Прежде чем Юля ему ответила, он продолжил:

— И прошу, не забывайте, что оставленные здесь Юн Вэйдуном десять тысяч пехоты, теперь лишены путей снабжения. Такое количество людей нуждается в большом объеме продовольствия, а получить его они могут, только выйдя на территории, еще контролируемые Желтыми повязками.

— Что именно ты предлагаешь? — тут же вступил в спор с ним Пират. — Дождаться, пока солдаты врага издохнут от голода? Это твоя стратегия?

— Вовсе нет! — тоже немного завелся Юань Мао. — У них должно быть достаточно припасов, чтобы без труда выйти к южным землям уезда. В противном случае их специалист по снабжению зря получает жалование. Я лишь говорю, что засадное войско желтых не останется за протокой, а вынуждено будет двигаться на соединение с основными силами.

— Я так и сказал, — напомнил Мытарь.

— Тогда нам нужно выждать несколько дней, а когда получим подтверждение тому, что засадники движутся на соединение с основными силами, последуем за ними. — Амазонка сверкнула глазами. — Пехота позади, а конница, в частности конные стрелки, сядет на пятки их колонне. Заодно и выйдем на основное войско Юн Вэйдуна.

Это уже было похоже на нормальный план. И силы дробить не придется, и цели будут достигнуты. Лишь бы не нарваться на вдвое выросшую армию генерала желтых. А такой риск существовал.

— Стратег Вэнь Тай, прошу, позвольте высказаться! — услышал я вдруг голос.

Повернул голову и с удивлением увидел, что заговорил один из тысячников. Как же его зовут? Сиюнь Джан вроде бы? Молодой мужчина, простая одежда которого была выдержана в темно-коричневых тонах. Пехота, неодаренный — тут же дополнил освоившийся в этом мире разум. Одежда тут несла куда больше информации, чем у меня дома.

— Говорите, тысячник Сиюнь Джан, — кивнул я.

Мне действительно было интересно, ради чего один из не входящих во внутренний круг пехотных командиров — причем не из элиты даже, а из обычных копейщиков — решил нарушить хранимое остальными почтительное молчание.

— Если позволите выразить мнение, господин, то проблему засадников можно решить, не прибегая к оружию. Так мы сохраним силы вашего войска и ослабим армию Юн Вэйдуна.

— И как же это сделать, тысячник?

Я постарался, чтобы в моем голосе не слышалось сомнения, но, видимо, не преуспел. Сиюнь Джан смутился, склонил голову еще ниже, но все же нашел в себе смелость продолжить.

— Я родом из этих мест, господин. Когда в эти земли пришли Желтые повязки и стали устанавливать свои порядки, мои родители, они жили в этом городе и зарабатывали на жизнь почтенным ремеслом горшечников, покинули дом и бежали в Поян. Поэтому я немного знаю о том, как тут все устроено. Когда Хань пала и императорская семья погибла, а на землях Поднебесной воцарился хаос, многие жители деревень и даже усадеб бежали в труднопроходимые районы поймы реки Гань. Жить там можно только рыбной ловлей и собирательством, зато безопасно, так как ни одна крупная армия не способна войти в болотистую местность. А с маленькими разбойничьими отрядами местные научились справляться самостоятельно.

Я слушал его, кивал и никак не мог взять в толк, к чему он ведет. В болотах вокруг реки Гань проживало много беженцев — и что? Нанять их в армию? Обложить налогом? Почему нельзя просто озвучить предложение, а не рассказывать долгую предысторию? Китайцы!

Но перебивать тысячника я не стал. Уже хорошо, что один из командиров решился открыть рот. Такое надо поощрять.

— Среди пленников, которых мы взяли, я встретил своего знакомого, мы с ним росли на одной улице, — продолжал меж тем Сиюнь Джан. — Узнав меня, он обратился за помощью. Обещал вывести на болотных людей, которые служат проводниками у засадников. Желтые заключили с ними договор — они не лезут в болота, а те, кто там нашел убежище, оказывают услуги.

— Мы не поведем армию в болота, опираясь лишь на слова твоего друга детства, — отрезал я, сообразив, наконец, о чем говорит тысячник. — Это может быть ловушкой.

— Ничтожный просит прощения у господина! — Сиюнь Джан смутился еще больше. Сложив руки на лбу, он бахнулся им в пол. — Я очень взволнован, поэтому выразился неточно. Не нужно вести армию за протоку! Но можно заключить союз с болотниками. Если они согласятся, засадный полк желтых никогда не выйдет на твердую землю!

А вот это было уже очень интересно. Одним махом минусануть из армии Юн Вэйдуна десять тысяч человек, не потеряв при этом ни одного своего воина, это было бы очень удачно. Неужто эти болотники настолько сильны и многочислены? Хотя зачем им воевать числом? Они могут просто завести засадников в непроходимую топь, а потом бросить их там одних.

От этой мысли мне даже дурно стало. Трудно придумать более паршивый конец, чем смерть в трясине! Понятно, что это мой личный страх, но даже представлять такое было страшно. Когда из-под ног уходит земля, когда от каждого рывка ты только глубже погружаешься в жижу, когда мутная грязь затекает тебе в рот и ноздри, а ты даже пошевелиться не можешь… Бр-р-р!

«В мясорубке битвы или под ливнем из арбалетных болтов, смерть, безусловно, куда красивее и не пропахнет кровью и дерьмом из распоротого брюха! — выдал внутренний голос язвительно. — Какая тебе разница, как они умрут, если перестанут быть для тебя проблемой? Подбери сопли и принимай решение! Ты все равно собирался их убить!»

Я мог бы, конечно, возразить Лё Хе — на самом деле себе, я же не псих какой-то, думать, что мой внутренний голос какая-то другая личность, не имеющая отношения к белому и пушистому Леше. Мог бы сказать, что в битве у воина есть шанс выжить, бежать, попасть в плен, наконец. А у застрявшего в болотах воинства такого шанса нет и не будет. Все, кого болотники бросят без проводников, обречены умереть от голода или сгинуть в черной бездонной трясине.

Мог бы, но не стал. Потому что он…

Да твою же мать, Леша! Хватит уже прятаться за «воображаемыми» друзьями! Понятно, что для любого стало бы стрессом попасть в древний Китай, и вполне объяснимо придумать «внутренний голос», который говорит жестокие, но здравые вещи! Те, которые ты, продукт мирного времени и высоких технологий, не способен принять сразу и безоговорочно. Но он — это ты! Затверди это уже себе и перестань устраивать эти мутные диалоги!

Вот сейчас ты — именно ты, всех демонов тебе в зад и короля ада впридачу! — прав. Какой бы страшной ни была смерть, на которую ты подпишешь своих противников, это будет твое решение. Хреновое или правильное, жестокое или нет, но твое, а не чье-то иное. И ты примешь его сам, а не потому, что тебе так нашептало подсознание. И отвечать за него тоже будешь ты.

Потому что идет война. Всех, блин, против всех. Да, на той стороне, возможно, есть неплохие парни. Даже среди тех, кто останется в трясине, вероятно, есть будущие изобретатели, художники и лекари! Но ты-то на этой! И тут вместе с тобой Пират, Бык, Мытарь, Амазонка, Прапор, Матушка И, Ванька! Юэлян тоже здесь! И их жизни зависят от твоих решений.

Может, это и паршивенькое обоснование для принятия решения о смерти десяти тысяч человек, но уж какое есть. И другого не будет. Как и поиска способов как бы так сделать, чтобы и победить, и совесть потом не болела. Такое доброхотство приводит, как правило, к еще большим жертвам.

— А они согласятся? — спросил я. Порадовался еще, что после этого внутреннего монолога голос звучал ровно. — Подними уже голову, тысячник Сиюнь Джан, хватит разглядывать узор на камне.

— Я не знаю, господин! Но знаю, к кому нужно обращаться, если хочешь связаться с болотниками. И что нужно им предложить, чтобы они согласились.

Часом позже, когда превратившийся в военный совет победный пир закончился, и все разошлись по своим делам, в том же самом зале дворца наместника я принимал парочку торговцев деревом. Отец и сын, Фу Лин и Фу Цю соответственно. Оба коренастые, в одинаковых темно-серых халатах и такого же цвета платочках на узлах волос — у одного они были полностью седые, а у второго черные. На меня гости не смотрели, растянувшись в «поклонах» низших к высшему — то есть банально опустившись на колени и уткнувшись лбом в пол.