— Откуда знаешь? Пару лет тому… Пьяным подрался и получил по затылку бутылкой. Память, как рукой сняло. Шрамы на роже от того, что клюнул лицом в дорогу. Паспорт тоже потерял. Очухался… В общем, никого не угадал. А потом так ничего и не вспомнил.

Теперь не пью. Ковровца своего на эту зверюгу сменял. Всё по закону. Один мериканер обменялся. Понравилось ему, что мой мотоцикл стоял на подножке и тарахтел почти бесшумно. Руки-то у меня золотые. Всё могу сделать и отремонтировать. Даже усовершенствовать. Давно бы рационализатором был, если бы не пил.

Вот и миллионщику этому кой-какой секрет самодельный открыл, а он на радостях байк презентовал. В смысле, подарил. Потому, как власти не разрешили долларами разбрасываться. Мол, в казну давай, а в руки гражданину, то есть мне, шиш.

Я тогда только-только в Москву на Ковровце приехал. Захотелось, а с чего, сам не знаю. Так он самолётом его выписал из самой Америки! Сказал, что чёрный колосс или монсер… Во! Монстер.

— Складно завернули. Не подкопаешься. Не успел языком брякнуть, да извилиной скрипнуть, а они уже и мериканера, и Давидовича. Но… Теперь можешь обо всём этом забыть. Готовься к правде от Правдолюба. Сейчас я с твоим миром сниму с тебя порчу. Всё разом вспомнишь. Только плацебо отхлебнуть надо. Есть в доме водка? — решил я вылечить амнезию алкоголем, а проще говоря, вернуть то, что затуманили миры, не доверив человеку страшной тайны его необъяснимого бессмертия.

— Чудак. Какая водка? Я же… Мне же… И хватит мною командовать! Кто ты, вообще, такой? — ошалел дядька от моих планов на его счёт.

— Обо мне потом вспомнишь. Сейчас мы о тебе толкуем. Дурят тебя… Почитай, лет тридцать.

— Мне всего-то двадцать четыре. Шутник малолетний! Иди к мамке. Мне бумаги на Харлей переводить надо. На английском вся документация, ещё и заумными техническими терминами. Словарей-то таких нет. Может, пойдёшь уже? Где твой дом? Отвезти могу.

Объяснил Николай то, что ему внушили неведомые душеприказчики. Ещё и голосом с интонациями, о которых мне рассказывали братья-второгодники – когда их обследовали в психиатрической клинике.

— Нельзя мне домой. Я же там ещё маленький. А в настоящий «домой» я, скорее всего, не попаду вовсе. Тебе моя загорелая рожа никого не напоминает? Внимательно посмотри, — чуть ли, не взмолился я на самого Угодника.

— Цыган. Тёмный лицом и хитрый. Но у меня не забалуешь. Смотришь, как сподручней да хитрей мотоцикл украсть? А ну, иди отсель! — заорал благим матом дядька, но глаза так и остались добрыми.

— Ладно. Погодь. Мир! Земля-а! Приём! Хватит прятаться. Верни дядьке память! Минуту даю, а потом начинаю действовать, — позвал я с надеждой, но никто мне не ответил, ни снежком, ни подзатыльником, ни окриком в голове.

— Заболел?.. Давай отвезу? Где твой табор? — предложил Николай.

— Забоишься же на Фортштадт завезти? Я на нём в волшебной пещере живу. Там вся амнезия твоя пылью развеется, и вспомнишь тогда, что ты герой и зовут тебя Николаем Григорьевичем. Об остальном сверхъестественном пока умолчу. Но ты не Калика.

— Отвезти отвезу, но если кого подозрительного увижу…

— Высадишь из своего дилижанса. Я понял. Но и ты должен осознать, что всё вокруг тебя ненастоящее. В общем, мне нужен шанс, чтобы всё тебе объяснить, а твой мир взяла самоотвод. В Бога веруешь? — начал я издалека, потому что не увидел в глазах дядьки ничего похожего на доверие. — Допустить можешь, что я его посланник? Что умею ходить по воде, летать по воздуху? Ересь? Да. Но мне помогают это делать. И ты на такое способен.

Не в драке тебе память отшибли, и уже не один раз, я так понимаю, ты лишался своего прошлого. Так как? Пойдёшь на тот свет на экскурсию? Ненадолго, обещаю. Туда и назад. За полдня управимся.

Потом старых знакомых покажу. Семью твою, считающую тебя погибшим. Конечно, не сможешь в неё вернуться по особым причинам, но на мамку глянуть одним глазком не утерпишь. Она старенькая уже. Лет… Давно за семьдесят. Тоже не знает, когда родилась, как и ты сейчас.

— Мальчик-с-пальчик, ты болен и бредишь. Но, хочу сказать, довольно грамотно и складно. Давай так сделаем. Едем в Старую станицу, а там покажешь, где твой дом, и всё на этом. Дальше, я уже на месте, что решу, то и сделаю. Договорились? — предложил Угодник некий компромисс.

— Только сумасшедший заедет туда, куда я скажу. Даже не думаю, что твой Байк сейчас заведётся. С этого момента на нас обоих сглаз будет. Не дадут мне тебя размагнитить. Не зря же мир затаилась. Ой, не зря.

Что же делать? Что бы сделал сам Угодник?.. Впаял бы пропуск и отпустил с миром? Пусть сам решает, когда в пещеру приехать и пройти сквозь стену? Пусть так и решает, — задумался я вслух, а дядька во все глаза дивился на малолетнего идиота, возомнившего себя помощником Бога.

— Ты с кем-то сейчас советуешься? Или мозги мне запутываешь? Не хочешь, чтобы подвёз, так иди пешком. Мне некогда с тобой возиться, — закончились у Николая и силы, и желание общаться со мной, сумасбродом.

— Заводи, если сможешь. До Родины подвезёшь, а дальше я пешком. Обмозгую с твоим боевым товарищем пенсионного возраста, что же предпринять с тобой такого, да как, вообще, людям память возвращают, — и во мне закончился боевой задор, потухнув, как бенгальский огонь догоревший до самого хвостика.

Выскочил из домика, как шпулька, и пошагал вон из двора, не собираясь останавливаться. Подумал, что козни Семалии игрой в молчанку не ограничатся, и она обязательно испортит Давидовича. Если не из-за вредности, то уж по моей подсказке точно. Но я ошибся.

Через минуту услышал, как старый знакомый мотоцикл запел своё «бум-бум-бум-м-м-м», а ещё через пару Угодник догнал меня верхом на Монстере.

— Запрыгивай! И шлем надень, — примиряюще сказал дядька в нелепой советской каске и протянул мне точную её копию.

— Гипноз изучай. Не будешь тогда в смешных памперсах кататься. В край, из Америки себе привезёшь какой-нибудь космический, — бухтел я, надевая на голову предложенное средство защиты.

— Как зовут моего товарища? И почему он уже пенсионер? Инвалид какой-нибудь? — между прочим, спросил Угодник, тронувшись с места.

— Павлом. Семёновичем. Чуть постарше тебя… Был. Сейчас старик. Потом об этом. Всё равно, не поймёшь ничего, пока не вспомнишь самое главное! — перекрикивал я чудо-мотоцикл, а Николай катил себе и никуда не торопился. — Хвастаешься Харлеем невиданным? Вон, как народ глазеет. Что же ты так медленно?

— Думаю над твоими словами. Думаю, и удивляюсь.

— Над чем это? Что-то вспоминается? Мамка? Брат? Сестра? — зачастил я с вопросами, прогоняя недоумение, чему, собственно, можно удивляться, если и так всё ясно.

— Нет. Никого не вспомнил. И не думаю, что смогу. Зато удивляюсь тому, как ты сам во всё это веришь. В то, что городишь. Заблудился в сказках? Вроде, большой уже.

— Такой большой, что страшно становится. А пришёл за тобой из такой дали, что сам теперь не знаю, как обратно вернуться.

— Шутник. У самого память дырявая? Ты же тут так складно всё… Что я диву даюсь… Изумляюсь, тебя слушая. А ты какой-то беспризорник, получается?

— Я из другого… Города. Из сказки я. Только сказка моя жизнью называется. Чудес в ней полно. Побольше, чем у вас, хотя наши миры почти близнецы. Сейчас направо. В эту, в эту. Да, — скомандовал я, и мы свернули на родную улицу. — Пара кварталов и ещё раз направо. Там Пабло Испаньоль нас дожидается. Это улица, на которой ты жил до войны. Только с домом… С двором твоим позже познакомлю.

Мы подъехали к дедовой хате, но хозяина дома не оказалось. Я походил, покричал благим матом и на деда, и на Семалию, но ничего не помогло. Никто не отозвался.

— Байк не сломала, зато деда спрятала, да? Мир называется! — вопил я от безысходности, не зная, что предпринять.

— Ты точно здесь живёшь? Не забрался в чужую хату? А то соседи мигом милицию вызовут, — забеспокоился дядька.

— Местный я. Обретаюсь здесь и питаюсь. Временно, конечно. Я у вас, вроде как, в заполярной командировке. Но что-то мне перестают нравиться местные игры. Рыженькая! Не прикидывайся спящей красавицей, которая всем воронам нрави… Чёрный Во́рон! Точно! Туда едем. Не передумал ещё на тот свет?