- Эта бюрократка все на отца спихнула. Полностью. И расчет бюджета, и подготовку помещений, и ремонт школы и домов, и организацию поставок всего, что нам нужно. Он злился очень, когда она заявила, что тому, кто все это затеял, тому и мусор вывозить, – Адам взял с тарелки шоколадное печенье и сердито добавил: - Крыса кабинетная. Отец еще обрадовался тому, что она хоть обслуживающий персонал наняла. Кто же знал, что она не о школе заботится!

- Ничего, мой отец расшифрует мороки. Она не могла не наследить! - убежденно заявил Робин.

- Скорей бы. На отца давят, грозятся снабжение школы перекрыть, а его уволить.

- За что? - удивилась я.

- Из-за того, что мы все остались, конечно, - вздохнул Адам. – Такой скандал ему закатили. Еще и дома у нас. Будто мы на мировую безопасность покусились, а он наc лично вдохновлял.

- У них земля под ногами горит. Чем жарче, тем больше бесятся, - довольно усмехнулся Робин. - Значит, мы все правильно делаем.

Этот вывод казался совершенно верным, но для торжества справедливости лично мне не хватило бы одних лишь доказательств того, что госпожа Фельд тоже нагревала руки на подпольных плантациях и артефактах. Я хотела, чтобы в списке возбужденных против нее дел фигурировали и шесть ночей полнолуния, в которые Робин был лишен обезболивающего. Но пока благодаря Алексе удалось доказать только то, что именно госпожа Фельд отдала распоряжение аптекам больше не продавать лекарство Штальцанам. Главное доказательство - годное для суда воспоминание Робина о разговоре с этой женщиной - пока добыть не удалось.

Десятое декабря стало Днем Перелома. Этот день, конечно, не объявят праздничным, но значимость его от этого не умаляется.

Рихард Штальцан и его помощник доказали, что мороки на оранжереи наложила Амалия Фельд вместе с госпожой Буркхард.

В этот же день магистр Клиом пригласил Робина к себе в кабинет, и оба пропали там на несколько долгих часов. Итогом истощившей обоих работы стал небольшой гобелен, изображающий Робина и госпожу Фельд в сфере. Прикосновения к полотну было достаточно, чтобы четко услышать голос женщины, объясняющей Робину, что лекарство не заложено в бюджет. Она явно издевалась, предвкушала чужую боль. Меня, в отличие от других, очень сильно захлестывало эмоциями служащей. Наверное, из-за этого я желала, чтобы ее приговорили к максимально возможному сроку.

Пятнадцатого декабря «Вестник» замолчал. И не потому, что ушел на каникулы. Департамент трясло, магические семейства, жившие рядом с Юмной, лихорадило. Скрывать информацию об аресте госпожи Фельд «Вестник» не мог, а без директивы сверху не знал, как правильно это освещать. Директив не было, потому что главу департамента лишили полномочий, а потом тоже арестовали. «Вестник» счел разумным молчать.

Лиам Йонтах и его соратники рассылали подписчикам ежедневника новостные листки сами. Информировали о ходе расследования, о том, насколько департамент злоупотреблял своей властью, что происходит в Юмне, чем грозит ее закрытие.

Среди прочего был и подготовленный Луизой большой репортаж о том, кому было выгодно травить оборотней и наживаться на артефактах и обезболивающих зельях. Благодаря директору, предоставившему ей недоступные простым смертным документы, Луиза осветила очень многие пункты, и я удивлялась тому, что бумага не воспламеняется в руках из-за того яркого, непримиримого негодования, которое ощущалось в каждом слове статьи.

Луизе много отвечали, используя для общения адрес Юмны. Оборотни, феи, три уцелевших семейства лепреконов считали своим долгом поблагодарить девушку и рассказать свои истории. Для следующих репортажей.

Некоторые из этих писем Луиза, с трудом сдерживавшая слезы, зачитала за завтраком, когда все юмнеты были в сборе. Гробовая тишина, ужас от осознания того, что творил департамент, принимающий нужные ему и спонсорам законы, злость. Я дышала эмоциями, наполняющими большой зал, сжимала руку Робина в тщетной попытке успокоиться, стискивала зубы, чтобы не перебивать Луизу. Ее прерывали другие, и возмущение, которое никто даже не думал скрывать, стало в моих глазах началом новой эпохи.

Не революция. Сознательность. Не бунт с переворотом, а четкое понимание, что и как нужно менять.

- Департамент не зря так боялся открывать Юмну, - хмыкнул Αдам. - Четыре месяца не прошло, а уже ясно видно, что будут суды и тюрьма. Никто из прежнего руководства не уцелеет.

- Твой отец это предвидел? - тихо спросил Кевин.

- Не только он. Все магистры-маги тоже так считали, но молчали, чтобы не насторожить департамент, - признал Адам.

- И что теперь? Что нам-то дальше делать? – Кевин ещё понизил голос, чтобы не перебивать Луизу.

- Учиться, – пожал плечами Адам. – Как ни странно, но это лучший аргумент в пользу сохранения Юмны. Ну и просвещать семьи. Многим родителям просто не было дела до политики, но голосуют они, а не мы. Большинству из нас еще нет восемнадцати.

- Твой отец хочет стать новым главой европейского департамента? - предположил Кевин.

Αдам покачал головой:

- Нет, не хочет. Ему нравится быть директором. Максимум, на что может согласиться, - место Фельд. Во Франции еcть очень толковый фей-полукровка с хорошим политэкономическим образованием и опытом в этой сфере. Отец, и не только он, хочет порекомендовать его на место главы департамента.

Из-за слушания по делу о нападении на Робина нас с Адамом вызвали для дачи официальных показаний в участке. Со следователем мы беседовали в присутствии магистра Клиома и директора, опекавших несовершеннолетних свидетелей. Пока мой декан сам давал показания, рассказывал, какие заклинания применял, чтобы нейтрализовать активацию вживленного Робину артефакта, мы с Адамом ждали в кафе.

- Магический международный суд в Базеле очень заинтересовался этой историей, - кивком указав в сторону полицейского участка, сказал парень. - Поэтому нужно, чтобы все было максимально запротоколировано.

- То есть эти двое пятнадцатью часами общественных работ не отделаются?

Адам покачал головой:

- Нет, не в этот раз. Их родители и другие родственники арестованы, ты это знаешь. Все счета заблокировали, имущество описали, банковские ячейки вскрыли. Взятки платить нечем и некому.

- Вряд ли они рассчитывали на такой поворот, - хмыкнула я. - Иначе не решились бы кроликов убивать. До нападения на Робина и не дошло бы.

- Οни в любом случае напали бы. Раньше или позже, но это случилось бы, – прозвучало слишком убежденно, не как обыкновенная догадка. Но Адам пояснил сам. Без дополнительных вопросов.

- Свен с Тобиасом, пообщавшись разок с представителем Базеля, пошли на сделку со следствием. Выдали все, что слышали и видели дома. Связи с поставщиками, подкуп должностных лиц и прочее. Оба сказали, что старший Нэлькштайн велел убить кроликов и попытаться подставить Робина, если не получится разъярить его настолько, чтобы он напал первым.

- Почему меня не удивляет, что Свен свидетельствовал против отца? - вздохнула я. - Теперь особенно любопытно, что же сказал им представитель Базеля.

- Правду, - спокойно ответил Адам. - Всего лишь правду о полноценном наказании. Теперь Тобиаса ждет вживление полностью блокирующего магию артефакта сроком на три года, а Свена – на шесть и год в тюрьме. И это мягкий вариант наказания, потому что они пошли на сделку.

- Карма в действии, - усмехнулась я. - Наказать артефактом тех, кто наживался на артефактах для оборотней.

- Специальный отдел расследования экономических преступлений просчитывает сейчас, сколько с момента введения закона об артефактах выплатили за это издевательство оборотни. Выясняют, какие проценты прибыли с этих сумм и от оборота обезболивающего получили Буркхарды, Нэлькштайны и верхушка департамента.

- А налог на жизнь? - возмущенно перебила я.

- И это тоже, – тут же заверил Адам. - Это дело небыстрое, но первые выплаты будут уже где-то в марте.

- Здорово! - обрадовалась я.

- Только Робину не говори пока, хорошо? Этот механизм только раскручивается. Будет обидно, если они с семьей настроятся, а выплаты задержатся. Если вместо ориентировочного марта будет май.