за плечами были короткая ночь и насыщенный день.

Дверь в мои комнаты на первом этаже ректорской башни оказалась зачарована и не открылась простым поворотом ключа, как прежде. Дверная ручка нагрелась, когда я коснулась ее, сторожевое заклинание меня распознало и впустило. На подушке лежало письмо, запечатанное сургучом. На оттиске четко отобразился герб благородного рода Адсид. Сова, символ мудрости и тайных знаний, держащая в лапах молнию, означающую магическую мощь, и ветку мифической атлоты, древнего символа алхимиков.

Личное послание с волшебной печатью меня насторожило, даже напугало. Сердце заколотилось быстрей, а палец заметно дрожал от волнения, когда я коснулась сургуча. Закрыв глаза, сосредоточилась на том образе, который хранила печать. Явственно увидела лорда Адсида, сидящего за столом у себя в кабинете. Он грел в пламени свечи кусочек сургуча и запечатывал именно это письмо. Печать, подтвердив личность отправителя и распознав меня, потеплела и хрустнула. Я развернула дорогую бумагу и прочла письмо.

«Госпожа Льяна! Будьте предельно осторожны. Ваши успехи, как вы заметили, не всем пришлись по душе. Аролингский амулет не защищает от предметов и ядов. Против заклинаний воды он тоже мало эффективен. Подробней обсудим его завтра вечером. В пять. Дверь моего кабинета вас впустит.

Шэнли Адсид»

В этот раз ни подпись, ни авторство письма сомнений не вызвали. Хотя бы потому, что нужно потратить почти год на подделку магической печати рода, но и такие затраты времени, сил и ингредиентов почти всегда бессмысленны. Поддельный образ автора получается неправдоподобным и не вызывает доверия.

Значительно больше меня удивила подпись. Множество девушек сходили бы с ума от радости, увидев под посланными лично им строчками просто «Шэнли Адсид». Без упоминания титулов и должности. Меня же этот намек на сближение поражал неуместностью, незаслуженностью и резким контрастом с тем, как старательно и долго ректор игнорировал мое существование.

Утренние беседы в столовой крутились вокруг отбора и расползшихся слухов о том, что я на экзамене по этикету набрала больше баллов, чем высокородные леди. Сплетники приписывали мне все сто из возможной сотни, что несказанно бесило аристократок. Леди Сивина с подругами сидела довольно далеко от меня, но никакое расстояние не притупляло направленную на меня злобу. Чашка с чаем, тарелка с кашей и мисочка с политым медом творогом подрагивали на столе, хотя я приклеила их заклинаниями.

Падеус, беззаботный и жизнерадостный, пристроился рядом со мной.

— Этот ваш отбор — интересная штука, — щедро намазывая кусок хлеба маслом, высказался приятель. — Особенно любопытно, как он меняет отношение к участницам. И к тебе тоже.

— Вот как? — на всякий случай приклеив масленку и чашку Падеуса к столу, спросила я.

Его мои действия не насторожили. Он знал о непроходящей любви леди к моей чернильнице и догадался, что в сложившихся обстоятельствах они могли возлюбить и чашки.

— Угу, — положив на хлеб сыр, юноша занялся своим омлетом и весело усмехнулся: — Некоторые эльфы из благородных внезапно прозрели.

— То есть? — я хмурилась, сражаясь с пытающейся вырваться из руки ложкой.

— Некоторые лорды вдруг осознали, что вместе с ними учится умная и талантливая чистокровная эльфийка с перспективной восьмеркой, — не без интереса наблюдая за моей борьбой, пояснил Падеус.

Я удивленно повернулась к нему. Да, мои достоинства видели преподаватели и часто хвалили. Но рассказ о том, что мои положительные качества хотя бы на словах признали студенты, ошеломлял.

— Которая, ко всему прочему, очень красива и, как оказалось, прекрасно воспитана.

Я смутилась, почувствовала, что горят щеки, а Падеус продолжал тем же чуть насмешливым тоном.

— Эти некоторые дворяне со старших курсов даже, как выяснилось, знают твое имя и не считают недостатком то, что твоя семья так долго была в рабстве. Эти же некоторые лорды не одобряют теперь рабства в целом и сожалеют, что в погоне за наживой охотники-работорговцы уравняли теронских аристократов с простыми гражданами. Некоторые лорды даже высказывают желание немного покопаться в документах более чем столетней давности. Вдруг красавица-восьмерка на самом деле аристократка?

— И кто же эти некоторые лорды? — с легкой досадой отметила, что от волнения голос сел.

— О, все имена известные, — он протянул мне свой хлеб с сыром. — На, возьми. Леди все равно не дадут тебе поесть. В лучшем случае выбьешь себе ложкой зубы.

Я поблагодарила, признавая его правоту, а Падеус едва заметным кивком указал на стол, который давно облюбовали старшекурсники.

— Цорей, Такенд, Холиос, — друг, и до того говоривший тихо, значительно понизил голос, — неженаты и ещё не обручены. И это будущие главы родов. Тобой заинтересовались и менее выгодные женихи. Так что, если отбор не выиграешь, без знатного мужа не останешься, — хмыкнул он.