Пока мужчина с удовольствием плескался в ледяной воде горного ручья, смывая с тела застарелую грязь, я продолжил заниматься готовкой нашего обеда. Тем временем офицеры обсуждали странного пришельца.
— Эко человеку досталось! — сказал Новиков. — Похоже, также, как и мы из плена бежал.
— Или из рабства, — заметил Евгений Михайлович. — Магометане часто используют захваченных христиан в качестве бесплатной рабочей силы, хотя и своих единоверцев так же закабаляют.
Разговор продолжил капитан Максимов:
— Судя по шрамам на теле, доставалось ему изрядно от своих хозяев, а это означает, что наш новый попутчик человек неуступчивый и с характером.
Орлов проигнорировал появление какого-то дикаря и своими впечатлениями о незнакомце делиться не стал и вообще после данного ему укорота старался помалкивать. Обиду, конечно, он на меня затаил, Плевать, на обиженных воду возят. Попытается мстить, крепко пожалеет.
Офицеры недолго мусолили тему «дикаря», поскольку у каждого своих проблем хватало. Никто из них вопрос будущего возвращения к своим так и не поднял, но меня-то не обманешь с моим ментальным чутьем. Практически все они в той или иной степени переживали на сей счет. Меньше всех волновался капитан Максимов, а вот лейтенант Новиков был едва ли не на грани самой настоящей паники. Внешне это не было особо заметно, зато внутри юноши все «шипело» и «шкворчало», будто кусок сала на раскаленной сковороде. Причины этого его весьма престранного состояния для меня были непонятны. Ну побывал в плену, так выбрался же оттуда без урона офицерской чести и человеческому достоинству. От сотрудничества с врагом отказался. Скорее всего, переживает по поводу утерянного чародейского Дара? Жалко, конечно, парня, хоть он индюк заносчивый, но особого вреда мне не нанес, обидно было, когда меня как пацана безмозглого их благородие отчитывали в столовой, по морде ведь не дал и слава Богу, ответные меры применять не пришлось, тогда бы для меня оставалась единственная дорога в далекую Венесуэлу (или как она называется в этой реальности) и перспектива стать нефтяным магнатом, как когда-то планировал в случае моей отправки на каторгу. Теперь мы где-то квиты — этот вельми гордый типчик вынужден подчиняться какому-то безродному прапорщику. А может быть, его именно этот факт и смущает? Не стану ломать голову, постараюсь на первом же ночном привале облегчить страдания юноши, ведь я не только целитель тел, но чуть-чуть и душ. Немного помагичу, не в ущерб собственному Дару и приведу его нервную систему в порядок. Эх, если бы мои прежние чародейские способности остались со мной, я бы попробовал восстановить его Источник. Орлову бы не помог этому — да. Не знаю почему, но мне именно этого парня откровенно жалко. Хотя почему бы и нет? Попробую потихоньку залатать, как недавно свой, может чего из этого и получится, а еще дополнительный опыт не будет лишним.
Также меня очень сильно волнует мужчина, который в настоящий момент натирает тело импровизированной мочалкой из травы, намыленной ядреным солдатским мылом, при этом от удовольствия аж повизгивает и покряхтывает. Его Источник в ментальном зрении светит будто маленькое солнышко. Чародеев со столь мощным Даром мне пока что не доводилось встречать. Интересно, каким образом этот человек вообще смог оказаться в плену или рабстве? Манипулировать кому-то стороннему столь серьезной колдовской силой практически невозможно. М-да, как говаривала самая известная героиня книг Льюиса Кэролла: «Все страньше и страньше! Все чудесатее и чудесатее! Все любопытственнее и любопытственнее!»
На всякий случай я предельно закрыл от внешнего сканирования свой Дар, точнее то, что от него осталось. Всё, теперь для всех я индивид с крайне скромными возможностями целителя, практически бездарь.
Вернувшись к костру, облаченный в форму сарбаза мужчина подошел ко мне и вопросительно посмотрел на висящий на поясе нож.
— Молодой человек, позвольте воспользоваться вашим кинжалом — волосы укоротить, и ногти подстричь. Уж больно выглядят неаккуратно.
Нож я ему не дал даже не из опасения, что нападет. Его чародейских возможностей вполне хватает, чтобы перемешать всех нас в труху. Снова залез в свой бездонный баул, извлек оттуда трофейный немецкий несессер с ножницами, бритвой с помазком, небольшим зеркальцем и прочей мыльно-рыльной благодатью. После чего обратился к нему со словами:
— Присаживайтесь на вон то поваленное дерево, — я показал рукой на толстый ствол, валявшийся неподалеку от ручья, — попробую вам подсобить в столь невеликой малости.
Мужчина не возражал. Спокойно уселся на предложенное место.
Едва я коснулся пальцами его шеи, сработал мой талант ведуна. Информация об этом человеке бурным потоком хлынула ко мне в мозг. Епрсть! Да это же родной батя бывшего владельца моего тела сам Драгомир Германович Иноземцев! Вот откуда он мог свалиться на мою бедную голову?! И как бы из-за этого чего дурного для меня не вышло! Это же надо, какой фортель зарядил Его Величество Гадский Случай! Столкнуться в какой-то сраной дыре нос к носу с родным батей тела моего реципиента, к тому же, весьма и весьма сильного одаренного! Вот вам и теория вероятности. Господин Рандом рулит со всей своей бессмысленной беспощадностью. Если найдется какой умник, пусть подсчитает математическую составляющую вероятности нашей случайной встречи, а я пока что просто оху… пардон, охреневаю.
Насчет «бурного информационного потока», поступающего в мой мозг, я, вообще-то изрядно преувеличил, он оказался довольно ограниченным. Кроме личности этого человека были лишь обрывки из его прошлой жизни — наиболее яркие образы. Вот он маленький мальчик, которому разрешили впервые самостоятельно без подстраховки дядькой-воспитателем прокатиться на лошади, и пусть это всего лишь маленький пони, ощущения бесподобные. А это дуэль на шпагах с курсантом Роговым и первая взятая им кровь. Боже, словами не передать, как же он тогда ненавидел этого заносчивого подонка, посмевшего паскудно выразиться о Катеньке Верещагиной, в которую он был безумно влюблен. Женитьба на Наташе Шуйской — следующий эпизод. Брак не по любви, а по расчету, а также из-за генетической и магической совместимости юноши и девушки. Словами не передать, как же он был тогда несчастен! Однако супротив патриаршего решения не попрешь. Если бы тогда он сам был бы главой рода, непременно выбрал другую кандидатуру в жены. Еще множество подобных ярких сцен из жизни Драгомира Иноземцева (назвать его отцом, как-то язык не поворачивается) промелькнули в одно мгновение перед моим внутренним взором и все это в весьма сумбурном обрывочном виде. Не позавидуешь тому кавардаку, что сейчас творится в его голове. Лично для меня подобный сумбур, скорее, полезен, он пока мешает весьма продвинутому магу адекватно воспринимать реальность и делать определенные логические выводы. То есть в настоящий момент ему не до меня и это прямо-таки здорово. И не нужно обвинять меня в предвзятом эгоизме, своя рубаха для каждого индивида завсегда ближе к телу, тем более, сам я ничего плохого ему не делаю и не желаю зла.
Однако наибольший мой интерес вызвали воспоминания последних лет жизни Иноземцева, также обрывочные и бессистемные, при этом очень яркие. Вот он заперт в каком-то темном ящике, судя по неравномерной тряске, его куда-то везут по не самой гладкой дороге. Многочисленные попытки обратиться к своему Дару для прояснения обстоятельств к успеху не привели. Чтобы восстановить связь с Источником он, было, попытался войти в медитативный транс, но не случилось. Снаружи началась беспорядочная стрельба. В какой-то момент повозка, на которой находился ящик с его телом куда-то понеслась. Удар о водную поверхность, предсмертный крик какого-то животного, шум бурлящего потока и треск ломающегося дерева. Яркий солнечный свет, мощный удар головой о камень, темнота.
Далее он очнулся на каменистом берегу горной реки. Непонятно, то ли сам он выбрался из воды, то ли его выкинуло. Боль, страшная боль раздирает все его сильное тело. Вокруг какие-то женщины с закрытыми черными паранджами лицами, что-то бурно обсуждают. Вновь темнота. Следующее воспоминание — он бредет куда-то по горной дороге. К нему обращаются какие-то люди на незнакомом языке. Он не может им ответить, поскольку ничего не понимает. Изредка кто-то сердобольный дает ему кусок лепешки, сыр, или еще какую еду — тоже яркие воспоминания ибо редкие.
