И тут мы возвращаемся к моему статусу отступника. От него нужно избавиться. Как? Убрать Кубанское аномальное Поле с тела империи. Да так, чтобы каждая собака в Великороссии знала, что это сделал Роман Селихов из детей боярских. Тогда император просто не сможет не отреагировать. Не сможет не почествовать меня. Слово императора должно весить много. А герой, избавивший страну от аномалии, достоин милости монарха. Своими действиями, я заставлю его убрать мой статус отступника.

И тут мне и поможет служба в чистильщиках. Я изучу поле, пойму, как оно работает и найду способ его очистить. Тем временем, мой ЗАО Ифрит будет расти. Когда я почти закончил со своей местью, можно ставить более масштабные цели.

— Мой отец, — знакомый голос вырвал меня из раздумий, — Федор Михайлович Зосимов, был достойным дворянином. Его СМО заботилось и защищало своих клиентов качественно, оперативно и всегда удачно.

— Трепло, — хмыкнул я.

В новостях шел новый сюжет. В нем, пухлый мужчина лет тридцати давал интервью на улице. Солнечный осенний день горел позади. Мужчина стоял на фоне шикарного особняка. Одетый в дорогое траурно-черное пальто он чинно смотрел в камеру из-под полуприкрытых век.

Снизу, на него уставились многочисленные микрофоны корреспондентов. Мужчина пригладил короткую, но густую бородку. Поправил светло-русые, всклокоченные ветром волосы.

— И пусть, у нас с ним были некоторые разногласия, — продолжал он, — мы любили друг друга и делали все, чтобы род Зосимовых и весь Новый Крас, да что там Крас, — поднял он широкий подбородок, — вся империя только процветала!

— Арсений Федорович, — раздался за кадром приятный женский голос, — следствие показало, что уважаемые бояре и ваш отец, погибли в результате нападения одержимости, которую они сами и доставили в имение господина Добронравова. Вы можете как-то это прокомментировать?

— Друг отца, Александр Добронравов, — как-то нехотя проговорил сын Зосимова, — проводил какие-то эксперименты с одержимостями. Видимо, хотел показать результаты друзьям. А среди его друзей был мой отец.

— Но Господин, имперские законы запрещают перемещать одержимости с полей, тем более одержимую военную технику в черту города. А в имении Добронравовых найдены фрагменты именно такой одержимости.

— Это вопросы к Добронравову, — неприязненно скривил губы Арсений, не ко мне, — проявите уважение к памяти моего отца, — он зло посмотрел за кадр, — иначе я вынужден буду принудить вас к этому, госпожа…

— Вера Малинина. Из детей боярских.

— Госпожа Малинина. Но могу сказать, — он нахмурился, — что считаю случившееся преступлением. Я не верю, что смерть отца произошла по несчастливой случайности. И убежден в том, что это был чей-то злой умысел. Сейчас я и мои люди ведем параллельное органом расследование. И уверяю вас, виновный будет наказан.

Корреспонденты тут же оживились, загомонили, стали осыпать Зосимова младшего вопросами. В этот момент сюжет прекратился.

— Вот так, — начал диктор, — храбрый наследник рода начинает свое расследование. А мы можем только поддержать его пламенное желание мести, если же он, конечно, окажется прав в своих выводах. А я напоминаю, что в связи со смертью уважаемых господ в Новом Красе объявлен всеобщий траур. Имперские Флаги приспущены, развлекательные программы отменены. Ну а теперь переходим к…

— Вот так, — я встал, — шестнадцать человек погибли в результате взрыва моего дома, — начал я себе под нос, — среди них дворянин. И траур лишь в трех районах, а следствие пошло по пути несчастного случая…

Мда… Мне давно нужно привыкнуть к таким вещам. Но подобная несправедливость все еще коробит. Есть эмоции, которые лучше в себе не глушить. Они топливо для мотивации сражаться дальше. И повод продолжать свой путь, когда Пожиратель будет уничтожен.

— Я думала, — Нина выглянула из душа, когда я вошел на кухню, — ты обо мне забыл, — она улыбнулась, — я даже заскучала по тебе.

— Хорошо, — я улыбнулся в ответ.

Нина же распахнула дверь полностью. Из ванной комнаты вырвался разгоряченный горячей водой пар… и вышла разгоряченная мной Нина. Она была полностью обнаженной.

— Кажется, я попросил оставить трусики, — засмеялся я.

— Прости, Рома. Они слишком намокли. Пришлось снять, — девушка нарочито медленно стерла капли воды с правой груди, повела ладонью по плоскому животу, бедру, — иди ко мне, Ромочка.

Я было направился к ней, но замешкался, увидев на барной стойке толстый конверт с надписью: “Роману Евгеньевичу Селихову. Судебное”.

— Это Сёма, наш доставщик, принес утром, — сказала Нина, — почту доставили в Павлин, как единственное место, где тебя могли бы найти.

Я не ответил, перевел взгляд на обнаженную Нину. Она, было несколько смутилась, когда мое внимание перешло на письмо. Девушка потупилась, обняла плечо, как то стыдливо прикрыла грудь. Сжалась, робко сдвинула бедра.

Но в тот момент, когда я жадно взглянул на нее, изменилась в лице. Глаза расширились, она удивленно взглянула на меня. Стала выглядеть несколько раскованнее.

— Тебе разве не интересно что там?

Я не ответил и сейчас. Не спеша, но решительно пошел к ней. Девушка почувствовала мой эмоциональный напор. Она, явно инстинктивно, отступила… и растаяла, когда попала ко мне в руки.

Я обнял ее за талию, почувствовал горячую мокрую кожу. Нина тут же прижалась бедрами к моим. Намочила мои боксеры. Я впился губами в ее тонкую и хрупкую шею. Девушка застонала. Я стал ласкать ее, опускаться к полной груди, которую уже взял в ладонь. Большая, мягкая, но упругая, она была невероятно нежной на ощупь.

— Р-рома, — задыхаясь произнесла Нина, — прошу, закрой дверь… Я так… — девушка вскрикнула, когда я слегка прикусил зубами ее сосок, — я так стесняюсь…

Не отрываясь от ее тела, я потянулся к дверной ручке, хлопнул дверью.

— Прекрасно, — нахмурился я, — повестка в суд. Кто такой этот Евграф Семенович Волго-Вятский из бояр? — изломал я бровь. И что он от меня хочет? Ни иска, ни документов. Одна только повестка в мировой сословный суд, да жирное определение судьи на десяти листах.

— Может, ты, случайно оскорбил чью-то честь? — Нина, полностью обнаженная, лежала, прижавшись ко мне. Забросив ножку на мои бедра, она мило положила голову мне на грудь.

Прошлый день закончился сексом в душе. Сегодняшний начался сексом в постели. Мы лежали на разложенном диване в гостиной. Дверь была закрыта, окна зашторены. Уютная полутьма царила вокруг. Было очень приятно чувствовать горячее, во всех смыслах, тело Нины на себе. Подходил восьмой час утра, а мы продолжали мирно нежиться под одеялом.

В доме было тихо. Я точно знал, что Катя с Эллой Александровной все еще спят. Обычно, они не встают раньше десяти.

— Может, ну его, этот иск? — забавно пробубнила Нина. Ее длинные золотистые волосы распластались по всей моей груди.

— Это дело принципа. Я хочу знать, кто этот Волго-Вятский, что он хочет, и откуда вообще взялся. Схожу в суд.

— А когда он?

— На следующей неделе.

— Ох… Ни минуты покоя…

— Знаешь, — я улыбнулся, — все, что происходит в последнее время, воспринимается мной, как отдых. Не физический, но душевный. Раньше я не мог позволить себе кого-то вроде тебя, Нина. Не мог позволить семью.

— О чем ты? — девушка поднялась на локте, отбросила волосы с лица. Она взглянула на меня большими карими глазами. Забавно, непонимающе моргнула.

— Когда-нибудь я тебе расскажу, — я коснулся ее лица, — когда-нибудь обязательно.

— Расскажешь о чем?

Я взял девушку за подбородок, приманил к себе, поцеловал.

— Я хочу поговорить с тобой, кое о чем.

— Да, Рома? Я слушаю внимательно, — девушка снова положила голову мне на грудь.

Я смотрел в потолок. Бумажку-повестку бросил обратно на прикроватную тумбу, к вскрытому конверту. В комнате повисла спокойная тишина.