— Кто бы в этом сомневался, — как само собой разумевшееся, сказала мама. — На кой отцу напомнил о песне?

— Всё равно бы вспомнил. И зачем вы меня будите?

— Кое-что маме объясни и собирайся в школу. Начни с того, откуда ты ещё утром знал, что у нас гости будут? Уроки же ты ещё в школе сделал. Я сама портфель проверяла. И кто меня надоумил пирожков на вечер напечь? Ни я, ни бабуля об этом не помним. И откуда у нас обезьянья закуска взялась с пепси-колой? Братья мои привезли? А то Мишка уже завтракает жёлтыми шкурками, — озвучила мама список вопросов.

— Ты что, не помнишь, что я вчера допоздна гулял и пришёл, когда ты уже Серёжку укладывала? — попытался соврать и отделаться от допроса.

— И где тебя тогда носило? — сразу нашлась мамка. — Я тут то с бабулей воюю с самого утра, то с родителем твоим. А, оказывается, с тобой нужно.

— А бабушка тебе чем насолила? — обомлел я, а заодно попробовал отстранить от себя рентгеновский аппарат в мамкином лице.

— Ей вчера казарма пригрезилась. Будто бы наш дом стал безразмерным, и в нём солдатики какие-то отплясывали и песни свои горланили. Но я-то из ума не выжила. Хотя, конечно, кое-что необъяснимое тоже вчера видела и чувствовала. Вроде как, папку своего покойного видела, только живого и грустного. Как на фотографиях довоенных. Но это оттого, что мой брат его напомнил. И самогон его тоже особенным оказался.

И как только вчера всю четверть выпили? Кто-то помогал, что ли? Ужас. И почему голова с утра не болит, понятия не имею, — причитала и причитала мамка, позабыв о своих претензиях на родство со мной-суперменом и Николаем.

— Даёте, — вздохнул я, увидев, как бабуля, вернувшись после утреннего кормления всего нашего хозяйства, снова сошлась с мамкой в словесном поединке.

— То сыночки мои были! — атаковала она мамку. — Все мальчишки. Они и на лица одинаковы были. Все десять или даже больше. Как близнецы. В гимнастёрках все. Плачут и поют. Поют и плачут. А Васька с Николаем тоже плачут и танцуют. А остальные мои детки и Гришка только хлопали и смотрели на меня и на них. Я тоже плакала. А на сердце такая отрада была. Такая отрада!

Сейчас же к Варваре побегу. Она же знахарка у нас. Пусть растолкует, какой это самогон был. Я же такая радостная была, будто бы видела всех глазами, а не первачом тем проклятым. Прости, Господи.

— Батюшки, — только и смог я выдохнуть, когда осознал, что вчера происходило на самом деле.

«Оказывается, Угодник не один приходил. Все его близнецы здесь были. Души его близнецов со всех миров в гости приходили. И Дед. Или оба моих деда? И Григорий Федотович, и Андрей Николаевич. И все бабулины дети. А где мои глаза были? Куда я ими смотрел? А душа? Она же трезвая была. Почему не ёкнула? — завертелась в моей голове метель из припозднившихся озарений и возмущений, отчего я перестал слышать всё ещё продолжавшуюся перепалку бабули и мамки. — Так я же не смог бы тогда быть самим собою. Песни бы точно пел, как тот Робертино Лоретти. Про анекдоты уже не говорю. Ай, душенька. Ай, молодец. Сокрыла от меня всех гостей. И правильно, — сменил я гнев на милость, когда представил, чего бы натворил, если бы увидел бабулину казарму с её сыночками-солдатами, подпевавшими мне. — Спасибо миру. Спасибо душе. Всем спасибо за вчерашний праздник Жабы. Или, всё-таки, праздник души?»

Я неосознанно оделся, позавтракал и, взяв портфель подмышку, вышел на улицу. То, что было ещё очень рано, меня нисколечко не волновало, а вот то, что я предыдущий день и вечер провёл, как белка в колесе, и успел столько наворочать, что и с утра голова кругом, меня обеспокоило.

«Будто бы это был не день, а целая череда дней, — рассуждал по дороге в школу. — Не может один день быть настолько безразмерным и долгим, что смог вместить такое количество радостных и не очень событий. А тут ещё пещера взбунтовалась. Может, мне сразу же на Фортштадт?» — мелькнула напоследок крамольная мысль.

— А потом по пиву. А там и до водки рукой подать. Ну, если не до водки, тогда до дядиного самогона, — решил я себя развеселить, болтая вслух. — Как он бабуле понравился. За рецептом умчалась с утра пораньше.

Я дошёл до самой школы, и только уже в ней осознал, что пришёл слишком «первым». Никто ещё не бегал, не дурачился, никого ещё не привезли на автобусе из пригородного посёлка с непонятным научным названием ВНИИМК. В общем, нашёл причину выпросить отвода глаз и упорхнуть на Фортштадт.

— Попробую в пещеру войти. Пустит – хорошо. Не пустит – плохо. Узнаю, работает она или сломалась, — объяснил я себе и Скефию уже в полёте. — Не пустит, значит, после уроков буду искать Угодника, а если его не найду, начну пытать Павла. А если и Павел ничего не знает, обращусь к Последнейшему, который Калика. Ну, а если и он ни слухом, ни духом…

«Попрошусь к Барбарии-Болидии и Провидению», — закончил я уже мыслями с усиленными помехами.

После приземления по-деловому шагнул в пещеру. Сразу пытаться пройти не стал, а решил осмотреться внимательнее. Захотел прочувствовать на своих волосах и мурашках, что всё в порядке, и пещера по внешним признакам и ощущениям рабочая.

Так и случилось. И волосы, и мурашки моментально сошли с ума и взбунтовались моему нежеланию проходить в главный зал подземного ракушечного замка.

— Интересно, а на самом деле, где она находится? В чьём мире? Ведь из неё ход в лабораторию Стихии. И из второго круга… Вернее, из пещеры второго круга, тоже вход к ней же, — начал уплывать в фантазии, но мурашки и волосы были категорически против. — Иду уже. Не буяньте.

Вздохнул, зажмурился и, сделав пару шагов, остановился. По своим прикидкам, я явно уже был внутри Фортштадта, ведь никуда от обследуемой мною стены не отходил. Как стоял рядышком, так и стартовал в пробный поход-проход, конечно, после того, как зажмурился.

— Значит, всё работает, — сказал сам себе не открывая глаз, но ни звука не услышал. — Иду дальше. Образ, встречай гостя.

Привычно споткнувшись о залежи бананов, я открыл глаза и сразу же поднял руки вверх.

— Сим-сим, откройся. Я Александр из мира Скефий. Допущен в святая святых по явному недоразумению. Но, всё одно, включаю пещеру в розетку.

Молнии не заставили себя ждать и врезались в потолок. Всё произошло буднично и вполне ожидаемо. Сразу же включилась голография Млечного Пути, и я продолжил свой шуточный диалог с Образом – ЭВМ.

— Здравствуйте, Образ. Очень приятно, что вы в полном здравии. А мне про вас всякого наговорили.

— Приветствие опознано. Начинаю диалог на произвольные темы. Уточните значение словосочетания «в полном здравии».

— Что тут уточнять? Я рад, что вы в исправном состоянии. То есть, «в полном здоровом состоянии». Так понятней?

— Критерий опознал. Сочетание внесено в память, как дополнение.

— Вот и чудно. Если что непонятно, спрашивайте.

— Критерий опознан. Ожидаю команду.

— А вот теперь я спрашиваю. Почему вчера мои трутни не смогли засвидетельствовать своё почтение? И сразу перевожу: не смогли войти сюда, когда приходили.

— Критерий опознан. Отвечаю. Включена временная блокировка входа для владельцев пропусков первого уровня допуска.

— В честь праздника, что ли? — опешил я.

— В связи с отсутствием команды и какой-либо информации о посторонних предметах на объекте «зал», он же «юрта», он же «звено номер один», он же «объект номер раз», он же «пещера», он же «адресатор». До особого распоряжения проход автоматически заблокирован. На отмену блокировки имеют право лица с уровнем допуска пять и выше, — бесстрастно доложила механическая тётенька.

— Извиняюсь, конечно, но не могу ли я в своём лице с тридцатью шестью степенями магистра пещерных наук отменить эту блокировку? Скажем, для некоторых владельцев пропуска первого уровня допуска. Язык сломаешь с вашими пропуск-допуск.

— Внешняя блокировка может быть «отменена» или «не отменена». Вы можете ввести внутреннюю блокировку на некоторые миры и шлюзы. Для этого вашего уровня допуска достаточно.