И стало ему любопытно, о чём же его рыбки думают. Послушал. Непонятно. Придумал им язык, чтобы не только думали, а ещё и разговаривали промеж собой.

Тут всё и случилось. Скуку как рукой сняло. Так разговорились его рыбки-пустобрёхи, что в ушах зазвенело. Пришлось учить их мечтать. Чтобы интересно было их разговоры слушать.

А вот это он напрасно. Погорячился. Закончилась его спокойная жизнь. Как в воду канула.

То одно рыбки захотели, то другое придумали. То о третьем размечтались. А он только успевал их прихоти исполнять. То аквариум им побольше. То еду повкусней. То водоросли, то пузырьки, то камушки. А дальше и вовсе захотели они стать самцом и самкой, и икры наметать, чтобы детки у них появились.

Следом и детям всякое понадобилось. Ни в чём он рыбкам не отказывал. Пришлось не аквариум, а целое море придумывать и создавать. А чтобы они с голоду без его пригляда не умерли, создал то море из особой воды. Чтобы и вода им во всём потакала. И дышать, и кушать давала, и рождать прочие рыбные надобности могла. А рыбки всё воспринимали, как должное.

Потом соседей они захотели, потом друзей. Заселили всё море! А наш волшебник стал реже прислушиваться к рыбьим фантазиям. Забросил это дело. Наскучило. А когда снова прислушался, оказалось, что рыб уже полным-полно. Разных. И красивых, и безобразных. А вот мечтать они почти поголовно разучились. Возможно, потому, что мечты им приелись или перестали сбываться.

«Зачем им тогда разговаривать?» Подумал наш волшебник и отнял у них голоса и мысли. Вот и плавают они после этого немые и глупые. Не мечтают, а только едят, спят, размножаются и… Умирают.

И кто он после этого, волшебник наш? И кто рыбки, которые из сонных грёз были срисованы? С самих звёзд!

Думай, о чём сказка. Но целься чуть вбок. Не в глаз. В бровь.

А если скажешь, что волшебник – это Бог, или что рыбки – это люди, значит, я напрасно тебе эту сказку рассказывал. Время твоё и своё только зря потратил.

— Интересно, конечно, слов нет. Но сам он откуда взялся? Где и в чём жил? Хоть что-то у него было? Дом, одежда, обувь. Или он в таком же разумном море родился, а своих мозгов не хватило об этом понять? — начал я заумные рассуждения.

— Ты скажешь, о чём или о ком сказка, или подождать, пока сообразишь? — принялся допытываться Пещерыч.

— Выбираю океан, — объявил я решение загадки.

— Какой ещё океан? О чём ты? Нет там такого ответа. Подумай хорошенько.

— И думать нечего. Сказка про океан. Вода волшебная в нём. Всё возможное и невозможное в ней рождается. Сам же просил о трёх отрицаниях рассказать. Ничего невозможного нет, стало быть, волшебник наш тоже был кем-то создан. Тоже жил в своём аквариуме. Ведь и еда, и питьё у него было? А откуда? Из его моря. А где его море?

Все моря… Почти все моря раньше одним океаном были. Ведь так? Значит, его море тоже каким-нибудь боком, а к тому волшебному океану приписано. Ничего из ничего не бывает. Что-то или кто-то должен был всё придумать. Или воду аквариумную и умную смастерить, в которой стало всё на свете возможно.

Что, я неправ? Не достоин быть Головастиком?.. И ладно. Давайте про скафандр поговорим, — выдохся я с аргументами своей правоты и перешёл к насущному.

— Ты меня поразил. Ты сейчас такое выдал!.. Такое на экране показал!.. Я сам над этим, знаешь, сколько бьюсь? А тут простой человек. Ребёнок…

— Устами младенца истина глаголет, — вступила в нашу беседу Болидия.

— Во. Про скафандр её сейчас спросим, — обрадовался я новой собеседнице.

— Нет-нет. Пожалуйста, без меня, — начала она отнекиваться.

— И мне перерыв нужен. Переварить… Подумать, — взмолился Пещерыч.

— Разве Богу нужно думать? Кто говорил, что думают только люди? — пересмотрела своё решение Барбария и вступила в наш разговор.

— Это тоже притча. Думают все создания, а знает только Бог! — огрызнулся дух.

— А если думаешь, что знаешь, а на самом деле… — поддержал и я ненаучные разговорчики.

— Если ты думаешь, что знаешь, значит, ты человек. А если знаешь, значит, ты, либо Бог, либо идиот, — высказалась Барбария о своём видении вселенной.

— Думать все должны. И растения, и животные. Люди думать обязаны, а боги обязаны всё знать. Иначе, какие же они боги? — заявил Пещерыч, явно погрустнев.

— Думающие. Думающие боги. Плохо, что ли, быть таким думающим, а не всезнайкой? Мне где-то рассказывали, что в соавторах у Бога все, кому ни лень. В хорошем смысле, — не сдержался я и вступил на скользкую тропку разглагольствований со старшими.

— И снова – истина. Думай, зачем собираешься в последний поход, — поддержала меня Барбария.

— Так вы со мной на землю полетите? — обрадовался я, что Пещерыч станет моим попутчиком.

— Как-нибудь в следующий раз… Всё на сегодня. Я вас оставлю. Обо всём этому парнишке расскажи. Обо всём! Всё, о чём спросит, поведай. Может, не прямо в лоб, но, всё равно, по лбу. Пусть кумекает. Эвон, какую оплеуху мне отвесил. Были бы уши, в них бы точно зазвенело, — невесело рассмеялся Пещерыч и затих.

— Куда это он? Правда, что ли, думать?.. Если ты думаешь, значит, ты создание, а если знаешь, значит, ты создатель? А если ты думаешь, что знаешь, то читай пункт первый?

— Тебе же ясно сказали, — отозвалась Барбария недовольным голосом. — Если ты знаешь, что думаешь, значит, ты человек. А если не знаешь, что думаешь, значит, ты кто-то другой.

— Скучно быть Богом, — брякнул я первое, что пришло в голову.

— И не говори. Так… Заочно говорить с тобой будем? Или уже найдёшь меня? — спросила моя новая учительница, но я всё пропустил мимо ушей.

— Зачем, вообще, думать? — уплыл я в эти самые думы, чтобы о них подумать.

— Чтобы жить.

— Чтобы быть живым или бессмертным? — унесло меня в синюю даль.

— Когда кто-нибудь научит каждую свою клеточку быть бессмертной, тогда он весь станет бессмертным, но это, как ты говоришь, скучно. Бессмертие человеку быстро надоедает. Относительно быстро.

— А Бог бессмертный? — спросил я, вспомнив, как сам рассказывал о мороке, в котором зрители якобы были богами и возмущались неправильным толкованием их бессмертия.

— По желанию. У тех, конечно, кто настоящий Бог. А у других так и не получается стать настоящим. Чтобы действительно быть бессмертным, нужно не бояться умереть. Нужно обучить этому и всех своих чад. Хотя бы большую их половину.

— А души? Мне кажется, что у людей такие же души, как у богов.

— Составная часть Бога. Дарит свою искру. Встречает вернувшихся целых или не очень целых. Круговорот, по большому счёту. А если ты при божьей жизни был не слишком правильным или злым, кровожадным, кто к тебе вернётся? Подумай, — загадала загадку Болидия.

— Только кровожадные души. Куда тогда остальные деваются? Если к такому творцу не захотят возвращаться? Умирают? — задумался я.

— Бродят призраками по вселенной. Ищут. Надеются. А когда находят то, что искали, тогда и родню кличут. Ха-ха! — рассмеялась Барбария, но как-то не взаправду.

— А сами они не могут собраться в единое душевное войско и стать совершенно новым, другим Богом? — пошёл я на неё войной за такие шуточки.

— А откуда появляются новые боги? Из праведников? Да. Из праведных душ? Снова да. И потом, Главный Закон Бога, он же Главный Закон Вселенной: «Ничего невозможного нет». Или «Нет ничего невозможного». Улавливаешь разницу? Улавливаешь. Поэтому ты Головастик, — перестала смеяться моя экзаменаторша и начала учить, как того требовал Пещерыч.

— Бесконечность? Космическая бесконечность? — ужаснулся я от очередной догадки или чересчур умной мысли. — Нет ничего невозможного нет ничего невозможного нет ничего невозможного… Читай в любом месте, но не меньше нескольких слов? А если не хватило терпения прочитать каких-то три слова, то получится: «Нет». Или: «Нет ничего».

— Тоже, в принципе, будет правильным. Нет ничего, но есть всё. Всё, что ты можешь представить или придумать. Думай. Представляй. Мечтай, и бойся самого себя. И своих мыслей.