— Именно, привело. А вот, что… Или кто, не знаю. Вроде, я уже бывал в этих местах? Будто бы, вчера или позавчера? Или многим раньше? Места-то знакомыми кажутся, а вот, с чего? — растерялся Угодник от нашего с дедом беспардонного гостеприимства и продолжил озираться по незнакомым дворовым достопримечательностям.

Пришлось мне буквально силой вталкивать раннего гостя в дедовское кухонное государство, где уже вовсю правили запахи отваренной гречки, домашней русско-африканской колбаски и малосольной нерки. Все эти деликатесы не просто радовали глаз и обоняние, они по праву требовали к себе благоговейного отношения.

Чтобы их вкушали, а не просто жевали и проглатывали, коротая утреннюю беседу малознакомых людей. А когда к ним прибавлялись бесконечные майские вишни, клубника, бананы и прочие фруктово-ягодные дары изо всех уголков мира, еле уместившиеся на маленьком дедовом столике и таком же подоконнике, голова безоговорочно капитулировала и переставала хоть что-нибудь соображать, а не то что вспоминать или анализировать.

Когда дед в два счёта закончил расставлять посуду и наши ежедневные кушанья, мы с дядькой заняли свои табуреты.

— Угощайтесь, гости дорогие. Как говорится, чем Бог послал, да чем мир порадовал. Первач предлагать пока не буду, а там поглядим. Вы же за рулём, как-никак. Со свиданьицем вас. Друг дружку уже знаете? А я Павел. Дед Паша. Стало быть, в моей хате сам… Самые главные божии помощники, — начал дед застольный разговор на правах хозяина.

— Спасибо, конечно, за угощение. Только я в толк не возьму, откуда вы меня знаете? За какие такие заслуги чествуете и угощаете? — спросил Николай вежливо, потом взял кусочек нерки и горбушку чёрного хлеба. — Не подскажете, откуда в моей памяти такая каша из обрывков воспоминаний? «Всё, что было не со мной, помню». В песне так поётся, а у меня в жизни оказывается.

— Э-э, брат. Все ответы на любые твои вопросы знает только Яшка-цыган. А он перед тобой сидит. Моё стариковское дело… Только и меня он всему обучил. Признаюсь сразу. Всё в моей седой голове вверх тормашками перевернул. Ты не смотри, что он недомерком кажется. Силища у него самим Богом даденная. И у тебя, с его слов, конечно, точно такая должна быть. Ты же наша надёжа! Ты-ы. Потому… Отбудет он скоро по назначению, а ты с нами останешься, — поведал дед свою версию не только на счёт происходившего здесь и сейчас, но и ближайшего будущего, запланированного для нас неведомым, но всемогущим «начальством».

— Не думаю, что мне стоит всё сразу рассказывать. Сначала приобщим его к вашим мировым тайнам, а там никуда не денется. Всё вспомнит, как миленький. И то что Николаем зовут, и то что Григорьевичем, и то… Не Каликой, в общем, а совсем по-другому. Сам вспомнит. Ужаснётся, испугается, но зато сам. Мы только немножко подсобим. На первое время, — вступил и я на узкую тропинку просвещения умов между пропастью их полного отрицания очевидного, но непонятного, а потому пугавшего, и заоблачными вершинами из бесконечного количества нового и невероятного, но вполне реального.

— Николаем? Хм. Ну надо же, — скептически озвучил дядька своё настоящее имя. — Не верится что-то. Так, о чём вы рассказать-то хотели? И как меня в ваши края занесло? Я-то проснулся после еженощных кошмаров, будто снова под Краснодаром всю ночь с фрицем воевал, а тут вспомнилось, что должен кто-то меня на Фортштадскую гору отвести и там в ад засунуть. За какие грехи, это понятно. Но сначала мотоцикл нужно бабушке какой-то соседской отдать. Вот и приехал в этот… В ваш район с поисками. Пропуск в ад, опять же, получить нужно. В общем, в башке галиматья полная. А вы об этом, что думаете? Вещий мой сон или... зловещий?

— Это, брат, не сон. Это самая настоящая явь. Реальность это, во. И тебя на ту гору уже, почитай, больше недели водят, а ты каждый раз пугаешься. Или тебя пугают. А может, мир наш любезный домой тебя возвращает. И мотоцикл ты уже столько же раз у Дуськи оставлял. Память тебя не подводит. У тебя её, просто, нету. Украдена, или куда-то на хранение отдана, не знаю. Но считаю, что пора бы тебе набраться смелости и сходить-таки под Фортштадт-гору к её хозяйке. Данилой-мастером побудешь. Ха-ха!.. Не шучу, ей Богу. Ха-ха-кхе! — закашлялся дед, но своим длинным монологом помог мне сориентироваться и понять, чем, собственно, заняться в ближайшее время.

— Можем на твоём Харлее туда смотаться, но ты пока ещё гипнотизировать не умеешь, так что… Слетаем по небу, как воробушки. Слетаем, я спрашиваю? — обратился я уже к миру. — Рыженькая-а. Ми-ир! Снова самоотвод? Значит, не сле…

«Слетаете-слетаете. Сегодня все твои капризы выполню. Сам потом пожалеешь», — нехотя откликнулась Семалия вредным голосом.

— Слетаем. Она согласна. Вроде, больше хулиганить не станет. Память теперь будет в твоём полном распоряжении. Страдай и мучайся, на здоровье. Больше никаких бутылок по затылку. Конечно, если сам не попросишь. Тоже вариант. Не по затылку, а с временным затмением всех новостей, которые тебе с сегодняшнего дня выпадут, — провещал я, как подлинный кудесник, любимец богов, и продолжил завтракать.

— Кто такая «она»? О чём, вообще, разговор? На волшебную гору полетим, в ад провалимся, а беседовать с Хозяйкой Медной горы уже начали? Чудно. Ой, чудно. А вы не бесы, часом?.. А если есть бесы, почему тогда не допустить, что и божьи помощники бывают? То есть, существуют?.. Что-то я окончательно запутался, — признался Угодник после недолгого размышления вслух и вытаращился взглядом в никуда.

— Она – это твой родной мир. Может, и не родной. Но это женщина-мир, — продолжил я неумелые поучения. — Вам здесь так выпало или повезло. Сами решите. Она почти всё на свете может. И твоя дырявая память – её ручек дело. Не по злому умыслу так приголубила, а за тебя убоялась. Чтобы умом не замутился от знаний…

«Не я это начала! Не я! И не во мне он родился, а в… В другом месте. Я уже в седьмой раз его жизнь устраивала. В семью к Каликам пристраивала», — призналась Семалия, вернувшись в наш разговор.

— Продолжаю… А нечего продолжать. Сёма, пока ты сегодня добрая, можешь нас в междомирье ваше втиснуть, и сама ему представиться? Туда, где вы портреты вашим дедам раздавали? Где темным-темно? — решил я ускорить процесс обучения, чтобы любым способом добраться на окраину Старой станицы и дальше к ракушечной пещере.

«Тогда вас придётся к сестре закидывать. Но не думаю, что это уместно в первый же день… В самом начале возвращения его памяти. Решай сам», — объяснила Семалия, что я не такой уж умный.

— Ладно-ладно. К этому потом прибегнем. Не хочет она с наскока. Понимаю. Тогда возьмёмся за новые знания. А старые сами зеленью прорастут сквозь осколки, в которые превратится всё твоё понимание устройства мира и бытия. Или всей жизни. Договорились? — обратился я к дядьке, на которого от наших с дедом сногсшибательных речей напал нервный аппетит, и он, не находя себе другого успокаивавшего занятия, лихорадочно метал в рот всё подряд, не разбирая вкуса, цвета и запаха вкуснейших деликатесов.

— Значит… Получается, мне одна дорога? В ад?.. Готов к новым адским знаниям!.. Таки полетим? Или сквозь землю провалимся? — уточнил Николай, запивая завтрак давно остывшим чаем.

— И полетим, и провалимся, и рядом с солнцем окажемся. Это если я тебе сгоряча и по запарке снова не впаяю пару пропусков в пещеру. Тогда одному придётся шагать в ракушечную неизвестность, — взгрустнул я, припомнив, что вот-вот обанкрочусь и останусь без допусков.

«Я сегодня прослежу за тобой, — поддержала мои начинания Семалия. — Могу и на мотоцикле. Верхом по воздуху вас перенести. Если что, присмотрю за имуществом, пока по делам отлучитесь. Ему так спокойней будет. Что решил?» — чересчур подозрительно озвучила предложения мир, скорее всего «услышав» мои траурные мысли.

— Согласен. Верхом, значит, верхом, — откликнулся я Семалии, а потом объяснил Угоднику: — Предлагает на Харлее нас доставить. Он там на пригорке нас обождёт, пока мы на экскурсию сходим.