Больше ничего сказать не могу. Придётся тебе тоже свою петельку в наш морской узел времени ввернуть. Мною побудешь, когда скафандр раздобудешь. И возврат… В какое число?

— В первое октября, — то ли догадался я, то ли душа подсказала.

— В самую луковку. В первое октября тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Всё. Вали. Мне ещё в сейф головной всё прятать от Стихии надо. Брысь!

— А как мне через лифт? Включать же его надо, — растерялся я от всего навалившегося на детские плечи и голову.

— Дубинушка. Я дубинушка, а не ты. Иди в туалет. Когда в дверь стукну, досчитай до пяти и входи в комнату. Увидишь сверкающий кубик. Поднесёшь к нему левый локоть. Дальше всё случится само. Скафандр надевается и снимается по команде. По мысленной команде. Представишь…

Так. По порядку. Оденешь, представишь, что ты сквозь стены идёшь. Шагнёшь в стену и думай о месте, в которое хочешь попасть. Сначала порог избушки, который якобы из жидкого дерева. Потом пещера астероида, потом наш мир. В цифру двенадцать входить не обязательно. Но можешь промазать мимо Скефия, если не будешь о нём думать. Тогда придётся возвращаться.

…Да. И глазей, как мы перемещаемся в пространстве. Обалдеешь, обещаю.

Окажешься на Фортштадте. Снимешь скафандр силой мысли или голосом, и у тебя будет не больше пары минут до полной материализации. После чего тебя Скефий обязательно заметит. Мчишься в то место, где прятал велосипед. Я там ямку уже выкопал. Спрячешь кубик скафандра в неё. Закопаешь, замаскируешь. Вернёшься обычным способом в пещеру, и сразу к Амвросии. Понял?

— Да уж. Так инструктировать могу только я. Если бы не умная шапка… Всё. Я в туалет и ждать твоего стука, — промямлил я довольно бодро и скрылся в спальне, как успел окрестить короткий коридор между кухней и ванной.

Ждать верхом на унитазе пришлось недолго. Буквально, через минуту раздался двойной стук в дверь, и всё моё существо напряглось, как струна, а в голове начало тикать: «Раз, два, три, четыре, пять, пять, пять, пять…»

Кое-как собравшись с силами, вышагнул из ванно-банного укрытия и вернулся в фальшивый зал. Сверкавший кубик, действительно, валялся на диване. Матовый, белый, сиявший непонятным, гулявшим по граням, светом. Будто переливался, будто приглашал взять его в руки.

— Неужели всё это правда? Никогда в такое не поверю. Никогда. Сон. Я же у Стихии заснул. Точно. А тут всякое грезится. Ха-ха!.. На тебе мой локоть. В нём мой пропуск. Прочитал? — осмелев, на тему «всё это в мороке», я почти бесстрашно коснулся кубика левым локтем и вздохнул с облегчением.

Хлюп! Мигом погрузился в еле прозрачную жидкость, похожую на бесцветное масло.

— Твою же перепёло-курочку! — вскрикнул от неожиданности, а больше от осознания, что всё не морок, а взаправду. — Но я ни укропа… А нет. Что-то начинаю видеть.

«Капелька» или жидкий скафандр, а может, «живой», в который превратился кубик, сначала окружила всё тело, не касаясь меня самого, потом равномерно распределилась, выравнивая свою толщину, а после предоставила некоторую прозрачность перед глазами. Скорей всего, одностороннюю, потому что сам я до этого второго себя внутри скафандра не видел.

Я пошевелился, подвигался, глубоко подышал, а потом подошёл к двери на кухню и крикнул:

— Я одел. Вернее, он сам наделся. Растёкся. Тьфу, ты! Выходи, я на тебя гляну и пойду уже.

— Точно напялил? А то наши души с ума сойдут, и останется только у кого-нибудь одного, — ответил мне второй «я».

— Слово подпольщика. Я наготове. Но если дрейфишь, то я… А вот и ты! — не успел дочитать лекцию о смелости, как вдруг, предо мной появился второй «я» собственной персоной.

— А то что шмотки у нас разные, ты не видел через скафандр? Стихия не догадается? Надо было и рубашки, и штаны… Да ну тебя. Пошёл я, пока меня не послали. — в сердцах высказал я себе – оболтусу и шагнул сквозь стену и пол, думая о пороге избушки на курьей ноге.

— Извини… — услышал себя краем уха и ошалел от картинки перед глазами.

Всё вокруг растворялось или расступалось, а я медленно скользил через ткань мироздания, сквозь его материю. В глазах то светлело от помещений, то темнело от моего протискивания сквозь материалы стен, полов, после чего сразу же сверкало проплывавшими искорками.

Как именно называется процесс такого перемещения, я не знал, а потому глазел на всё ничего не понимавшими глазами. Скользил, глазел, и восхищался собой.

Собой и Богом, конечно. Это он создал и свет, и тьму, и меня, и скафандр. И материю, которая ткань всего сущего. Всего, что меня окружало и окружает. Но об этом я собирался подумать, когда-нибудь после.

Остановившись на пороге избушки, с новой силой оттолкнулся и поплыл прямиком в пещеру. В этот раз надолго погрузился в темноту с проплывавшими искрами. На полминуты. Ничего больше светом не мелькало, а только тонкие полоски от, то появлявшихся, то исчезавших, искр толщи ракушечника проплывали мимо глаз.

«Пещера Образа. Вторая остановка. Рисковать не буду. Пройду в стену под нужной цифрой», — решил я и прошёл. Проскользнул. В первый раз не закрыл глаз. Всё увидел. И монолит ракушечника, и последовавшую после него толщу самого астероида из неизвестного плотного материала, и какой-то сверкавший купол над ним, и очень яркий свет солнца, а потом и пугавшую черноту открытого космоса. Шаг, второй, третий… Пятый. И я, как метеорит понёсся к земле. Затормозил безо всяких усилий и врезался в Фортштадт.

...Седьмой, восьмой. Выскочил из ракушечной стены земной пещеры и замер.

— С лёгким паром. Как говорит в таких случаях дед. Сим-сим, снимайся. Воздухом охота… — скомандовал я совсем не мыслями, но скафандр послушался и растаял, превратившись сначала в мутную жидкость, разбавленную серебряными блёстками, а потом стёк с меня на шершавый пол пещеры, после чего собрался в кубик. — …Подышать. Боженька-боженька. Неужели, это со мной взаправду?.. Так. Теперь молчок. И думать не смей! — приказал себе и вышагнул из пещеры.

Бегом в нужный овраг. В бурьян. Отыскал свежевырытую ямку, опустил в неё кубик, закопал ракушкой, землёй, мусором. Замаскировал травой и бегом обратно.

— Можно думать, — разрешил себе и снова шагнул в ракушечник, теперь уже без скафандра.

Отдышался уже в главной пещере. Одна только мысль сверлила сознание: «Лишь бы никто не пришёл. Лишь бы никто. Ни в коем случае».

Огляделся вокруг, глубоко вздохнул шесть или семь раз, пожелал себе доброго пути, зажмурился и снова ринулся головой в стену аккурат между цифрами VII и VIII.

«Что там? Сюрпризный дым? Или какая-нибудь вонь?» — успел погадать, долго шагая навстречу неизвестности, пока не почувствовал, что оказался по щиколотку в воде.

— Можно смотреть, — почти приказал себе, потому как с каждым следующим шагом неведомый водоём становился всё глубже, а незнакомый запах водорослей намекал о сюрпризе размером с какой-нибудь океан или, как минимум, залив тёплого моря.

Действительно, я оказался в смутно знакомом месте на берегу прозрачного, давно не знавшего штормов, моря с уймой шустрой и не очень живности из разноцветных рыбок, ракушек, крабов, крохотных медуз и таких же мелких морских коньков.

— Здравствуй, мир Аквариум! Давно не виделись. Я тебя успел позабыть, — неуклюже пошутил я, когда оглянулся чтобы запомнить место, откуда прибыл, и увидел обрывистый берег с огромными валунами, за которыми виднелись высоченные горы.

В одном из ближайших к морю «камешков», размером с пару дедовых сараев, была ниша арочной формы, украшенная орнаментом, вырезанным по краю углубления, которое было не больше половины моего шага.

«Вот, значит, откуда сюда приводнился. Похож на Михраб, который видел в Омане. Ну и куда он здесь указывает? Или откуда?»— кумекал я, вспоминая всё, что знал о Мекке и правоверных мусульманах, а сам пытался рассмотреть берег, чтобы запомнить место своего прибытия. Пока глазел по сторонам, продолжал машинально пятиться назад, не замечая, что погружался сначала по пояс, потом по грудь, потом зацепился ногой обо что-то, поневоле неуклюже нырнул и оказался глубоко-глубоко под толщей прозрачнейшей воды.