— Идите поболтайте босыми ногами в воде, — велел Гвидо малышам.

Все, кроме Луиджи, послушались. Уф! Начальник штаба дал мне передышку. Только как он теперь добьется повиновения самого глупого котенка? О! Нет необходимости! Гвидо повернулся и тоже пошел к ручью. Ну конечно, клоуну нужна публика! А если никто не обращает внимания? Он сейчас сам прибежит.

Лео незаметно мне подмигнул и растянулся на травке рядом с затухающим костром. Он с Луиджи глаз не спустит, но так, что тот и не заметит.

У ручья Нино и Траяно громко ныли, что вода слишком ледяная, дно слишком каменистое и скользкое, течение слишком быстрое. Разуться они так и не сподобились. Тогда откуда они знают?

Успевшие привыкнуть к холоду Вито и Тони бродили по воде, поднимали со дна блестящие окатанные камешки и хвастались друг перед другом своими находками. Романо, уже босиком и с закатанными штанинами, топтался на берегу, все никак не решаясь зайти в воду. Я схватил его под мышки и поставил на середину ручья.

— Ой! — взвизгнул он.

— И не умер, — с легкой иронией заметил я.

Он подпрыгнул, чтобы обрызгать меня как следует. То-то же.

— А по заднице? — поинтересовался я вежливо.

Он подпрыгнул еще раз и ухмыльнулся.

— Холодная вода придает храбрости маленьким щеночкам, — резюмировал я. — Может, тебя искупать?

— А можно?!

— Можно, — разрешил я.

— Мелко, — заметил Алекс, — вот вечером будет приличная речка.

Я посмотрел на часы: у меня только двадцать пять минут на то, чтобы принять решение. Черт бы побрал нытиков. Из-за них простейшие вещи раздуваются до размеров неразрешимых проблем. Гвидо вопросительно смотрел на меня: что такое? Я мотнул головой: не здесь.

Отойдя в сторонку, я объяснил ему, в чем дело.

— Ха, — уверенно заявил Гвидо, — всё очень просто: мы заберем себе рационы этой троицы, а «любимчики» твои пойдут, как раньше.

— Сегодня в 11:20 я тоже думал, что все очень просто, — печально вздохнул я, — ну попробуй, организатор. Только будь готов к претензиям, которых тебе даже не придумать.

— Ага, — улыбнулся Гвидо.

Мы вернулись к ручью, мои любимчики, в плавках, хохоча и повизгивая, брызгались в небольшой запруде метрах в десяти ниже по течению. Нино и Траяно поддались на Робертовы уговоры и осторожно пробовали воду кончиками пальцев. Луиджи, заскучавший сам с собой, как раз вышел на берег и сразу же попытался пнуть и скинуть в воду чей-то ботинок, но был вовремя схвачен за шкирку. Роберто слегка приподнял над землей глупого котенка.

— Ну чо?! — полузадушенно возопил Луиджи.

Роберто поставил его на землю, но отпускать не торопился.

— Скажи мне спасибо, — велел он самому пакостному пакостнику. — Если бы у тебя получилось, сел бы ты после этого через неделю.

Луиджи съежился.

— Ты преувеличиваешь… — заметил я нейтральным тоном.

Луиджи слегка успокоился и даже улыбнулся.

— …моё милосердие.

Молодой месяц наглой Луиджевой ухмылки опал рожками вниз.

— Ну чего-о? — заныл Луиджи. — Чо им все можно, да-а? А мне ничо низя-а?

— Что им можно? — поинтересовался Алекс.

Луиджи открыл рот, но что возразить, не придумал.

Тогда он закрыл его и захныкал. О Мадонна, да за сегодняшний день я увидел больше слез, чем за последние семь лет! И все не по делу.

Я не захотел смотреть это представление, вернулся на полянку и улегся рядом с Лео.

— Что ты с ним сделал? — спросил он.

— С кем?

— С Романо.

— Ничего. Сначала обругал, а когда он обиделся и, ужасно злой, добрался до вершины — похвалил.

— И я похвалил мальков, когда они сюда забрались. И Роберто тоже. Ну и что?

— Ммм, они, конечно, ныли, но на самом деле не так уж и устали. А Романо почему-то действительно еле дошел. Для него это была настоящая победа. Себя-то не обманешь.

— Может быть, — задумчиво проговорил Лео, — а, может, они думают, что заслужить твою похвалу особенно сложно.

— Ага, вот пусть так и остается. Не вредно.

— Хм, ты думаешь, у нас получится?

— Ну, сдвиг есть, ты же видишь. Хотя я признаю, что изменение обратимо. Так быстро такие проблемы не решаются.

Я пересказал Лео свои рассуждения и выводы, очень позабавил его терминологией: «глупые котята», «упругая деформация».

— …И надо ковать железо, пока горячо. Как бы объяснить хотя бы Романо, что смеяться над чужими бедами недостойно? — закончил я свою речь.

— Ммм, я думаю, он сам захочет поговорить с тобой наедине.

— Почему?

— Когда ты сказал, что любимчикам ничего нельзя, Вито тебя понял, а Романо был озадачен и немного напуган. Он постарается уточнить.

— Угу, хорошо бы. Мне кажется, что пакостником можно перестать быть в одночасье. Ну, просто один раз встать на место другого и почувствовать. А тогда и нытиком быть уже как-то… неестественно.

В этот момент предмет нашей беседы, дрожа от холода и размахивая ботинками в одной руке и камуфляжкой в другой, прибежал к костру греться.

Лео поднялся:

— Пойду вытащу остальных, пока не заледенели.

Я кивнул. Мы оба с трудом подавили желание смеяться.

Я немного поворошил угли — умирающий костер подарил нам последнюю волну своего тепла.

Романо перестал дрожать и присел на корточки рядом мной, грея руки над огнем и застенчиво на меня поглядывая.

Я поднял брови и поощрительно улыбнулся: спрашивай. Он оглянулся в сторону ручья:

— Э-э-э, Энрик…

— Да?

— Ну, сейчас все придут…

— Переодевайся скорее — и отойдем в сторонку, десять минут у тебя есть.

Через пятьдесят пять секунд котенок был одет и обут, хм, прямо как солдат по тревоге.

Я поднялся и повел его на край того самого склона, который он с таким трудом одолел. Романо краснел, кусал губы, смущался, потом набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:

— Это я тогда пожаловался капитану на тебя!

— Ха, вместе с Луиджи, и это была его идея. И идея подразнить Роберто тоже была его.

— Откуда ты знаешь?!

— Нетрудно догадаться.

— И сегодня тоже… — голос его увял, — Вито отказался и ушел, а я — нет.

— Почти месяц тобой управлял человек глупый и начисто лишенный совести…

Он опустил голову и покраснел.

— …Это уже нельзя изменить, но ты можешь запомнить и не повторять…

Он кивнул.

— Ты хотел еще что-то спросить, — напомнил я.

— А что значит, мне ничего нельзя?

— Нельзя ныть, жаловаться, делать пакости и смеяться над чужими бедами. Ты же не хочешь, чтобы смеялись над твоими. И все остальные люди так же…

— Ты не злишься?

Я помотал головой:

— Нет. Кто же сердится на глупых щенков? Но с этой минуты я уже могу на тебя рассердиться. Понял?

— Ага, — расплылся он в улыбке.

Мы вернулись на полянку. Все уже были там, одетые и обутые. Костер залит водой. Гвидо оценивающе посмотрел на глупых котят:

— Давайте сюда ваши рационы.

— Это мой! — завопил Луиджи.

— Да, конечно, — проникновенно, на выдохе, с легкой издевкой в голосе ответил Гвидо. — Не беспокойся: вечером на привале я тебе его верну нетронутым.

Луиджи недовольно запыхтел и вытащил из своего рюкзака коробку с рационом. Нино и Траяно последовали его примеру. Наши любимчики начали влезать в лямки своих ни на грамм не полегчавших рюкзаков. Ладно, завтра с утра мы уже и их разгрузим. Лео с подозрением смотрел на кряхтящего Романо.

— А ну-ка сними! — скомандовал он. — Тони, ты тоже.

Лео взял рюкзаки в руки и взвесил, потом перекинул мне:

— Всё ясно, то-то он так пыхтел на склоне. Что за кирпич ты тащишь?

У Романо от удивления отвисла челюсть:

— А? Я?

— Гвидо? — спросил я.

— Собирались на моих глазах, и я их всех потом приподнял, — у моего начальника штаба даже зрачки расширились — я усомнился в его компетентности!

Я уронил рюкзаки на землю.

— Разбирай, — велел я Романо.

Я заметил, как Луиджи посерел от страха. Подрожи, подрожи, пакостник! И ведь сделал он это еще утром, в лагере! Когда между ним и Романо были мир и согласие. Вот почему Луиджи не хотел идти к ручью! Но Лео остался здесь, и шито-крыто не получилось.