– И ради этого ты сказал так много лишних слов? – удивился я. – Макс, можно было всё предельно кратко разложить. Раскладываю: мы в заднице, время ограничено, надо как можно скорее добивать охрану колонны и создавать свою собственную армию. К этому ты ведёшь?

Максим кивнул:

– Почти. Немного подкорректировать, и получится почти то же самое.

Боков нахмурился:

– Предлагаете напасть?

– Не вывезем, – тут же ответил Бодров.

– Вывезем, если всё правильно сделаем, – не согласился я. – Первое, что сейчас сделаем, отправимся на переговоры с главным. Думаю, он не дурак и решит договориться. Отделаться малой кровью. Договоримся, а затем ударим. Подло, но иначе никак.

– Подлость я не люблю… – злобно пробормотал Саша Бодров.

– Я тоже от неё не в восторге, – сказал я. – Но мы не на ринге, Сань. Это война, а война всегда полна подлости.

– Кто отправится на переговоры? – грозно спросил Боков. – Только не говори, что ты, Никита.

Макс начал улыбаться:

– Не он один, Андрюх. Я с ним поеду. Так спокойнее…

На переговоры собирались недолго. Объявили общий сбор, пообсуждали дальнейшие действия, к общему решению не пришли, немного поругались, а затем успокоились. Максим поставил всех перед фактом, что мы едем на переговоры, и это не обсуждается. Обсуждалось наверняка, но уже без нас.

Транспортом выбрали старый УАЗ. Он менее ценен, и его не жалко. Если ехать на трофейном Хамви, то у врага может появиться желание забрать технику обратно. На УАЗ они вряд ли позарятся.

Первые десять километров ехали абсолютно молча. Каждый думает о своём. На двенадцатом километре встретились с Кузнецовым и Осиповым. Сидят в Сашиной Ауди и наблюдают за обстановкой. Узнав, куда мы отправились, они покрутили пальцами у висков. Согласен, идея с переговорами попахивает бредом, но обычно все самые бредовые идеи приносят хорошие результаты.

– Позиция хорошая, – сказал Максим, когда мы продолжили ехать.

– Ты про дозор? – спросил я.

Максим кивнул:

– Он самый. Надо запомнить это место. Значимая высота, так сказать. С неё округу на многие километры видно.

– Да, высота значимая, – согласился я. – Будь тут война, то много народу за неё полегло бы. Но у нас война другая. Предельно локальная.

Постепенно проехали то место, где зоркая Раиса заметила свет от колонны. Остались считаные километры до лагеря американцев. Я начал немного нервничать. Максим, сидящий за рулём, само спокойствие. С виду, по крайней мере.

Лагерь выглядит, как и прежде, только количество Хамви и палаток поубавилось. Нас заметили, когда ехать осталось километра полтора. Заметили и забегали. Запустили Страйкер и взяли на прицел минимум пяти пулемётов, одной пушки и ПТУРа.

– ПТУР… – мечтательно сказал Максим. – ПТУР нам не помешает…

Я посмеялся:

– Если во владение, то да, не помешает. А если выпущенный по нам, то на фиг он нужен.

На крышу УАЗа был заранее установлен белый флаг, и стрельбы не последовало. Клон Дольфа Лундгрена вышел нам навстречу безоружный. Когда до него осталось ехать метров десять, жестом показал «тормози».

– Ну что, Никитос? – Максим через силу улыбнулся. – Пошли, поговорим…

Мы вышли из машины. Минимум два десятка стволов смотрят на нас с разных позиций. Даже пискнуть не успеем, если стрелять начнут. Переоценивают возможности двух безоружных.

– Переговоры? – по-английски спросил Дольф, когда мы подошли к нему.

– Они самые, – ответил я.

– Пошли за мной, – сказал он и направился к самой крупной палатке.

Шагая, я осматривал временный лагерь и его обитателей. Компания разномастная. Чёрные, белые, жёлтые. Одним словом, сброд!

Для переговоров палатку уже приготовили. Освободили от всего лишнего и поставили четыре стула. Не угадали. Один лишний.

Дольф сел на стул, вытащил из кармана пачку сигарет и закурил. Курит он красный Winston. Максим закурил в свою очередь. Тоже Winston, но синий.

– Что с моими людьми? – тихо спросил Дольф.

– С какими именно? – вопросом ответил я.

– Двоих вы убили, а Сайласа захватили, – начал перечислять Дольф. – На разведку я отправил девять человек. Вместе с Сайласом получается десять. Кто из них жив?

– Живы восемь, включая Сайласа, – ответил Максим. – Двое из отправленных девяти разведчиков мертвы.

Дольф задумался и начал разглядывать уголёк сигареты. Резко посмотрев на меня, рявкнул:

– Какого хрена вам от нас надо?

Я начал смеяться. Это ввело Дольфа в ступор. Ступор постепенно сменился удивлением. Затем удивились мы.

– А ведь я тебя знаю! – воскликнул Дольф на ломаном русском. – Знаю тебя, солдат!

Я сделал кислую мину и посмотрел на Максима Ефименко. Он пожал плечами и выражением лица дал понять: «А я что? Не меня ведь знает, а тебя!».

– Ты воевал в Сирии, – продолжил говорить Дольф. – Ты был солдатом Российской армии. Пальмира! Не помнишь?

Я медленно покачал головой. Не помню его. Не было его там. Такого человека я точно бы запомнил!

Дольф вскочил со стула и резким движением сорвал с накачанного тела футболку. Повернувшись к нам спиной, замер.

Ранение у него серьёзное было. Осколок, не сомневаюсь, что это был именно он, вошёл в бок чуть ниже лопатки, пропахал как мышцы, так и рёбра, а затем вышел наружу и улетел в неизвестность. Врачи, собирая Дольфа, вспотели неоднократно. И как, спрашивается, смогли собрать?

– Не вспомнил? – спросил Дольф и снова надел футболку.

Я вспомнил. Март шестнадцатого года. Сирия. Пальмира. Тот самый замес, в котором получил ранение.

Дольф воевал за одну из группировок. Наёмник-швед. Тогда он был на порядок здоровее и вечно обвешан оружием, огромным количеством гранат и запасных магазинов. Терминатором его называли. Сходства с актёром Дольфом Лундгреном не было. Лысый был, потому что жарко. Носил очки и огромную бороду. По-русски говорил точно так же, как и сейчас. Достаточно хорошо.

Подразделение, в котором был Дольф, относилось к силам Тигра. Лютый был взвод, как помню. И накрыли их люто. Мы тогда держали коридор, чтобы помочь силам Тигра вытащить подразделение Дольфа из глубокой задницы. Благодаря поддержке с воздуха, которую оказали наши ВКС, удалось шугнуть боевиков.

– Нас привезли в ваш лагерь, – заговорил Дольф. – Семеро тяжелораненых, среди которых был я. Лежал на каком-то столе под открытым небом и орал. Потом мне сделали укол, и я прекратил чувствовать боль. Ты проходил мимо, остановился, посмотрел мне в глаза и что-то сказал. Я не запомнил тебя, но запомнил твои глаза. Что ты сказал мне, солдат?

Я закрыл глаза. Я помню, что сказал этому наёмнику. Хорошо помню.

– Что ты сказал мне, солдат? – повторил вопрос Дольф.

Я открыл глаза и тихо ответил:

– Я сказал: терпи, викинг, Вальхалла ждёт тебя.

На лице Дольфа появилась улыбка, и он воскликнул:

– Рано ты меня в Вальхаллу отправил, солдат! Я выжил!

– Вижу, что выжил, – усмехнулся я. – Живучий ты. Уникально живучий.

– Там лёгкие видно не было? – тихо спросил Максим.

Я кивнул:

– Там много чего через такую дырень видно было. И сердце, и лёгкие. Жутко…

– Я два года в больнице провёл, – решил закончить рассказ Дольф. – Сперва в Сирии, потом в Германии, потом в США. Был богат, а стал беден. Хорошо, что жив остался. Перестал воевать, но война сама нашла меня. Ты нашёл меня, солдат!

– Да нужен ты мне больно, – отмахнулся я.

– Где я? – злобно спросил Дольф.

– Тебя же Адам зовут? – вопросом ответил я.

Он кивнул.

– Никита, – представился я и протянул ладонь. Максим не растерялся и сделал то же самое.

Адам, смутившись, пожал нам руки и представился в свою очередь:

– Адам Олаффсон.

– Да знаем мы, как тебя зовут, – отмахнулся Максим. – Мы про тебя много чего знаем. А вот ты про нас совсем ничего. И мы для тебя, Адам, в данной ситуации три в одном. И Бог, и Ева, и Змей-искуситель. От того, что мы решим, зависит твоя дальнейшая судьба, Адам. И судьба всех твоих людей.