— Имэ элиника охи-охи. На нём не говорю. Дэ милао, другими словами. Та борусатэ на мэ воитысэтэ на вроде Ротарика? Паракало-паракало, товарищи динаты. Или вы нотарии?

— Мы не аристократы и не почтари, как вы изволили выразиться. Мы простые переписчики. А Ротарик ваш скоро прибудет, — чуть ли не хором ответили византийцы, так и не взглянув в мою сторону, и данное обстоятельство навело на мысль, что со мной разговаривают совсем не художники-оформители, а скорее всего сам Искриус-младший.

Я бы обязательно вспомнил Закон Вселенной о невмешательстве в прошлое, о том, что оно существует в жёсткой связке с настоящим и будущим. Что менять можно только настоящее и, соответственно, будущее, и так далее. Но мне помешал Ротарик, влетевший в библиотеку, как на крыльях, и коршуном бросившийся на меня – своего спасителя.

— Сколько можно вас ждать! — разбушевался седовласый отшельник, забыв о своей вежливости и когда-то олимпийском спокойствии. — Где она? Куда вы её дели? Ну, же!

Кто такая «она», я и понятия не имел. И только что возникшая радость от встречи со старинным знакомым моментально испарилась. «Не в себе», — сообразил я в то же мгновение. Но Ротарик смотрел и обращался ко мне, а не куда-то в сторону, и это чем дальше, тем больше мне не нравилось.

— Я не знаю никакую «Она». А ждали вы четверть цикла. Вас ждали столько, — попытался наладить разговор.

— Зачем тогда вас прислали? — удивился бывший атласар и привязался к художникам с дежурными жалобами на бюрократию какого-то каганата.

— Нас прислали за вами. То есть, меня, — опешил я окончательно, но то что художники игнорировали Ротарика точно так же, как до этого меня, не пропустил и продолжил речь спасателя-переговорщика. — Мэ лэнэ – Александр. Я агори из мира Скефий, который астры Кармалии. Пора вам завязывать с каганатом и ясу-ясу… И прощай-прощай на Тичарити. То есть, домой. Не то скоро Искриус и меня притормозит. Будем оба с атрофированными каганами-калганами домой добираться.

— Я же просил прислать карту Хазарии! Самого каганата и его вассальных владений, — упёрся Ротарик и ни в какую не захотел возвращаться без карты.

— Мы и так дорогу найдём. Карта нам охи-охи. Главное из лабиринта выйти, а дальше направо, — продолжил я неуклюжие уговоры.

— Не для меня карта. Для этих якобы писцов. Я младшему Львовичу Моравию должен показать и рассказать, как туда добраться, — наступило просветление то ли у Ротарика, то ли у меня, потому что он начал нормально объяснять, а я ненормально что-то подозревать, особенно после короткого «дилинь» над темечком.

«Сыновья Льва-V Армянина? Быть того не может! Он же византийским царём был. Гонителем веры. Жил… Царствовал с 813 года по 820. Он что, сыновей прогнал в ссылку на Кавказ? Или их прогнали после переворота?» — зашуршали и заскрипели в голове извилины, а двоюродная память легко предоставила энциклопедическую справку, только причём тут карта славянской Моравии, понятнее не стало.

— За что их сюда? И какой сейчас год? — почти шёпотом спросил я у Ротарика.

— О чём вы? — в свою очередь удивился бывший атласар. — А год сейчас 857 от Рождества и…

— И 6.365 от сотворения мира, — быстро прибавил я 5.508 до нашей эры к 857 нашей и продолжил умничать, изображая из себя знатока. — Значит их сослал царь Михаил III по прозвищу Пьяница. Интересно, за что? За то, что они сыновья Армянина-V? Или он всё ещё с иконами борется? Значит, ещё десять лет… До конца 867, в ссылке придётся мыкаться, пока Пьяница на троне будет.

— Скоро прилив. Вам пора выбираться и уходить, — сказал нам с Ротариком младший Львович и впервые посмотрел на меня каким-то обречённым взглядом, полным тоски.

— Скоро прилив. Нам пора выбираться и уходить, — эхом повторил атлантид, соглашаясь с младшим писцом, а вот взгляд его я не успел увидеть, потому что он браво развернулся и вышел из библиотеки.

Пришлось его догонять, чтобы спросить о каком приливе шла речь, и почему у Львовича были такие грустные глаза, но перед этим извиниться и попрощаться с писцами:

— Сигноми. Спасибо вам. Эфхаристо и андыо.

* * *

Догнал Ротарика у самого выхода из подземелья. Он как заведённый маршировал по лабиринту мимо многочисленных ответвлений с залами, камерами, мастерскими, тупичками то со старинными намалёванными образами, то с могильными плитами на полу или стенах, и дальше следовал переходами, расположенными по какой-то только ему известной методике. Или бывший атласар просто читал свои недавние следы, ведь из него тоже лучился такой же насыщенный красный свет.

— Пару минут здесь обожди. Нужно побыть одному чтобы сосредоточиться, — вспомнил про меня Ротарик, поэтому пришлось остановиться, как я считал, за несколько шагов до изменившегося до неузнаваемости выхода.

«Куда свернул из библиотеки? Если налево, то всё правильно. А если направо?» — начал запоздалое расследование, заподозрив, что вышли мы совсем не в том месте, где меня поджидали тайные помощники.

В воздухе витал устойчивый запах конского пота и навоза, а также прочих, не только домашних, животных, которые я распознавал, как опытный нюхач-парфюмер советские одеколоны Шипр, Тройной, Ландыш, Русский лес, и так далее.

«Лошади, коровы, бараны, козы, собаки… Или, скорее, волки. Нет. И волки, и собаки. Один медведь, соколы для охоты, куры… Нет, фазаны. Похоже на скотный двор времён царя гороха. Свиней не хватает, но те по лесам бродят в несметных количествах. На кой их разводить? Кормить и поить», — увлёкся я парфюмерией и сельским хозяйством 857 года и вспомнил, что пара минут давно уже прошла.

Протиснувшись через узкий и низкий проём, которым заканчивался лабиринт, оказался в тупике с деревянной лесенкой, ведущей вверх. Вскарабкавшись, очутился в подобие погреба с овощами, которых по запаху не распознал, а рассматривать не решился. Вылез ещё по одной лестнице и понял, что попал в стойло с парой низкорослых меринов, мирно жевавших сено из необмолоченного овса.

«Замаскировали вход, конечно, хорошо. Только как же они грунт из строящегося подземелья вытаскивали? В мешках, да через такие лестницы? Может, здесь народа было в избытке? Что-то не вяжется это со специально построенным убежищем для монахов», — кумекал я о несоответствиях которые были подозрительными куда больше, чем средневековая станица с медведями и фазанами.

Выглянув из турлучного денника, увидел обыкновенную лесную долину посреди неширокого ущелья с хаотичными постройками неизвестного назначения и количества, на которых вместо крыш были кóпна то ли из тростника, то ли ещё из какой травы, которой я в жизни не видел, но которую хотелось обозвать как-нибудь на хазарском.

Пока шарил глазами по дремавшему полуденному аулу, решая, что предпринять и куда податься, если атласар дал дёру, увидел странное явление из пылавших огненных лепестков, которые дружно сыпались с неба прямиком на одинокую фигуру, стоявшую за неказистым жилым домишком. Домик этот был обложен кривыми сучковатыми стволами деревьев, наверное, для обороны от незваных волков и медведей, или просто заготовками для дров.

— Кто здесь технику пожарной безопасности нарушает? — сначала спросил я почти в полный голос, а потом опомнился, но было поздно.

Нет, никто из жителей меня скорее всего не услышал, а Искриус точно увидел и услышал, потому что огненный листопад моментально кончился, после чего одинокая фигура преобразилась и стала Ротариком.

Получив от мира пламенное благословение, начальник Тичарити всё так же резво пошагал мне навстречу и заголосил на языке канувших в лета атласаров:

— Когда вдруг приливом веков озарится юдоль каганата, возьми, друг, десницу мою своею шуйцею. И в будущий мир возврати ты ослепшего разумом брата.

— Прилив – это, оказывается, пространственно-временная граница между младшим и старшим Искриусами, — спросил я на каком-то своём языке, но по-особому, потому что без интонации вопроса, а потом пропел на атласарском.— Как только увижу живые столпы Аполлоном пущенных стрел, так сразу возьму твою правую руку, учитель.