— На Святой земле? Где это? Или она у нас вся святая? — задумался я, но о том, что Павел проболтался, так и не догадался.

— Завтра четверг. А по этим дням даже Иисус в баню ходил. Значит, готовься к купанию в вулкане. Ежели ещё не передумал, конечно, — сменил дед тему нашей военной беседы.

— Какие вулканы? Завтра война может случиться, а мы с тобой голыми попами сверкать будем, — возмутился я до глубины души.

— Я те Иисуса не зря приплёл. Он наперёд знал, что его в пятницу распнут, а всё равно в баню пошёл. С тех с пор этот день Чистым четвергом называется. Если надумаешь, милости просим в пять утра.

— В баню в пять утра? Шутишь? Ты же говорил, что… Недавно парился. Точно. Когда я из второго круга явился, ты на солнышке вялился и про парную у Дуньки… Во. О паратуньке рассказывал.

— В воскресенье дело было. Что с того? Радикулит мой вежливо о том попросил. А по четвергам я, как завсегдатай. Как Курильский курилка, — изрёк дед что-то для меня невразумительное.

— Ты по утрам куришь? Или это такое выражение?

— А где я те ванночки природные сыщу? Вулканов на Фортштадте, слава Богу, нет. Вот и летаю по утрам на наши острова. На Курильские. На Кунашир или Итуруп. Ну, или на Камчатку. Там и там на склонах дремлющих вулканов ключи горячие бьют. А природа их облагородила или люди, мне какая разница. Прогреваю спину, да руки-крюки, чтоб кое-как шевелились. Да, что я перед тобой распинаюсь? Захочешь о том узнать – приходи. Небось, не проспишь. А проспишь, невелика беда.

Я догадался, что дед неспроста затеял банный день, но всё равно загорелся желанием слетать к настоящим вулканам, пусть даже дремлющим, и к их горячим источникам. А об островах я даже не мечтал. Только вот, где эти Курильские острова находятся и почему они так называются, я не знал.

— Значит, ты хочешь, чтобы я до школы сходил с тобой в баньку? Может, слетаем вечером, как все нормальные люди? Вернее, сходим. Опять не так. Слетаем в то время, когда все нормальные люди ходят.

— Чудак-человек. Там уже ночь наступит, пока ты отучишься. Особенно на Камчатке. Да и мне днём на штатном месте быть полагается. В общем, решай сам. Неволить не буду. Только полотенце с собой бери, если решишься, — выложил дед очередную загадку, но теперь уже со временем.

— Курилы твои далеко получаются? А мы с тобой туда надолго? Во сколько вернёмся? Если в пять утра… Темно же ещё будет. Что-то я со временем запутался. Когда в Америку летел, там нашим вечером у них всё ещё утро было. У нас вечер, у них утро. А Курилы твои совсем наоборот получаются?

— Не знаю, в какую ты сторону летал, а я завтра на восток махну. Зрелище… неизгладимое. Библейская картина. Глядишь вперёд и видишь, как солнце встаёт. И не потихоньку, а выпрыгивает из-за горизонта. А на том месте, где париться будем, почитай, обед уже будет. Часов на восемь разница с нашим. Но не переживай. Туда мы за полчаса домчим. И там час, не больше. Подолгу париться нельзя. Обратно в один миг можем, а можем, опять же, за полчаса. Я-то думал, что Николай тебе всё объяснил, когда в Америку послал.

— Пять плюс половина, плюс час, плюс половина… Семь по-нашему. Так-так. А меня мамка в семь будит. Тогда возвращаемся, как шпульки. Не летим обратно полчаса. Мгновенно летим. Будет полседьмого. Согласен я на Чистый четверг. Надеюсь, вода в вулкане не слишком горячая, — перестал я колебаться и задавать вопросы, решившись на познавательную вулканическую экскурсию, и, слегка ошалев от всего услышанного, покинул Павла, позабыв проститься.

— Будильник свой, который огнём дышит и снегом швыряется, завести не забудь, — донеслось издалека дедовское напутствие, но я никак не отреагировал.

* * *

«Адмирал нужен, как воздух, — думал я по дороге домой. — Угодник тоже хорош. Ни слова о войне не сказал. О командировке своей. Посмеялся, поплакал, и отбыл. Он что, получается, меня ждал? Пока я свою душу найду. А потому праздник выдумал, чтобы перед дорожкой с роднёй посидеть. Скорее всего, так и есть. А на глобусе нашем, интересно, Америка с её Нью-Йорком и Курильские острова имеются? Разглядеть надо, где… Как далеко они друг от дружки.

Мотаюсь по небу, как мушка безмозглая, сам не зная куда. Может, на первое время какой-нибудь захудалый глобус найти? Простенький, чтобы голова кумекать начала, где что находится, и почему такая несуразица со временем?»

Я старательно отгонял крамольные мысли о той земле, где со слов Павла зреет вооружённый конфликт, куда меня так и подмывало слетать и посмотреть. И глобус Адмирал, по большому счёту, понадобился мне именно для этого. Для того чтобы после первой же весточки, или новости из телевизора, сразу же узнать, кто с кем воюет, и как это может отразиться на стране. А вот, что потом делать, после того, как всё это узнаю, я старался не думать.

Может, собирался ринуться на поиски Николая, а может, просто, разыгралось детское любопытство. Война-то самая настоящая может случиться, а я сколько раз представлял себя бравым и метким солдатом, которому всё нипочём. Но настоящая война не игрушечная. На ней солдаты не только убивают других солдат, которые по чьему-то капризу оказались врагами, а ещё и сами гибнут.

С такими невесёлыми мыслями я пришёл домой, чтобы никуда со двора не выйти, пока не придёт с работы папка, которого, слава Богу, ни на какую войну не заберут.

«Дома сегодня буду. С Серёжкой играть и мамкой воевать. С бабулей о самогоне разговаривать. Небось, узнала уже секретный рецепт. Думает, можно что-нибудь в него добавить, чтобы душа над разумом верх взяла.

Интересно, такое только по велению Угодника случается, или ещё кто-нибудь на это способен? Мир, например, — задумался я всерьёз и надолго. — Навряд ли он может быть таким душеприказчиком. Надоумить, конечно, может. Но, опять же, ум. То есть, разум. А вот, с душами у него какие отношения могут быть? Душевные? У него же своя душа имеется. И об этом я знаю почти наверняка. Точно знаю. Он же и меня своим душевным осколком наделил. Душу мою наделил. И мамка его. Даже Бог меня своей искрой одарил. И других людей одарял и продолжает одаривать».

— Уроки, как я понимаю, ты уже сделал, — то ли спросила мама, то ли засвидетельствовала, что проверка портфеля уже состоялась.

— Могу, если нужно, по второму разу всё переделать, — предложил я, не понимая, к чему она клонит.

— Не нужно. Бабуля узнала, что нам отцовские родственнички в самогон подсыпали, отчего мы ничегошеньки не помним. Они его на дурмане настаивали. Или на конопляных семенах. Поэтому у нас и память отшибло, и грезилось вчера всякое.

— Ерунда всё это, — поспешил я не согласиться.

— Мои братья по Африкам не мотаются, — категорически заявила мама. — А у отца твоего их пруд пруди. И Скрипко, и Кедько, и однофамильцы, что по дедову родному брату Семёну. Ещё у Коляды, у дядь Васи, имеются. Человек пятнадцать одних только двоюродных братьев. А если зятьёв прибавить, со счёта собьёшься. Кто-то из них запросто мог в моряки пойти. Он-то и одарил нас жёлтой невидалью. Я поначалу думала, что это всё из-за бананов этих. Сгоряча Мишку ими угостила. И кожурой, и целыми. Он хоть бы хны. Сама решилась и заново попробовала, и ничего. Голова светлая. Всё помню. Значит, точно во всём самогон виноват.

Мама не сразу заметила, что я еле сдерживался, чтобы не засмеяться в голос, а когда увидела, с подозрением покосилась.

— Что ты об этом знаешь? Отчего тебе наши семейные проблемы смешными кажутся? А если бы нас, не дай Бог, обворовали? Или, в самом деле, отравили? — набросилась она на меня.

— Как ты хотела увидеть у Мишки потерю свинской памяти?.. Ты же вчера душой оттаивала. Или это тоже забыла? И не до одури вы пили, а по-человечески отдыхали. Стихи читали, песни пели. И голова у вас не болела с утра. Радоваться надо, что у папки такие братья.

Если хочешь, я вам всё могу повторить. И стихи, и песни, и анекдоты, — перегнул я с перевоспитанием родной матери.

— Только попробуй! Твоё «жало» и без повторений теперь из отцовской головы никак не выветрится, — пригрозила невесть чем мамка и удалилась