— Понял одно: мы с тобой к такому не готовы, — признался я. — Что делаем? Где мы в толпе хоккеистов и хоккеисток бедовую шайбу сыщем? Мы и носами из стороны в сторону не повернём, не то, что клюшками помашем.

— А Сашку искать не будем? Может он узнал, где того человечка выкинуло и побежал туда, согласно твоего задания?

— Что теперь, не заходить в больницу? Короче. Идём в толпу, которая на входе и там уши греем, а что непонятно – спрашиваем. Я слева начну продираться сквозь бабулек, а ты справа дави им бока. Пройдём насквозь, встретимся и обговорим, кто что вызнал. Если выползешь на ту сторону первым, подождёшь, — предложил я напарнику что-то похожее на план.

— Ладно, — согласился он.

Мы подкрались к центральному входу и разошлись в разные стороны. Я забрал левее и вклинился в толпу, обсуждавшую горячие новости.

Кто-то всё время крестился, кто-то с жаром рассказывал небылицы, а кто-то изображал из себя очевидца дивного чуда.

Я медленно протискивался то мимо одной группы сплетников, то мимо другой, и слушал всё подряд, не разбираясь, о чём, собственно, идёт речь.

— Этого грешника рука Господа нашего за шкирку схватила и оземь ударила, — благоговейно вещал один хоккеист.

— Не ударила, а в ад закинула. Заменила душу женскую возрождённую на его душу чёрную, — рьяно возражала бабулька-хоккеистка.

«Здесь не о том. Нужно глубже пролезть, может, там про нашу тётеньку толкуют», — кумекал я и пробирался дальше.

— Я сам всё видел. Она покалеченная, но светилась от радости, а этот бесёнок вцепился в неё и не отпускал. Длань Господняя низвергла его за это. А девицу увезли в гипс заматывать, — вещал солидный нападающий одной команды.

— Это сестрица той покойницы, а не сама она, — возражал ему худосочный защитник другой команды.

«Здесь уже теплее. Только ещё какого-то беса приплели», — насторожился я, но потом решил протискиваться дальше.

— Совсем ещё малец. Десяток годов, не больше. Какой в таком возрасте грех можно заработать, да ещё и смертный? — возмущался тренер перед командой хоккеистов.

— Известное дело, Кузьмич. В конце света смысл один: прежняя жизнь, как есть, окончена, — растолковывала команда тренеру.

«Про какого бесёнка – десятилетнего ребёнка они лепечут?» — подумал я, а над головой тут же звякнул колокольчик. Слабенько, вроде как, нечаянно, а страхом меня сразу же сковало.

«Иттить колотить!» — взвизгнул я, изгоняя из груди ужас, мигом остудивший ноющие рёбра так, что совсем о них забыл. Продолжил выбираться из толпы и на ходу отмахивался от роя перепугавших мыслей.

Наконец, протиснулся сквозь народ и увидел Александра-третьего, уже поджидавшего меня и трясшегося не только всем телом, а ещё и подбородком. Вдобавок ко всему в ушах продолжали покрикивать невидимые хоккеисты и болельщики: «Десятилетний…», «ребёнок ещё совсем…», «грешник…», «рука его подняла, да об асфальт саданула».

— По какому поводу дрожим? — спросил у товарища.

— Ты не понял, о чём они?

— Про бесёнка-ребёнка десяти лет? Что его на нашу тётеньку-беду поменяли? — складывал я обрывки чужих фраз, и ужасался тому, что получалось в итоге.

— Это же про одиннадцатого. Пропал он? Пропал. Так пропал, что даже мамка найти не может. Значит, не ночевал дома, — точь-в-точь, как и первые, встреченные нами мужчины, заговорил напарник.

— Думаешь, это его размазали об асфальт? Чушь. Быть такого не может, — возразил я, как можно правдоподобней, а у самого уже вовсю шевелились волосы.

— Что мы с тобой знаем? Может – не может. Калики вон, тоже как сквозь землю провалились. А нам с тобой про них никто ни слова ни полслова, — продолжил близнец запугивать и меня, и себя.

— Давай к другой толпе подойдём, поищем там кого поумнее и расспросим. А то друг дружку стращаем, а я и без того рёбрами покалеченный, — предложил я напарнику.

Мы с ним уже подходили к толпе, стоявшей у боксов, когда услышали истеричный душераздирающий крик.

— Вернулися! Вернулися бесы за душою! — закричала не своим голосом неведомая бабулька, и толпа у бокса зашевелилась, задвигалась, как проснувшийся от спячки гигантский организм. — Хватайте их! Хватайте, пока не сгубили её сызнова. Теперь их вдвое больше прибыло! — не унималась окаянная старуха.

Мы с третьим остановились, и я не сразу увидел, что все вокруг стали шептаться и кивать в нашу сторону.

— Обождём, пока успокоятся, — сдержанно скомандовал я.

— Ты ч-что, н-не п-понимаешь, что они про н-нас с тобой толкуют? — заикаясь, спросил бывший весельчак.

— Ага, теперь нас два беса-балбеса.

Мы стояли, будто завороженные, а народ вокруг всё шушукался и косился на нас. Кто-то начал в голос читать молитву, кто-то принялся нервно креститься, но, всё равно, в центре внимания всех и каждого были мы двое.

— Бежим! — заверещал третий.

Я мигом развернулся от зыркавшей на нас толпы и сразу же уткнулся носом в другую, ничуть не лучшую, а такую же озабоченную нашим присутствием ораву, прибывшую на старушечьи вопли от центрального входа.

Пока соображал, что к чему, нас обоих схватили крепкие костлявые пальцы легковерных и стали удерживать, чтобы не вырвались и не удрали.

— Дяденьки, отпустите Христа ради! — взвизгнул третий ещё пронзительнее, припомнив уроки деда Павла.

— Разберёмся! — проорал кто-то позади меня. — Водой святой их! А если не поможет, в церковь сведём. Пусть священники с ними разбираются.

— А может, не бесы они? — возразил женский голос. — Может, это Бог вчера забрал одного ребёнка, а сегодня двоих вернул? Может, чудо это?

— Разберёмся! — прокричал тот же голос, который во всём хотел разобраться.

— Водой святой их обрызгать для проверки! — проревело из толпы несколько голосов.

Я стоял, ни жив ни мёртв, накрепко удерживаемый хоккеистами, и лихорадочно соображал, что же делать, пока не вспомнил дедов инструктаж о милиции.

— Лучше нас в милицию сдайте, — наконец, выдавил из себя.

— Ага! Церкви боятся! — заревела толпа, и нас ещё крепче схватили за руки и за плечи.

— Братья мы, — взмолился Александр-третий. — Близнецы. Трое нас у мамки. И нас в милицию надо свести, а оттуда мы по домам.

После такого совета нас мигом подняли над землёй и с причитаниями потащили к больничному выходу, а я, глядя в небо, осознал, что теперь нам милиции точно не видать, и нервно захихикал.

— Мне про двойной возврат больше понравилось. Мы же чудо, граждане. Чудо нерукотворное! — заголосил я, что было мочи. — Нас мамке вместо одного в два раза больше вернули…

— Разберёмся, — заявила толпа и потащила нас дальше, задрав над разгорячёнными головами.

— Отпустите! Я не бес. Я мальчик! — кричал хоккеистам напарник. — Ма-альчик!

Но всё бесполезно. Народ уже шествовал чуть ли не стеной. Кто-то гнусавил невнятную песню, кто-то громко читал «Отче наш, иже еси…», а им вторили: «Яко тает воск от лица огня, тако да погибнут бесы!» Люди со всех сторон шумели, волновались и причитали, а я почему-то перестал себя контролировать и истерично хохотал, и хохот мой совсем не помогал нам выпутаться из передряги.

— Граждане и гражданки! Потребуем у капиталистов, чтобы в каждом доме у нас было по хоккеистке! Или, хотя бы, по хоккеисту, — орал я и дёргался от щекотавших со всех сторон рук. — Тогда мы все станем ядрёными! И объедимся колбасками варёными. Ха-ха-ха!..

— Эк, его корчит, а мы ещё водичкой не брызнули. Бес он и есть бес! — выкрикивали с разных сторон.

— Сделай хоть что-нибудь, — донёсся до меня перепуганный голос товарища по несчастью.

«Что я могу?» — спросил я у себя, и вдруг, почувствовал, что вешу легче обычного, а кулаки хоккеистов, до того упиравшиеся в бока, стали меньше толкаться и ударяться.

— Вырываются! — заревело со всех сторон с новой силой. — Держите бесов! Держите!

«Нас кто-то поднимает?» — заподозрил я неладное, и сердце заколотилось ещё сильнее.

Меня потащило вверх, и скоро последний повисший на одёжке мужичок, разжал пальцы, выпуская беса из рук. Осмотревшись вокруг, я увидел, что третий тоже медленно, но верно взмывал вверх неподалёку.