— Да?! — замерла я. — И как? Разрешили?

— Почему нет? — удивился Велий. — Нервное расстройство от переутомления налицо.

— Сам ты нервный. — Я последний раз бухнула его в грудь. — А когда пойдем? И на сколько?

— Как все ученики, на выходные. Вот сдашь завтра генеалогию высших демонов, и вперед!

Я ойкнула, вспомнив про список в тысячу имен.

— Никаких «ой», ученица Верелея, если не сдашь — никакого леса. Так директор сказал. — Продолжая держать меня в руках, Велий уперся мне лбом в лоб.

Я обмякла и стала вспоминать что-то про конопляное семечко из книги сказок, специально для нерадивых учеников.

— Что задумалась? — напрягся маг.

— Ничего.

— Верелея, Феофилакт не шутит, если пообещал — пороть будет каждый день, это тебе не Анчутка.

— Да правда ничего! Посмотри на меня, разве эти глаза могут лгать?

Маг застонал, но выпустил меня, потому что, ругаясь на ходу с овечкой и Гомункулом, к нам направлялся Рогач.

— А я говорю, простыней выдано двадцать девять штук, да? — заорал он.

— Двадцать семь, — возражала овечка.

— Что я, дурной, простыни на портянки рвать? — оправдывался Гомункул. — Их кудрявая съела.

Вырваться на свободу из школьных стен оказалось великим счастьем; только в лесу, вдохнув полной грудью терпкий весенний воздух, я поняла, как одурела за прошедшие три недели от учительских истязаний. Велий шел с улыбкой, поглядывая на мои козьи скачки. Он уже держал в обеих руках по букетику цветов для Горгонии и Березины. Помня, что Коровья Смерть предпочитает цветочкам кусок свежей говядины, мы взяли скатерть-самобранку. Стоило нам переступить границу Заветного леса, как затрещали кусты и страшный бас заревел:

— Берегись, подлый враг, заломаю!

Но засаду Топтыгина испортил Васька, с визгом подмявший пару елей и бросившийся нас вылизывать. Юный медведь вылез из кустов, проклиная василиска, но обормоту Ваське укоры мелкой живности были неинтересны, он топотал вокруг меня ножищами и норовил так меня поддеть носом, чтобы я взлетела к самым облакам, а потом поймать за шиворот, считая визг хозяйки признаком хорошего настроения.

— А ты, значит, Велий, — пробурчал, переминаясь с лапы на лапу, Топтыжка, не зная, как относиться к магу. Протягивать ему когтистую лапу медведь не решался, а обниматься по-родственному вроде как еще рано.

— А ты, значит, тот самый маленький миленький медвежонок, про которого мне Верелея рассказывала, — сказал Велий, наблюдая за моими полетами. Мосластый Топтыгин был на целую голову выше его, хотя мне сверху оба казались просто коротышками.

— Ребята! — визжала я, чувствуя, как сердце уходит в пятки, — спасите меня! Васька, фу! — орала я, а василиск подпрыгивал на месте, всем своим видом показывая, что вот сейчас не поймает, сейчас не поймает.

— А я-то думаю, кто это на весь лес р-разор-рался, — спикировал с небесных высот Карыч. Он с интересом уставился на меня: — Что, на пор-рку явилась? — Тут Васька перестал меня ловить зубами, а подставил шею, и я по его шее, по спине, по хвосту проехала прямо к лапам ворона, пересчитав задом все Васькины гребни. А василиск замер, ожидая одобрения.

— Дурачок. — Я почесала его за гребень.

— Сыночек дур-ры, — не удержался ворон.

— А Хорс не велел меня дурой называть, — напомнила я, и ворона передернуло от отвращения. Так он и шел всю дорогу плюясь и возмущаясь, даже к Велию цепляться не стал.

Вся нечисть гостевала в доме проснувшихся медведей. Дым столбом стоял над летней кухней Настасьи Петровны, жарившей огромных сковородах золотые безразмерные блины, которые Коровья Смерть, жмурясь от удовольствия, смазывала маслом. Березина, Горгонией заворачивали в блинчики начинку, однако с той же скоростью, с какой гора блинчиков росла на одной тарелке, на другой, тарелке она убывала. Анчутка и Индрик работали челюстями с устрашающей скоростью, не забывая швырять подачки неприкаянно шатающимся амба и кароконджалам, которых Настасья Петровна жаловала и махала на них полотенцем.

— Смотрите, люди добрые, нечисть солнышко надкусывает! — закричала я еще издали.

Медведица удивленно вскинула на меня глаза и тут же забыв о своих постряпушках, кинулась обниматься, громко клича Михайло Потапыча и Мать-Пчелу. Мои дядьки были изгнаны из-за стола зато передо мной и несколько испуганным таким напором Велием было водружено огромное блюдо с блинами и десяток разных мисочек с вареньем, медом, икрой грибной и рыбной.

— А мы скатерть-самобранку принесли, думали, вы с голоду помираете, — робко проговорила я, чуть не до глубины души обидев радушную хозяйку. Медведица сначала долго возмущалась, то упирая лапы в бока, то вскидывая их вверх, отчего кароконджалы в испуге прижимались к земле, а потом посоветовала не питаться всякой магической гадостью.

— Еще неизвестно, из чего она эти свои вкусности делает, — ворчала медведица, ловко подкидывая блин на сковороде. — Говоришь, каждый день питаетесь, а сама тощая. И парень твой какой-то заморенный. Там же одни магические добавки. Ну для цвету, аромату, чтоб не портилось. Где это видано, чтобы продукты так долго свежими оставались? Даже е смей ее тут разворачивать.

Мы с Велием, переглянувшись, спрятали скатерку подальше, а выгнанный из-за стола Индрик прогундел в ухо:

— На капище развернем.

— У нас еще ковер-самолет есть, — призналась я неожиданно. — Правда, его мавка оседлала. А еще в книжке есть про гусли-самогуды. Хотите, я вам в следующий раз принесу?

— Очень хотим, — обрадовалась нечисть, а Велий сказал вполголоса Анчутке:

— Я, кстати, об этой книжке с вами поговорить хотел.

Я это услышала и закивала головой:

— Да, да, поговорите с ним, пожалуйста, а то замучил своими расспросами, где взяли да как вызывать. Даже спереть пытался один раз.

Тетки, закончив со стряпней, уселись за стол. Настасья Петровна принесла из погреба запотевший кувшинчик медовухи и, хотя сама, как и все животные, спиртного не переносила и не пила, угощать любила. Тетки медовуху пригубили, а я сидела, не решаясь тоже протянуть руку.

— Кстати, — вдруг вспомнила Коровья Смерть, — а чего это ты, Горгония, про сюрприз помалкиваешь?

— Какой сюрприз? — завертелась я, но тетки блаженствовали, щурясь на солнышке, даже змеи Горгонии зевали.

Горгония отмахнулась:

— Дойдем до капища, там и увидит.

— Специально сказали, чтобы я как на иголках сидела?

Я принялась на весь лес жаловаться на свою нелегкую судьбу и родственников. Родственники скалились, им было хорошо, они радовались приходу весны, пробуждению леса, и мои стоны были для не более чем приятное дополнение к птичьим трелям.

— Хоть намекните, — забыв про блины, униженно попросила я, — где искать, я сама найду.

— Даже не верится, что когда-то и мы были такими, — с улыбкой сказала Березина.

— Вот Горгония точно была. — Коровья Смерть указала пальцем на младшенькую. — Помнишь, как она в сад к царю Салмонисиру лазала? — И они втроем захихикали.

Я обиделась, сказала, что сама найду обещанный сюрприз, и долго лазала по своей летней резиденции, но так как камень с радостью и готовностью подстраивался под мое настроение, то чего я только не нашла в этом бесконечном дворце! Пока у меня не кончились силы.

Так меня и обнаружили — около груды диковинок, из которых я никак не могла выбрать, что является мороком, а что все-таки настоящее.

— Нет, ну точно! Вылитая Горгония! — хохотала Коровья Смерть, а Березина поддакивала:

— Да, такое же глупое выражение лица.

— Зато теперь мы знаем, чьей крови в девочке больше, — поджала губы обиженная тетка, и все змеи зашипели на ее голове.

— Да-а, — печально вздохнула Березина, — намучается она с твоей кровушкой.

— Бедное дитя, — жалостливо произнесла Коровья Смерть.

— Посмеялись? — спросила я. — А теперь подскажите мне, что из этого, — Я кивнула на кучу, — сюрприз?

— Вообще-то он у тебя за спиной, на алтаре, — сказала русалка.