В случае обязательного предварительного программирования точки возврата, возможна и телепортация ОО. (Орг-объектов и сопутствующих копий предметов или их фантомов). Во время такого путешествия предусмотрен постоянный контроль за точкой возврата. В случае возникновения каких-либо препятствий, телепортация производится в ближайшую параллельную локацию. То есть, в то же самое место, только в соседнем мире.

— Вот об этом я вам и хотел рассказать. Это я вас вчера взбаламутил. С утра с Павлом на вулкане парились, а когда нас домой портануло, мы с ним к девятому загремели. Его мир мигом сокрыл своего Александра, а потом…

— Я так и знал! Я же тебе так и сказал! А ты…

— А я откуда мог знать? И ты ещё: Я невидимый! Меня разделили. Стёрли. Прощения за эти злоключения прошу. Извини, брат. Я сам вчера дурня укропного целый день изображал. Обещаю, в следующий раз умнее быть. А вы все на моих ошибках тренируйтесь, — повинился я в самый подходящий момент.

— Прощаем тебя. Со всяким такое могло быть. А нам можно будет катапульт такой включать? — простили меня на радостях братья.

— С миром об этом договариваться надо. И вы уже знаете, как. Нужно выбрать время и всем вместе слетать куда-нибудь. Не для баловства, а для ознакомления.

Да. Ещё у меня путаница со временами… Со временем была. То утро, то вечер. Голова кругом. Вылетели в пять утра, прилетели после обеда, попарились час и обратно. А по возвращении шесть тридцать всё того же утра. И в Америке так же было. Вылетел вечером, летел-летел, а прилетел на рассвете того же дня. Час покуролесил и обратно в свой вечер вернулся.

— На поверхности существует двадцать четыре теоретических часовых пояса. Каждый равен пятнадцати градусам и отсчитывается по меридианам геоида. То есть, по долготе. Поэтому в одно и то же мгновение существуют целые сутки. И утро, и вечер, и день, и ночь. При скоростных и даже простых путешествиях возможны пересечения линии смены дат. То есть, возможно начать путешествовать сегодня, а закончить вчера. Или начать сегодня, а через пару часов оказаться в послезавтра.

— Междометие! Причём, очень-очень длинное, — расценил я то, что почувствовал вместе со всеми, пока мои бойцы открыли рты и заморгали глазами, как механический Буратино. — Может, хватит на сегодня? Переваривайте всё. Новые знания дозреть и отстояться должны. В следующий раз и об Америке поговорим, и о втором круге. Давайте наберём бананов и разойдёмся по мирам и по домам, — предложил я напарникам, а у тех никаких сил для возражений не осталось.

Близнецы, не прощаясь, начали расходиться, путаясь в выходах, а я выключил ЭВМ и ненадолго присел на порожний ящик из-под пепси. Про фрукты, монетки и коробки с китайскими подарками никто так и не вспомнил.

Не траурно, конечно, разошлись, но и не весело. Придавила нас всех пещера своими сказками. Так придавила, что и дюжине Павлов Семёновичей до неё далеко.

* * *

Я вернулся домой около двух часов дня. Не торопился просить Скефий о доставке. Сидел на Фортштадте, забравшись повыше, глазел, думал. Конечно, не больше двадцати минут, но всё равно с силами собирался. С душевными силами. И думал открытым текстом. Не морочил голову телепомехами и прочими танцевавшими фигурками.

«Сколько же ума нужно, чтобы такое усвоить? Как минимум, высшее образование. Или в два раза больше. А нельзя. Придётся самому учиться. Читать… Было бы, что читать.

Может перевоспитать Образ? Сама же предлагала, что-нибудь про образование или профессию рассказать. И будет тогда Галактическое Устройство Голографического Обучения Людей. ГУГОЛ. Ха! Точно. Гораздо человечнее. В следующий раз переименую её. Запараллелю своим допуском такую её аббревиатуру.

Тьфу! По-русски же можно сокращением назвать. Ладно. Чуток полегчало», — закончил я дозревать и отстаиваться, и попросился домой.

Пообедав, по привычке поковырялся в портфеле, приготовив его на завтрашний день, кое-что пробежал глазами, повздыхал, а потом забросил в сторону. Серёжка проснулся и потребовал гульбы, а я сразу же охотно предложил свои услуги поводыря-дрессировщика с обязанностями няньки, но не сиделки, а ходилки и гляделки.

— Когда разговаривать научишься? Агу, что ли? Или ни гу-гу? Я бы тебе, братуха, сейчас такого наговорил, такого бы рассказал, отчего бы наш Скефий чесаться начал, — взялся я за обучение благодарного слушателя, пока тот не научился возражать или поддакивать. — Айда через Шаумяна кружок обойдём. Я тебе девчачий заповедник покажу. Цветник. На одном квартале с дюжину бантикозавров обитает. Сущие хищницы. Хорошо, что в «Б» классе учатся, а то бы мне совсем покою не было. А вот нашего брата на той улице днём с огнём не сыщешь. Парадокс какой-то. Небывальщина по-русски. Один парень, правда, есть, но он постарше всех наших пацанов будет.

Там и родня недалече обитает. Есть даже мой однофамилец и одноимёнец. Полнейший тёзка. Только отчеством подвёл. Ильич он, как Ленин с Брежневым.

Он к нам колядовать приходит с младшей сестрой. Его бабуля всегда железным рубликом одаривает. И сестру его. Всех родственников привечает.

А мы с тобой, когда пойдём за рублями? Учись говорить. И сразу складами, чтобы быть с пирогами, а не с кривыми ногами.

Вот и они, косички. Четыре органические птички. Улыбаются. А мы им «Аврор» мужского рода-парохода покажем. Сопли кверху! Ножки тянем!.. Тяни, тебе говорят. Зеро внимания, два пузеро презрения. И смотри, чтобы штаны не вспотели. Не дай Бог, опозориться.

…Вообще-то, плевать. Не бойся быть смешным. Я же почти не боюсь.

Попросить мир, чтобы их змеем напугал? Снежками закидал? А то у них больно портреты довольные, хотя сами малахольные. Так что, попросим?

Давай уже, Дедморозыч! Отчебучь что-нибудь.

В то же мгновение я с прицепчиком оказался верхом на хрустальном Горыныче, только не американского размера, а намного короче и виднее для девчонок.

— Вот и сходили по воду безо всякого повода, — вздохнул я, но собрался с душевными силами и, обняв покрепче братишку, скомандовал: — Снежками обкидать! Все органические объекты сейчас же получат снежные конфеты!

Горыныч изогнулся и взмыл в небо, как огромный голубь мира, прямо над девчачьей улицей Шаумяна. Серёжка завизжал первым, ну, а на его восторги все Ирки с Наташками ответили залпом из междометий.

Пока наш трёхголовый соображал… В общем, по калитке нашего участкового милиционера пришлось снежками плеваться, а не по объектам с косичками, потому как все забежали в гости к его дочкам.

— Скрывай нас, и круг почёта над городом сделай. В утешение, так сказать, — попросил я у мира покатать братишку, пока он не научился хвастаться или ябедничать.

Через час мы облетели все окрестности от Новокубанска до Коноково, от Горькой балки до Курганинска. Поглазели на Кубань, на военный аэродром, на осенние поля. Разок приземлились в кубанском лесу, чтобы перекусить черноплодным боярышником, а потом возвратились и приземлились на перекрёстке около Вадькиного двора. Уже пешочком вернулись в объект «двор», он же «туманная вотчина». Он же «обитель», «берлога», «семейное логово», «фамильная усадьба».

Как не называй родной дом, а всё равно он, как нерушимая крепость. В нём каждый закуток знаком, каждый сантиметр. Он каждой дощечкой тебя защитит, каждым деревцем от летней жары укроет, зимой обогреет, с огорода чем-нибудь угостит. Заскучать и облениться не даст, о заботе твоей взывая, то голодными криками Мишки, то кудахтаньем кур, то щенячьим тявканьем.

— Р-р! Тяв, — поддакнул моим мыслям Туман, покосившись на калитку.

— Гуляете? — спросил нас с братом отец, вернувшись с работы.

— Путешествуем по Армавиру, — согласился я. — Невест уже распугали. Так что, если Серёгу нашего штрафовать придут за превышение снежных полномочий и высоких змеиных полётов, ты нам железный рубль одолжишь?

— А кто за штрафом придёт? — поддержал наше несерьёзное общение папка.

— Как кто? Милиционер с Шаумяна. Колядовать придёт с тремя дочками. Мы их снежками закидали.