– Да никак, – резко ответил я. – Смысл грузиться? Зубарь жив, и это главное. Подумаешь, не увидели, что он до конца не окочурился. Некоторых людей заживо закапывали – вот это жуть! А тут даже заморачиваться не стоит. Выбрасываете из памяти, и дело с концом. Лучше расскажите мне главную новость – что там с нашим будущим? Светлое оно или тёмное, как бы двусмысленно это ни звучало.

– А он дело говорит, Андрюх, – сказал Бокову Максим и, посмотрев на меня, начал рассказывать: – От Светлого никаких действий и заявлений по поводу случившегося. От Иерихона тоже. Всё так, словно ничего не произошло. Удивляться не нужно, Никита. Я говорю правду.

Я задумался. Нет, я загрузился. Что-то тут не так. Не могут же нас простить. Нет, не могут. Скорее всего, в Иерихоне уже решена наша дальнейшая судьба, и нужные люди получили заказ на ненужных людей. Стоит ли опасаться выстрела в спину? Однозначно стоит!

Боков прекратил смотреть в окно, подошёл ко мне и вытащил из-за пояса мой пистолет.

– П-эЛка родная, – улыбнулся я и забрал оружие.

– Не просто так принесли, – сказал Боков. – Опасаемся, что действовать Иерихон решил иначе. Не будет громких заявлений и открытых действий. Скорее всего, нас уберут по-тихому.

Ничего нового я не услышал. Только что об этом думал. Вслух сказал:

– В таком случае мы обречены. Не сразу, но обречены.

Боков медленно покачал головой:

– Мы усилим охрану и будем наблюдать за каждым новоприбывшим человеком в посёлок. Повезёт – отобьёмся.

– Местных наймут… – пробормотал я. – Усиление вряд ли поможет.

В палату вошёл доктор Бруннерман. Посмотрев на тумбочку и увидев пустую бутылку из-под йогурта и наполовину пустую с кефиром, раздулся, как рыба фугу. Спустя секунду из его рта полился отборный немецкий… И тут я задумался, а умеют ли немцы материться?

Бокова и Ефименко Бруннерман вытурил из палаты чуть ли не пинками. Успокоившись, начал читать лекцию. Сперва на немецком, а затем на английском, когда понял, что я ничего не понимаю. Спустя минут двадцать он сделал мне укол, поставил капельницу и, забрав всю еду, ушёл в неизвестность. Хорошо, что я успел спрятать под подушку палку колбасы, батон и несколько помидоров. Воду, как выяснилось, мне можно. С голоду не пропаду. Ещё разрешено есть кашу, которую принесут на обед. Когда я уже свалю из этой больницы?

**

День тянулся бесконечно долго. Наконец-то наступил вечер. В коридоре тихо, мною не интересуются, поэтому можно попробовать пройтись.

Голова начала кружиться ещё в положении сидя. Подождав, осторожно встал и, держась за дужку кровати, стоял минут двадцать. Когда отрицательные ощущения пропали, пошёл. Не всё так плохо! Меня можно выписывать. Думаю, что утром я распрощаюсь с больницей и отправлюсь домой. Кейли… Интересно, чем она занималась всё это время. Наверняка ждёт.

Выходить в коридор не решился. Вдоволь нагулявшись по палате, порядком устал и прилёг отдохнуть. Через несколько минут понял, что скоро усну. Положив пистолет под правую руку, отдался волшебству сна.

***

Всё-таки я был прав. И Боков тоже. В Иерихоне не захотели спускать всё на тормозах. Ответ пришёл, и пришёл достаточно быстро. Лезет в окно палаты. Плохо, что больница одноэтажная. Или, напротив, хорошо. Открытия двери мог и не услышать. А вот с окном дела обстоят иначе.

Ковыряется убийца долго. Шуршит, поскрипывает деревянной рамой, чем-то постукивает по ней, но всё не может справиться. Ну давай уже, а то устал я ждать. Пистолет-то заряжен. На спуск только нажать.

Минут двадцать убийце понадобилось, чтобы справиться с окном. Открывать створку он не стал. Убрал штапики, удерживающие стекло, а затем и само стекло. В палате сразу запахло цветами. Видимо, под окном растут. Надеюсь, не истоптал, гад такой.

Черный силуэт, мельтешивший всё это время за окном, осторожно забрался в палату. Осторожно – громко сказано. Сперва он зацепился за раму, которая скрипнула. Затем встал на деревянный подоконник, который взвыл не хуже старых половиц. А затем спрыгнул на пол и тем самым добавил ещё много звуков. Башмаки снаружи не мог оставить? Не разведчик однозначно! И даже не любитель!

В палате достаточно темно, но увидеть нож это не помешало. Точнее, услышать, как он вышел из ножен. Никогда бы не подумал, что можно так нашуметь, всего лишь навсего доставая нож.

Направив пистолет в сторону фигуры, я спокойно сказал:

– Слона в посудной лавке встретил я однажды… Он тише был… Разведчик ты неважный… И киллер тоже никакой…

Однако в рифму получилось. Талант у меня, не иначе! Хотя… стихоплётство это… Основная профессия у меня другая. Жму на спуск, предварительно прицелившись и открыв рот.

Пистолет грохнул, и человек упал. Убивать я не стал. Ранил в правую руку. Кость наверняка разбил. Второй раз стрелять не вижу смысла.

Вой, жуткий и полный боли, начал исходить от горе-убийцы. Сев, я для верности направил на него пистолет. Вдруг чего удумает. Ждём…

Сперва замерцали лампы дневного света на потолке, а затем в палату влетели доктор Бруннерман и санитар с бланшем под глазом, который оставил я, но не помню, как. Бруннерман вооружён грозным дробовиком двенадцатого калибра. Санитар держит в руках старый добрый АКМ. Увидев раненого, они взяли его на прицел. Орать тот пока не прекратил.

– Совсем оборзели, – сказал я, пожав плечами. – Нормально поспать не дадут. Я так-то больной, если кто-то не знал.

Бруннерман первым понял, что случилось. Приблизившись к раненому, умелым движением перехватил дробовик и съездил прикладом по голове. Рёв прекратился.

– А доктор-то не только лечит… – пробормотал я. – Он ещё и калечит…

На выяснение потребовалось минут пять, в течение которых в больницу прибыло двое бойцов. Оба из отряда Зубаря. Спеленав горе-убийцу, они куда-то увезли его. После них приехали обеспокоенные Ольга Баркова и Максим Ефименко. Живут они в одной из местных гостиниц.

– Я еду домой! – заявил я, как только Ольга и Максим вошли в палату. – Это моё решение, и оно не обговаривается… вот!

– Собственно, мы за этим и пришли, – улыбнулась Ольга. – Решили, что в больнице тебя держать больше нет смысла. Хотели завтра выписывать, но из-за этих событий забираем сегодня. Да и я уже по дому соскучилась. Не нравится мне этот посёлок.

Спустя час, морщась от тряски, я сидел на заднем сиденье Гелендвагена Максима и предвкушал скорое возвращение домой. И пусть в этом доме я не провел ни ночи. Всё равно он мой. Мой новый дом…

***

Кейли… Рыжая моя ирландка…

Что ты сделала с моим домом?

Надеюсь, что разобрана только крыша…

– Что с моим домом? – прошептал я и вышел из машины.

– А это сюрприз, – ответила Ольга и направилась к воротам.

Мы вошли во двор. Периметр участка осветили мощными прожекторами с датчиками движения. При открытии ворот они зажглись. Стало почти как днём. Первое, что бросается в глаза, огромная куча мусора. Строительного мусора.

Второе – гора песка и мешки с цементом. Песка минимум тонн пятьдесят привезли. И цемента вполовину меньше. Ещё есть щебень. Гора чуть меньше скрывается за горой с песком.

Дом стоит без крыши. Осталась только коробка. Вокруг дома выкопан огромный котлован под фундамент. Вроде не планировал новый дом строить.

От бани не осталось ничего. Вместо неё теперь тоже выкопан котлован под фундамент. От беседки тоже ничего не осталось. Зато есть фундамент в виде шестигранника. Задняя сторона забора разобрана. Прямо посередине участка накатана дорога. Грузовиками накатана. Строительные материалы лежат в стопках. Брус, доски, шлакоблок, тротуарная плитка, кровельное железо.

– Стройка? – удивлённо спросил я. – Кто затеял на моём участке стройку?

– Общая идея, – ответил Максим. – Решили помочь тебе отстроиться силами посёлков. Пятьдесят процентов стоимости строительства будет оплачено из бюджета посёлка. Остальную сумму придётся самому вывозить. Как-то так.

– Зубарю тоже дом в Роге строить начали, – добавила Ольга. – Ему полностью за счет бюджета посёлка. Пострадал он. Помогаем как можем.