— Полноте, Герман Яковлевич, мне вполне достаточно ваших слов, — отмахнулся Петр Васильевич, не желая так глубоко вникать в суть дела. — Ох уж мне эти лягушатники! — возмущению монарха не было пределов. — Измыслить такое! — Бельский вскочил со своего кресла, сделав знак дернувшемуся было начальнику Жандармского управления Российской Империи оставаться на своем месте, принялся нервно вышагивать по кабинету. — Да за такое!.. За такое!.. — царь не находил слов, как именно следует наказать хитроумных французов. Вскоре он слегка поостыл (не в характере русского царя долго сердится), вернулся на место и, взглянув в глаза жандарма, спросил: — Как, по вашему мнению, лучше всего распорядиться нашими пленными?

— Предлагаю какое-то время попридержать информацию об уничтожении диверсионной группы и захвате французов. После войны с Персией, просвещенная Европа непременно поднимет вой насчет негуманного отношения русских к подданным шаха. Вот тут-то нам они и пригодятся. Можно будет провести нечто наподобие международного трибунала с привлечением иностранных журналистов и официальных лиц.

— Идея с трибуналом отличная, — кивнул Государь, — пусть повертятся как ужаки на раскаленной сковороде, когда те, кого они называют восточными варварами предъявят неопровержимые доказательства их же варварства. Захваченные снаряды также сохраните… где-нибудь подальше от столиц. — Царь хищно улыбнувшись, добавил: — Вполне вероятно, они нам понадобятся по прямому назначению.

На что главный жандарм России ответил:

— Храним в надежном и безопасном месте под неусыпной охраной, Государь.

— А что с нашими французами?

— Пока содержатся в ошейниках-негаторах, но вы же знаете, что это не самый надежный способ нейтрализации одаренных…

— Ну да, ну да, даже я со своим скромным чародейским талантом способен обойти действие ошейника в течение пары часов медитативного транса. А каких неприятностей смогут доставить двое сильных одаренных мы с вами прекрасно знаем, — кивнул государь, затем, немного смутившись от того, что прервал речь собеседника, махнул рукой. — Прошу прощения, Герман Яковлевич, продолжайте.

— Собственно вы сами все сказали. Требуется их полная нейтрализация, а без вашей санкции… ну вы сами понимаете, Петр Васильевич. — После этих слов жандарм извлек из лежащей перед ним папки лист бумаги и протянул Государю Императору.

Ознакомившись с содержимым документа, Петр Четвертый пробормотал себе под нос:

— Под «пресс», значит, — извлеченной из массивного малахитового письменного прибора перьевой ручкой он поставил под текстом четкое размашистое «Разрешаю» и личную подпись «Петр IV Бельский». Затем придавил написанное пресс-папье и протянул Бергу со словами: — Действуйте, Герман Яковлевич, но только чтобы они там у вас не чокнулись ненароком, иначе и предъявить нашим закадычным недругам будет нечего.

— Всё, что касается французов курирует лично Пестель Иван Кузьмич.

— В таком случае, я спокоен, — кивнул Император. — Еще вопросы ко мне имеются?

— Вопросов нет. Разрешите идти?

— Хорошо, Герман Яковлевич, можете быть свободны.

Анри Леруа уже в сотый раз проклял тот день, когда шеф предложил ему «веселую» познавательную поездку для апробации весьма перспективной разработки под кодовым названием «Генерация 2356». По словам де Кюсси дел-то всего — выйти на заранее подготовленную позицию, произвести пуск пяти реактивных снарядов в сторону какого-то грязного азиатского городишки, где русские разместили кучу своих солдат и в течение трех-четырех суток наблюдать за происходящим. Убедившись в том, что эпидемия получила должный размах, спокойно удалиться на турецкую территорию, оттуда на корабле вернуться во Францию.

Однако все пошло не так, как было запланировано. Теперь они вместе Жаном Валери в плену у диких варваров, которых Анри боится как огня. Более того, отстреляна правая рука, на шее негатор. Насчет последнего, молодой француз особо не расстраивался, как только русские потеряют бдительность, избавиться от ошейника будет несложно. Для чего нужно нейтрализовать действие негатора, француз пока и сам не понимал. Возможность побега для него и де Кюсси исключена полностью ибо до границ ближайшего европейского государства более тысячи миль. Леруа не тешил себя иллюзиями, вряд ли русские их отпустят просто так. Скорее всего, используют в грязных политических игрищах, после которых въезд на родину для двух ученых будет закрыт. Если только отдать жизнь подороже, но Анри вовсе не герой. Он боялся боли, а смерти еще больше боялся и уже рассказал русским следователям все, что знает и, более того, о чем лишь подозревает.

Содержали их раздельно в приличных условиях. Пыткам не подвергали. При этом допросы проводил очень сильный маг. Как одаренный довольно высокого уровня, Леруа не мог не оценить внутреннюю мощь пожилого внешне сухощавого мужчины, представившегося Иваном Кузьмичом. При этом интуиция и опыт общения с магами подсказывали французу, что перед ним не просто человек, а некто несоизмеримо могущественный, способный при желании сломать его волю будто тонкую хворостину или выжать досуха, как половую тряпку.

Если бы не этот страшный чародей, Анри, возможно, попытался утаить наиболее одиозные детали своего участия в неудавшейся попытке массового заражения людей модифицированным тифом. Можно было бы свалить большую часть грехов на шефа, мол, я человек подневольный, приказали — пошел. Но, нет, даже пытаться не стал, уж больно взгляд у старика проницательный. Слава Богу, в мозги не лез, а ведь запросто мог. Вряд ли пожалел, ибо подвергшиеся глубокому ментальному зондированию люди редко остаются в полном психическом здравии, хорошо, если под себя не ходят. Значит, пленные русским еще для чего-то нужны в твердой памяти и здравом уме.

Поскольку превратиться в тупых овощей французы не проявляли ни малейшего желания, информацию на допросах сливали бурным мутным потоком. Говорили исключительно правду, опасаясь быть обвиненными в сокрытии важных фактов, если выяснятся какие-нибудь несоответствия между их показаниями.

Через неделю после доставки пленных во Владимир, интерес к ним как-то угас, однако условия содержания им не поменяли — хорошо кормили, при необходимости предоставляли медицинскую помощь, выгуливали по одиночке под надзором вооруженной охраны внутри небольшого тюремного двора, накрытого сверху решеткой из толстенных стальных прутьев.

Однажды, пробудившись от ночного сна, Анри Леруа ощутил какую-то странность в окружающей обстановке. Вместо знакомой и неплохо обжитой одиночной камеры он обнаружил себя лежащим на жестком топчане в клетке, накрытой сверху куском брезента, на свежем воздухе. Проклятого негатора на шее не оказалось.

Первой его мыслью было: «Это сон». Однако, основательно продрав глаза, он смог убедиться в реальности происходящего.

Поднялся, осмотрелся вокруг, в пяти шагах заметил точно такую же клетку со спящим на кушетке товарищем. Анри попытался позвать де Кюсси, однако вместо привычных звуков баритональной окраски из его горла вырвался чудовищный демонический рёв. Тембр голоса непонятным образом сильно понизился, что не могло не напугать француза едва ли не до расслабления прямой кишки. Все-таки не обгадился и даже не описался, за что себя мысленно погладил по головке.

Поскольку товарищ по несчастью продолжал беззастенчиво дрыхнуть, Анри обратил свой взор на окружающую обстановку. А вид вокруг был весьма и весьма престранный. Дневное светило зеленоватого оттенка то ли опускается к горизонту, то ли начинает свой дневной путь. На серо-зеленом небосводе ни облачка. Тепло, даже жарко. Не ощущается ни малейшего дуновения ветерка. Неподалеку, какие-то полуразрушенные многоэтажные строения вдалеке, в большинстве своем увитые бурой растительностью с пятнами кислотного желтого и ядовитого зеленого цветов. В нескольких шагах суетились мелкие зверюшки, напоминающие крыс, к клеткам и узникам внутри интереса не проявляли и вообще вели себя мирно и независимо.