– Триумф техники над магией! – провозгласила Сайль, хотя никто не мог бы ее услышать.

Словно в ответ на ее слова, показался Перегрин. Сигвард, приподнявший голову, также его увидел.

Перегрин стоял над скальной стеной, в которую упирался дальний конец моста, еще уцелевший. Ветер трепал полы широкой одежды мага.

– Какого черта он выделывается? Если сейчас…

Сигвард не договорил. Перегрин вскинул руки, словно подавая сигнал, и грянул новый взрыв. Темная пелена не позволила разглядеть, сбило ли Перегрина с ног, как предполагал Сигвард.

И это было лишь началом того, что последовало дальше.

Гром взрывов и грохот падающих камней сменился гулом – низким, глухим, но таким всеобъемлющим, что он поглощал все живые звуки. Земля всколебалась, словно в судорогах, пошла волнами, а затем от края ущелья вширь в зеленой траве поползли черные трещины, змеясь, превращаясь в разломы, в которые сыпались валуны и вырванные с корнем кусты.

Сигвард скорее угадал, чем услышал полувопрос-полувыкрик Сайль:

– Это я сделала?

– Нет! – крикнул он.

Он пытался разглядеть, что происходит на той стороне, но противоположный край ущелья, содрогаясь, терял очертания. Небо потемнело, и все кругом утопало в колеблющихся тенях. Было ли это следствием наступившей катастрофы или же они просто не заметили, как настала ночь? Внизу вспыхивали сполохи – это загорелись деревья и кусты или вырвался наружу подземный огонь?

Нет, это не могло быть вызвано обычным взрывом. Но был ли обычным взрыв?

Надо было вскакивать и бежать к лесу. Однако они не успели. Почва продолжала колебаться, разломы по краям ущелья добрались до укрытия и, срывая пласты земли, вместе с оползнем увлекли за собой Сигварда и Сайль.

Кружевница попыталась уцепиться за Сигварда, но не сумела. И тогда, сползая вниз по склону, задыхаясь от сыплющейся в лицо земли, она впервые в этот день по-настоящему испугалась. Нет, впервые с тех пор, как ступила на Дорогу Висельников. Когда рудник осаждали каторжники, когда Бокехирн требовал у Траудета ее головы, нельзя сказать, чтоб она совсем не боялась, но тогда она могла что-то сделать. Сейчас она была полностью бессильна. И, полуослепшая от ужаса, она заорала то, что не произносила даже шепотом:

– Ой! Мама!

Она не могла понять, сколько после этого прошло времени, но, кажется, гул прекратился, трясти перестало – и она все еще не умерла. Кашляя, отплевываясь, Кружевница приподнялась, села, счистила налипшую глину с лица. Вместо крутого обрыва ко дну ущелья теперь спускался пологий склон, усеянный валунами, сколами гранита, маслянисто блестящими обломками моста. Ниже по склону она увидела Сигварда. Он пытался встать на ноги и, судя по тому, как он двигался, не был ранен. О том, ранена ли она сама, целы ли руки-ноги, Кружевница в этот миг не беспокоилась – такая радость ее охватила. Однако это чувство длилось недолго. Потому что Кружевница глянула вперед.

Оказалось, что не все еще потрясения были пережиты.

Их сторона ущелья пострадала, сползла вниз. Но противоположной стороны ущелья просто не было. Не в том смысле, что она разрушилась. Она исчезла – по крайней мере там, куда упал взгляд Кружевницы. А что ее заменило – Сайль не могла бы объяснить.

Радужная завеса вздымалась до края небес, трепеща и колыхаясь, не принимая определенных очертаний. Иногда казалось, что в ней сплетаются языки белого и синего огня, но жара от этого пламени не исходило. А потом синева словно омывалась кровью, и по алому бежали золотые отблески.

И перед этой завесой стоял Перегрин.

Невозможно понять, как спустился он с вершины скалы на дно ущелья. В этот миг допустимо было все. Да и было ли оно, это ущелье? Перегрин находился у границы чего-то, не имевшего к этим камням и скальным уступам никакого отношения.

Он мог торжествовать. Мог бы кричать о триумфе магии над техникой. Но не это было его целью. Кружевница, даже в том ошеломлении, в каком она сейчас пребывала, способна была осознать – да, Перегрин находился у границы, но он желал эту границу переступить.

Он что-то выкрикнул, но Кружевница не поняла ни слова. Читая книги по механике, она выучила несколько языков, но этот был ей незнаком. Должно быть, смутно сообразила она, это был тот язык, на котором Перегрин вел свои записи.

Повинуясь его голосу или по какой-то другой причине, завеса дрогнула, и в ней образовался проход – черная прореха в радужной ткани. И эта прореха становилась все шире, образуя некую арку. За аркой виднелся туннель.

Кружевница не знала почему, но ей показалось, что туннель этот имеет бесчисленное множество ответвлений. Однако Перегрин не боялся заблудиться. Он ступил под арку и уверенно двинулся вглубь.

Но прошел он немного.

Золото и синь исчезли из завесы, прахом и пеплом подернулась она. А тьма, окружавшая Перегрина, начала сгущаться – не в переносном, в исконном смысле слова. Он остановился, словно налетев на преграду. Нет – преграда его отшвырнула. И тьма облекла его, словно путы, развернула и принялась мять и душить. Кружевница отчетливо различала его побелевшее лицо, отверстый в безмолвном крике рот. И пока оковы тьмы медленно сдавливали Перегрина, завеса стала истаивать, как туман, обнажая вновь угрюмую стену ущелья.

Сигвард, успевший спуститься по склону, бежал к проходу ловушки.

«Стой!» – попыталась крикнуть Сайль, но не смогла выдавить ни слова – не было голоса. Шатаясь, она поднялась, чтобы догнать его, хотя понимала: не успеет.

Сигвард ворвался в проход, схватил Перегрина и поволок его за собой назад. Это заняло лишь несколько мгновений, но Сайль они показались часами, и каждая минута в этих часах была исполнена ужаса.

Потом два человека вывалились наружу, и проход сомкнулся за ними. И больше не было следов каких-либо чудесных явлений. Изуродованное ущелье и валяющиеся на дне его груды черных камней, недавно бывших мостом.

У Сайль болела каждая мышца, каждый сустав ныл, но она добрела до упавших. Прежде чем она успела склониться к Сигварду, он приподнялся сам. Вгляделся в лицо, перемазанное глиной и копотью.

– Глаза целы? – голос его звучал совершенно как обычно.

– Да, – прохрипела она. – А вот насчет зубов я не уверена… Ты сам как?

– Поживу еще…

Перегрин застонал.

Небо по-прежнему было черным. Вдали громыхало. Вероятно, собирался дождь.

Вдвоем они кое-как выволокли Перегрина. Он не приходил в себя, хотя видимых увечий на его теле не было. Дождь собирался-собирался, да не собрался, и они, выбравшись наверх, свалились, чтобы отдышаться и отдохнуть. И только после этого занялись насущными делами.

Взрыв и землетрясение отнюдь не способствовали красоте окрестностей – но все безобразия, представшие глазу, были безобразиями естественными.

Перепуганные лошади нашлись, но не все. Одна из рудничных убежала, другую убило упавшим деревом. Повозка где-то сгинула безвозвратно – к счастью, все существенно нужное было в седельных сумках.

И еще одна удача – ручей не ушел в землю. Сигвард и Сайль смогли умыться и напоить лошадей.

Громыхание вокруг утихло, небо прояснилось. Но с места они пока не трогались. Внушало опасение состояние Перегрина, да и сил, по правде говоря, не было.

Кружевница, несмотря на все пережитые страхи, ко всему произошедшему отнеслась на удивление спокойно. Дело было сделано, мост взорван. Ну, тряхнуло. Ну, заряд оказался мощнее, чем она рассчитала. Все живы. А что попутно примерещилось – не суть важно.

Иное дело Сигвард. При всей его склонности воспринимать события как есть (что со стороны могло казаться полным безразличием) увиденное – и испытанное – слишком уж выбивалось из общего ряда.

– Про луну багровую – это я вспомнил, – сказал он, когда они сидели у огня – обычного огня, ничем не угрожающего. – На Юге мне говорили – такое бывает перед землетрясением. Забыл вот, а теперь – вспомнил. Но все остальное… Он, выходит, знал, что так будет. Знал – и все равно шел.

– И нас тащил.