— друг, она и спрячет и укроет… если бы только не приходилось спешить!

Ночи, казалось, не будет конца, но я понимала, что такое впечатление создает усталость. И еще больше добавляла ходу, и лошади возмущенно фыркали и, мотая головами, едва поспевали за мной.

На рассвете я наконец свалилась с ног. Я уже спустилась с горы и успела продвинуться по дну узкой лощины к северу от Тальви, и тут у меня подогнулись ноги. Поскольку ничего подозрительного не замечалось, я решила, что могу позволить себе короткую передышку.

Со всех сторон вокруг шумел лес. Я лежала навзничь, глядя в серо-зеленое небо. Рядом паслись лошади, прибирая траву, еще не успевшую пожухнуть. Надо бы и мне что-нибудь пожевать, но я не могла заставить себя подняться и залезть в сумку. Кажется, я напрасно похвасталась крепостью своего здоровья. Что-то мне было нехорошо. Кидало в жар, и сердце колотилось слишком часто и сильно. Не рано ли уставать начала?

Где-то поблизости звенел ручей, и жажда оказалась сильнее усталости и сердцебиения. Я поднялась и неожиданно заметила, что далеко наверху, почти у самой кромки горизонта, виден замок Тальви. Но там все было как всегда — ни пожара, ни дыма, ни других признаков вторжения. Или нет?

Я склонилась над ручьем и напилась. От ледяной воды колотье в груди внезапно унялось, как от лучших лекарств — правда, я никогда никаких лекарств не пробовала… Но, оторвавшись от воды, я поняла, что в замке показалось мне неладным.

Вновь поднялась на ноги и убедилась, что не ошиблась (лучше б мне ошибаться почаще). С флагштока над замком сползал штандарт с изображением грифона.

Алого на белом.

Два дня пробиралась я лесом, выбирая самую глушь и не встречая ни единой души человеческой. Доедала припасы, собранные Мойрой, дремала на земле вполглаза, костров не разводила, благо было еще тепло, особенно днем. Хотя серые промозглые туманы по утрам и уходящие в желтизну листья напоминали о том, что уже не лето. И все было бы хорошо, только одного я не могла забыть — если я хочу успеть туда, куда направляюсь, из лесу мне придется выйти.

А потом возникла деревня.

По первости я учуяла дым. Но дым был мирный, печной, не от пожара. Влезла на дерево — так и есть, большое село у перекрестка дорог. Хоть и не бывала я здесь раньше, но не трудно было догадаться, что одна из этих дорог ведет в сторону Эрденона, а другая выводит на Северный тракт, тот, что связует Белую дорогу и побережье. Деревня вольная была, потому что ни замка, ни поместья в обозримых пространствах не наблюдалось. Собственно, все крестьяне в Эрде вольные, но одни сидят на хозяйской земле и вносят арендную плату, другие — на своей. Что лучше — зависит от обстоятельств.

Я решила войти в деревню. Не просто так — не любят в деревнях, когда люди приходят просто так. Прикуплюка я ячменя для лошадей и хлеба для себя. Собственно, можно было бы подождать ночи и взять все это даром, да некогда мне было ждать ночи. А за разговором вызнаю, кто нынче у власти и война ли, мир ли в герцогстве.

Сюда-то война точно еще не дошла. На дороге — следы телег и подвод, но уж никак не пушек и кавалерии. И в деревне спокойно, все дома в целости, народ в церковь валом валит. Одно только смущает — посреди площади, перед трактиром — черный круг кострища. Праздник, что ли, был здесь какой? До Осеннего равноденствия еще куда как далеко, а Урожайную ночь на Севере вроде не отмечают.

Руари я в лесу спрятала. Нечего с двумя лошадьми людей в искушение вводить. А Керли со своим кургузым росточком и округлыми боками вызывает доверие не меньшее, чем мой обтерханный кафтан. То, что идти она может временами очень даже резво, разглядит только опытный глаз. Равно как и то, что «сплетница», она же «локтемер», у меня на боку привешена не для того, чтобы мерить сукно. … И у въезда в деревню увидела то, что сидючи на дереве не приметила. Тоже на дереве. Только он не сидел, а висел. Висел не первый день, но и не так чтоб давно, потому как истлеть еще не успел. Хотя и начал. Если б здесь наемники побывали, тогда понятно, тогда этот дуб висельники и гроздьями могли украшать. Может, я ошиблась и есть здесь помещик, которому в голову ударило чинить суд и расправу?

То, что осталось на мертвеце из одежды, было явно не крестьянского кроя. Стало быть, пришлый. Вроде меня. И даже померещилось мне в его лице что-то знакомое. Но я решила, что это метится от усталости и с недосыпу. От страха бы не должно. В Свантере, когда власти принимались порядок наводить, этого добра вдоль всей Старой гавани бывает понавешено…

Но не в деревнях. В деревнях мне такое было непривычно.

У трактира, в отличие от деревни, вывески не было. Даже ветки омелы не было приколочено. Только сноп над дверями. Из-за двери высунулась хмурая баба, глянула на меня без интереса. На вежливый вопрос, можно ли здесь за деньгу пожрать и лошадь накормить, отвечала, что можно, почему ж нельзя, ежели за деньгу, а коли надобно что-то еще, так это нужно дожидаться, пока хозяин из церкви вернется.

Сегодня вроде бы не воскресенье. Или я сбилась со счета? А может, и впрямь местный праздник какой? Иначе что бы трактирщику в будний день делать в церкви? Кстати, и, проходя по деревне, народу я почти не увидела.

Пока я рассуждала так про себя, местные высыпали из церкви — и старые, и молодые, а больше всего мужиков в самой поре, которые обычно благочестием не блещут. Один из них, на рысях приблизившийся к трактиру, плотный, рыжеватый, с веснушками аж на лбу и щеках — как у Малхиры, но лишенный Малхириной приглядности и вдвое старше — оказался здешним хозяином. Он пребывал в состоянии радостного возбуждения.

— Ну, давай, мать, поспешай! — крикнул он жене. — А то недосуг мне. Надо посмотреть, как отец Теофил народ в ополчение благословлять будет. Нынче же и выступаем… То есть я тоже собирался идти, но кто-то должен остаться на случай, ежели южане нападут, хозяйство оборонять…

— Погоди-погоди. Разве мы с южанами воюем?

— А с кем же еще?

— Я так полагаю, законный герцог воюет против самозванца. — Я благоразумно не указала, кто есть кто.

— Это само собой… А самозванец, он откуда взялся? На южные деньги засланный, на южные деньги купленный. На что только не идут, чтоб нас разорить… Ты-то, вообще, откуда? — Он воззрился на меня с подозрением.

— Из Вальграма. — Я назвала самый дальний к востоку порт. — Туда война еще не добралась.

— А-а. Нам — оно виднее.

— Верно, только скажи мне — где южане и где вы? Как они до вас доберутся?

— Ни черта ты не понимаешь. Зараза-то когда начала расползаться? Годы тому, и немалые. А большие господа и рады, заразу распознать не умеют, им только того и надо, что разную сволочь привечать взамен честных людей. Но с нами такое не пройдет. Мы их враз раскусили, ублюдков этих южных, штукарей паскудных, прислужников сатанинских.

— Это кого?

— Да комедиантов, кого ж еще! Чуешь, какое дело — все угодья в них: и южане, и шпионы, и колдуны, и скоморохи развратные!

Теперь я поняла, почему лицо повешенного показалось мне знакомым. Это был Дайре, глава актерской труппы. Я отвернулась от трактирщика, и взгляд мой невольно упал на черное пятно на утоптанной земле.

— Это мы все ихнее сожгли, — гордо сказал трактирщик. — Машкеры, дудки, барабаны, одежки похабные, книги чернокнижные… Жаль только разобрались не со всеми. Главаря— то мы повесить успели, а остальные — мы их в амбаре заперли — в это время как-то выбрались, не иначе, сатана помог, и утекли.

Мне сразу стало как-то легче. Хотя теперь я знала, что по крови не принадлежу к южанам, мне все равно было их жаль. Даже если среди них был Пыльный. Но это сомнительно — если он человек Вирс-Вердера, а тот нынче генеральный судья…

— А они точно были колдуны?

— А то! Отец Теофил — это он всю их злобность обличил — у главаря настоящую черную книгу видал. А на ней вот такими буквами написано, — он понизил голос и сделал знак от нечистой силы: — «Оборотень». Ну как?

«Оборотень». Трагедия в пяти действиях. Бедный Дайре.