— Но это мы обсудим через год. Демонологию не одолеть с наскока. А уж на углубленное познание предмета порою не хватает целой жизни.

— Нет, подождите. Вы что же, хотите сказать, что Анжело отравил этого вашего Рогацио за какой-то там браслет?!

— Вообще-то я собирался милою беседой отвлечь вас от возможных грустных мыслей и, намекнув на обладание запредельным знанием, возбудить в вас интерес к предмету. А маэстро приплел просто потому, что вы таращились на эту проклятую фреску словно завороженная.

— А Анжело приплели, чтобы у меня глаза от удивленья лопнули?

— А вам никогда не говорили, что в общении со старшими подросткам и девицам подобает скромная учтивость?

— Ха, да вы меня просто огорошили!

— Тогда при готовьтесь к зачету! — вспылил преподаватель.

Я опешила:

— Какому зачету?

— Сравнительное мифотворчество, легенда об охотнике Сацке.

— Но у нас же демонография сейчас, а мифотворчество преподает Аринка.

— Жизнь — это не расписание уроков, — отрезал Светлейший, и по тому, как заледенели его глаза, я поняла, что снова разонравилась Князю. Ишь ты, привык командовать!

Я демонстративно фыркнула и шлепнула книгу на парту. Что у настам с этим Сацке? Вилколакская легенда. Очень мило.

«… невезуч был охотник Сацке. Много хотел, редко получал желаемое. Часто просил у богов то одно, то другое, ни разу не был услышан…»

Звонок на обед был как манна небесная. В столовую я не спустилась, стекла киселем, переплюхивая себя со ступеньки на ступеньку. Хорошо еще, что вниз. Вползла на лавку за «нашим» столом и угрюмо посмотрела в бесконечнейшую даль, туда, где окошко раздачи исходило облаками жаркого, наполненного ароматом специй пара.

— Отрыжка песья, — рявкнула над ухом Алия, швыряя на стол расписной веселенький поднос, на котором грудой громоздились миски.

— Можно я твою свеклу съем? — простонала я, сглатывая слюну.

— Ешь. Что?! Ты ж терпеть ее не можешь!

— Я до раздачи не дойду, — заныла я, стараясь, чтобы вышло как можно жалостней. — Меня учитель новый доконал, словно с цепи сорвался.

— И тебя? — вскочила Алия, от души врезав по столу. Я едва поспела подхватить кувшин. Квас возмущенно зашипел. — Там Лейя рыдает, тут ты стонешь, Вульфыч как собака, озверел совсем.

— А что случилось? — сразу подобралась я.

Алия всплеснула руками, как декламаторша на сцене нашей Школы во время веселых шутовских представлений. Только вместо залихватской басни или на крайний случай матерных стишат выдала былину о неравной битве богатырки Алии Всеславишны с чудищем-оборотнем Вольфом Вениаминовичем.

— Нет, ты представляешь, — неистовствовала рассказчица Алия 6атьковна, — он нам полгода преподавал заср… В общем, пацифизм. Ни одного приема. Чтобы, как это? Не нагнетать расовый национализм. А тут ускоренная боевая трансформация в условиях полного окружения. Ты представляешь?

Я не представляла. Зато видела, что ее драконья куртка свисает на спине веселенькими, как флажки на шпилях рыцарского замка, лоскутами. И все лицо в мелких порезах, будто подругу в толченом стекле физиономией возили.

— А что Лейя? — спросила я, готовясь к худшему. Воображение рисовало, как Вульфыч рвет мавку на жабок

— Она неуд по сравнительному мифотворчеству схлопотала, отмахнулась Алия.

— Погоди. Разве с утра не гармонические чары должны быть? Она же вся накрасилась еще для этого своего учителя, Флейты.

— Не было Флейты, — услышали мы с Алией жалостливый голосок Мавки. Обернулись.

Аэрон практически держал на весу болотную красавицу. Цветные от краски слезы слились в ручьи и причудлив о избороздили ее опухшую мордашку.

— Чисто кикимора, — вздохнула Алия и, достав платочек, тщательно втолканный в узенький кармашек штанов, принялась размазывать «красоту» Лейи по всему лицу, не забывая с чувством плевать на вышитого посреди платка волчонка.

А мне достаточно было лишь взглянуть на хмурого вампира, как робкий звоночек тревоги превратился в жуткий пожарный набат.

— Только не говори, что и тебя донимали сказкой об охотнике.

Аэрон кивнул.

— Та-ак. — Я почувствовала, что мне становится по-настоящему страшно. — Это неспроста.

— Я сначала думал, что нас попросту желают проучить. Но как-то уж однообразно все.

— Да Феофилакт Транквиллинович отсутствием фантазии ведь не страдает. Если б он хотел повеселиться, то учебой бы не донимал.

— Значит, что? — Мы с вампиром уставились друг на друга.

Северская легенда была проста как медный грош. Один охотник полез в ловчую яму за мертвым волком и сорвался сам. И вот лежит он надетый на острый кол и молит бога о спасении.

— Самое дорогое отдам, — говорит. — Клянусь.

— Чем же ты можешь поклясться, коль и так умираешь? — удивился Белбог.

— Да хоть волчьей шкурой, — стонет охотник. — Только спаси.

Спас его бог. Пошли они вдвоем домой к охотнику. Сацке, или как там его, идет и размышляет, чем с богом расплачиваться. Дом от предков достался, жалко. Жена красавица, еле уговорил выйти замуж, отдавать богу такую обидно. Собака помощница, без нее совсем плохо.

А тут видит, стоит на пороге его жена, а в руках держит ребенка. Его ребенка, охотника Сацке. Бог на ребенка показывает.

— Ах, вот ты чего захотел?! — закричал на бога охотник. — Ничего ты не получишь, кроме волчьей шкуры. Уходи.

И начал гнать бога прочь, швырять в него палками. Раз наклонился, другой, а в третий не смог разогнуться. Зарычал, завыл, закрутился на месте и превратился в волка сам.

Долго он бегал по лесам, пока сын не подрос.

Узнал он от матери правду, построил алтарь в лесу и принес сам себя в жертву Белбогу.

Только дети охотника до сих пор полжизни волками бегают. Чтобы помнили о могуществе Белого. И поделом, нечего нарушать клятвы. А дети сына Сацке стали жрецами, и сила бога дана им, и длань его над ними и благословение.

Демоны же эту легенду рассказывают так.

Свалился охотник в яму и давай молить богов о спасении. Услышал Чернобог, что клянется Сацке самым дорогим, и спас его. А как пришли они к дому, как увидел охотник жену с ребенком, так и обмер. Только в лесу не выживают трусливые. Обернулся Сацке волком и зарычал на бога.

— Уходи, ничего не получишь. И бог ушел.

Как говаривал Анжело — «без комментариев».

Мы с Аэроном с сомнением посмотрели на Лейю.

— А скажи-ка нам, подруга, за что тебе неуд влепили? — поинтересовался Аэрон у борющейся с опухлостью лица Лейи.

— Я написала, что нельзя нарушать клятвы, об этом обе легенды.

— Выходит, можно? — переглянулись мы с Аэроном.

— Ой, не нравится мне это, — призналась я, чувствуя, как от нехороших предчувствий пальцы на ногах немеют.

И тут, словно перед летней грозой, в столовой стало неуютно тихо.

Алия пихнула меня в бок, Аэрон мягко повернул мордашкой к дверям и захлопнул рот ладонью, когда я собралась вопить.

В дверях стоял, опершись на рогатый черный посох, со свитой и стражей, сам Верховный жрец.

— Я, кажется, все поняла, — промямлила я, когда сумела проглотить испуг. От того, что он скатился в живот, а не торчал ежом в горле, легче мне не сделалось.

— Я тоже, — сурово кивнул вампир, неосознанно шаря на поясе в поисках ножа, но все время промазывал.

Теперь уж мне пришлось его хватать за плечо. Мы все четверо уставились в ужасе друг на друга.

— Только не паниковать, — потребовала я, таща Алию из-под стола. Там брякало и сыпалось из тюка оружие. Вдвоем с Аэроном мы едва сумели выкрутить из ее побелевших пальцев клевец в виде волчьей морды.

— Я все беру на себя, — заявила я. Но даже вампиру пришлось напрячься, чтобы услышать мой задушенный писк.

— Что?

— Не сбивай меня с мысли, а то нам всем хана.

— Да нам и так бздец, — шумно задышала Алия, судорожно сжимая-разжимая кулаки.

— Поднимите меня, — попросила я, с трудом выплевывая сухие, как репьи, слова.