Стоп. Мы ведь уже закончили второй, а они третий класс. Как же случилось-получилось, что у них весь табель с двойками? Чудеса. В такое я не поверю. Чтобы наши мамки целый год тетрадки не проверяли, да никогда в жизни. Такого быть, просто, не может.

Едем дальше. Афиши. На них Скефий намекнул, что это дело его рук и его ремня. А вот что было написано на второй, до того, как она загорелась? Ведь афиш без слов не бывает. Что? Имя тётеньки, это раз. Нужно его вспомнить, а потом и с надписью разобраться. А если имя тоже секрет? Одним больше, одним меньше.

Так, всё. Вспоминаю. Магнолия? Нет, но что-то похожее. Что-то цыганское. Но я незнаком с цыганами. Или знаком? А с кем ещё знаком, но не могу вспомнить? Вот недавно сидел, по душам разговаривал, а с кем, и где, не помню».

— Ты скоро? Ужинать пора. Тебя не тошнит? — разволновалась мама, войдя в комнату. — Напугал меня. Что с тобой было? Ни температуры, ни сыпи, а ноги так и подкосились. В голове ничего не болит? Нигде не колет?

— Нет, мам. Со мной всё в порядке, — бодро ответил я маме и выскочил из кровати.

Прервал многообещающие раздумья и побежал на ужин с надеждой, что всё остальное вспомнится само собой.

* * *

Вечер прошёл за обсуждением ночного землетрясения и моей внезапной болезни. Всё было в порядке, и я, как мог, всех успокаивал и шутил. А бабулю, на радостях выздоровления, обещал познакомить с домовым и рассказал считалочку из шестого мира. Мама и папа, и даже Серёжка, весело посмеялись над нашей шуточной перепалкой, когда бабуля смешно крестилась и желала мне: «Язык прикуси».

После ужина прошёлся вокруг дома в поисках следов землетрясения. Увидел примятые листья хрена и новые силикатные кирпичи под углами домика с поросёнком Мишкой. Больше ничего интересного не было, и я решил сбегать к деду, чтобы узнать, как он пережил землетрясение. А главное, заработал ли подвал, и приходила ли к нему захворавшая баба Нюра.

— Можно по улице пробегусь, и сразу домой? — спросил я у мамы.

— Можно. Только возьми Серёжу, пока я со стола убираю. И не задерживайся. Чтобы не дольше получаса.

Разрешение было получено, и я, взяв голопузого братца на руки, вышел прогуляться перед сном.

Мы дошагали до Америки, на которой уже никого не было, и я крикнул дежурное: «Хозяева!»

Во дворе шумно завозились, и со стороны сарая явился хозяин. Я остался стоять у калитки, дожидаясь, когда дед подойдёт сам, а на случай его недовольства, почему не захожу, у меня имелось алиби в ползунках.

— Пополнение выгуливаешь? Теперь так и будешь с прицепом везде. На работе, на гулянке. Ходить научился, теперь не отпустит. Как имя? Сергей? Знатный казак будет, знатный. Сам-то очухался после чужих миров? — шутил дед, открывая калитку и усаживаясь на штатное место.

— У меня и после, знаешь, сколько ещё приключений было, — поддержал я несерьёзный тон беседы и согласился с прогнозами насчёт братца. — Как землетрясение пережил?

— Проспал всё, а что? Сильно трясло? А то бабки соседские метались весь день, как угорелые. В последний раз они так бегали, когда немец войной пошёл.

— Ладно, я ненадолго. Как подвал? Заработал? Баба Нюра приходила? — спросил я, о чём собирался.

— Кто его знает. Я-то сам им не пользуюсь по-стариковски. Последний раз в нём был, когда Нюрку свою хоронил. С тех пор только Калики в него лазили, да Нюрка – добрая душа. Одиннадцатая наша, — взгрустнул дед о прошлом.

— Значит, не работает. Починить его нужно. Жди меня завтра к обеду.

— А сможешь? Или мир поспрошать? Вдруг, его кто словом запечатал? — разволновался дед.

— Никто его не запечатывал. Пока работу свою не сделаю, так и будет только меня пропускать и только туда, куда захочет, — сказал я наставнику и понёс домой будущего казака Сергея.

* * *

Вечером никак не мог заснуть. Сказалось дневное времяпровождение. С утра до обеда просто проспал, а после обеда провалялся в забытьи. Только думать ни о чём не мог, как и вспомнить всё, что планировал.

«На чём остановился? — тщетно терзал себя попытками отыскать в голове хоть что-либо. — На чём? Всё, вроде, понятно, кроме афиши.

Вот шалопай. Нужно было у деда про цыганские имена спросить. Завтра спрошу. И завтра же позову мир по имени и попрошусь к шестому брату.

Узнать бы ещё имя шестого, чтобы тот помог нырнуть… А куда потом нырять? В каком мире живёт второй горемыка? Не запомнил, кто из братьев хвастался, что с шести лет в школе, и теперь учится на год вперёд.

Ещё не запомнил в каких мирах кто из дедов с их Нюрами живёт. Хорошо, о надписях на сараях помню. Какой же я ещё… Детский. А взрослеть нужно срочно. Нет у меня времени на детство. Потом наверстаю, когда утихнет на работе. Если такое, вообще, возможно. Свыкаюсь же с жизнью полной сюрпризов. И разум свой немного… Натренировал.

Стоп. Назад. Как только что сказал? Разум? Откуда это во мне? От болезни осталось? Что я тогда делал? Разговаривал со Скефием? Нет. С кем тогда? Сам с собою? Кто-то из близнецов привиделся, это точно. Пуля в пулю, как с собой беседовал. Или это был не напарник? Кто же это был?»

Ответа так и не нашёл: заснул. Что-то снилось, что-то забылось, а когда проснулся, сразу же исполнил новую утреннюю процедуру: бегом к зеркалу.

— Свет мой, зеркальце, скажи. Да всю правду доложи. Мне во сне намяли уши? А ремнём хлестали… Душу?.. Душа. Точно. Вот, с кем беседовал, и кто уму-разуму учил. Вот, кто всё знает и подсказывает колокольчиком.

И не болел вчера вовсе, а душа у меня болела. Понятно теперь, что эти слова значат. Разобрался наконец. Спасибо, зеркальце, — закончил я разговаривать с зеркалом и выскочил из дома.

«На душе!.. Всё пело. В голове!.. Умнело. Я, прям, как поэт. Заработало в голове. Заработало! — радостно и бесшабашно думалось мне о том, что ещё вчера озадачивало или повергало в ужас. — А за шестилеток заступлюсь и, если потребуется, подменю их на время наказаний. И на походах к докторам. Теперь меня ничто не испугает. Вот они мои булатные уши, крутите на здоровье!

Тогда шестой мир всё правильно сделал. Молодец шестой», — думал я быстро новенькими и поумневшими мыслями.

Нет, не так. Поумневшим разумом. Вот как.

* * *

После завтрака на целый день отпросился помогать деду, соврав о его подвале, завалившемся от землетрясения. Складно соврал, убедительно. Сам верил в то, что говорил. Почти правда это была, вот только почти. Но душа была не против. Понимала, что сейчас так нужно.

Меня отпустили, обрадовавшись хорошему самочувствию, и я помчался в сторону ближайшей Америки.

Дед был на посту и ожидал меня на скамейке. По дороге к нему я старался припомнить, о чём хотел его спросить.

«Ба! Про имена соседских цыганок, что на углу живут», — вовремя пришло в голову.

— Здрав будь, барин, — поклонился я до земли.

«Где такой поклон видел? Потом вспомню».

— Чего ты такой… Сам не свой? Как будто взрослым за ночь стал, — с подозрением покосился Павел. — Поклоны бьёшь. Ты в себе? Или роль репетируешь?

— Всё в порядке. Я не такой, каким был вчера. Это долго объяснять. А сейчас мне нужно мир-отряд спасать. Работу свою работать. Дело делать. Что ещё? Душу душить. Ха-ха-а!

Я задумался и пошарил рукой над головой.

— Что там щупаешь? — вытаращил дед глаза, словно чего-то испугался. — Всё ещё репетируешь или придуриваешься?

— Верёвочку ищу, — вздохнул я невесело.

— Ты что удумал, окаянный?! Повеситься? — запричитал дед.

— Тьфу, на тебя! О чём мелишь? — возмутился я.

— Сам про верёвочку завёл. Вот я и…

— От колокольчика верёвочка. Позвонить хотел, а ты уже вон, что удумал, — попробовал я объясниться, но понял, что после выражения «душу душить» старик ни о каких колокольчиках никогда бы не подумал.

— Как на колокольне, что ль? — примирительно, но с подозрением уточнил дед.

— Почему сразу на колокольне? У нас в школе такой колокольчик имеется. В него на праздники звонят. А когда свет отключают, техничка с ним по этажам бегает и трезвонит, мол, урок закончен, перемена.