– Троих убрали, – сказала Раиса. – Один из часовых ведёт другого, пьяного часового, в темноту за машины. Всё, я их не вижу. Боков, что там?

Боков ответил спустя секунд десять:

– Готов пьяный зек. Часовой его на колени поставил, и тот желудок опорожнять начал. Перепил, в общем. Убил, свернув шею. Сильный дядя. Почти вокруг оси голову завернул.

– У нас тоже шоу, – заговорил Зубарь после Бокова. – Один часовой оглушил другого и душит. Просто встал ему ногой на горло. Зек дёргается, но толку нет. Готов он уже.

Больше убийств не последовало. Часовые всё так же прогуливаются, делая вид, что ничего не произошло.

– Вижу Олаффсона, – сказал Максим Ефименко. – Вылез из самой большой палатки. Идёт в сторону часового у костра.

Олаффсон появился спустя минуту. Встал рядом с часовым, который убил мужика за палаткой, и начал с ним о чём-то говорить. Пара фраз и пошёл дальше. Обход решил устроить. В нашу сторону не посмотрел. Серьёзен, как танк.

Из палатки, в которой играет музыка, выбрался негр в белых трусах. Сделав шаг, упал. Попытался подняться, но не смог. Часовой у костра несколько секунд смотрел на него, а затем решил помочь. Подняв, потащил за палатку в темноту.

Булат хмыкнул и устало сказал:

– Хана обезьяне…

Усадив негра на колени, часовой с непринуждённой лёгкостью свернул ему шею и, убедившись, что добивать не нужно, спокойно вернулся к костру.

– Вижу часового, – заговорил Зубарь. – Ведёт другого часового в темноту, что-то объясняя ему. Следом, с осторожностью, идёт другой часовой. Есть вероятность стрельбы.

– Я увидела, – следом сказала Раиса. – Часовой-наёмник ведёт часового-заключённого с целью что-то показать. Другой часовой, негр в красной бандане, крадётся следом. Негр из заключённых, что плохо. Наблюдаю и готова открыть стрельбу. Похоже, что бесшумные убийства заканчиваются.

Происходящее нам недоступно. В нашем краю наблюдения всё тихо. Только два трупа лежат за палатками и медленно остывают.

– Часовой-наёмник отдал свою винтовку с тепловизором часовому-зеку, – продолжила рассказывать происходящее Раиса. – Негр в бандане прячется за одним из Хамви. Вижу его хорошо. Он наблюдает. В руках автомат. Часовой-наёмник вытаскивает нож и готов убить. Удар!

Не слишком громкий звук «псык», а затем довольно отчётливый металлический лязг, разлетевшийся по всей территории лагеря. Пуля попала во что-то металлическое.

– Я сняла негра в бандане, – доложила Раиса. – Он готов был выстрелить по наёмнику, который прирезал часового-заключённого. Громко вышло? Рикошет от брони Хамви на выходе получился. Иначе не могла.

Я перевёл предохранитель с одиночного огня на автоматический и приготовился. Рядом щёлкнул предохранителем Печенега Бодров. Булат Мусин только вздохнул.

Лагерь начал просыпаться. Из палатки выскочил паренёк в трусах и, уставившись на часового-наёмника у костра, что-то спросил. Тот лишь пожал плечами и, немного довернув ствол автомата в сторону паренька, выстрелил. Паренёк упал, прошитый очередью. Тут же застрочили другие автоматы. Стало громко, слишком громко.

Бух-бух-бух!

Туго загрохотал пулемёт Бодрова. Он сосредоточил огонь на ближайшей к нам палатке, которая начала шататься, словно внутрь неё забрался слон.

Часовой-наёмник стоит как ни в чём не бывало, не забывая отстреливать всех, кто выбегает из палаток. Методично так отстреливать. С чувством, с толком, с расстановкой.

Долго часовой не простоял. Очередь прошила его, и он упал. Можно не сомневаться – мёртв.

Прицелившись в бегущего латиноамериканца, одевающегося на ходу, я выстрелил. Он упал.

Перевёл прицел на полноватого дядю в трусах и с автоматом в руках. Выстрел – попадание. Где-то за гранью видимости хлопнула граната. Выстрелов всё больше с каждой секундой. Хорошо хоть Бодров не стреляет. Напрягает меня грохот его пулемёта.

Добавив громкости на рации, я начал слушать Раису:

– Девятерых я сняла. Пока никого не вижу. Паника слишком быстро закончилась. Все попрятались. Троих наёмников убили. Олаффсона не наблюдаю. Видела его в районе автобусов. Зеков осталось около двадцати. Хорошо их проредили.

Стрельба прекратилась резко. Слышатся слабые стоны и чья-то ругань.

Псык!

– Минус один, – доложила Раиса. – Думал, что чёрный, и в ночи я его не замечу.

Я начал осматривать лагерь. Одна из палаток слабо зашевелилась. Секунда – и из неё выбежал мужик в трусах и разгрузке с пулемётом в руках. Не стал стрелять. Стрелков и без меня хватило. Вспышки слева и справа. Минимум четверо выстрелили. Попали.

– Нас со всех сторон окружили! – на английском крикнул кто-то. Голос басистый и мощный.

– Русские! Это русские! – ответил писклявый голос.

Ситуация из разряда ни хорошо ни плохо. Теперь мы в преимуществе. Как по позиции, так и численно. Остаток сброда рассредоточен по лагерю и не предполагает даже примерного местоположения и численности противника, коим мы являемся. В районе автобусов тихо, и это радует. Освобождать заложников не придётся. Главное, никого не зацепить случайным огнём. Особенно детей.

– Так и будем ждать или действовать начнём? – раздражённо спросил Зубарь.

– Ты знаешь, что инициатива… – ответил Боков и хмыкнул. Спокойно продолжил: – Зубарь, ты предложил, тебе и начинать. Давай выдвигайся в лагерь. Только осторожно. Мы прикроем.

Зубаря нам не видно, но я не сомневаюсь, что с позиции он снялся и теперь движется к лагерю в компании своих бойцов.

– Вы не торопитесь, – посоветовала Раиса.

– Не торопимся, – отозвался Зубарь.

Со свистом в небо ушла сигнальная ракета, и стало светло. Вылетела она откуда-то из-за автобусов. Олаффсон, зачем? Стоило подумать…

Перестрелка возобновилась, и при этом слишком активно. Сигнальная ракета догорела. По холмику, на котором мы лежим, ударили пули. Кто выстрелил, я увидеть не успел, потому что сиганул в яму. Следом за мной кинулся Бодров. А вот Булат остался лежать.

– Сука! – громко выругался я и, выскочив из ямы, схватил Булата за ноги и потянул в укрытие. Стрельба стала вдвое интенсивнее. Рация верещит голосом Илюхи Осипова. Быстро вырубив её, начал осматривать Булата.

– Живой? – спросил подключившийся к осмотру Саня.

– Не пойму, – ответил я и перевернул товарища на спину. Лицо залито кровью. Признаков жизни не подаёт.

Саня чиркнул зажигалкой, и в этот момент Булат очнулся и заверещал. Попытался вскочить, но мы сумели удержать его. Начал орать:

– Глаза! Глаза! Ничего не вижу! Голова! Сука, больно!

– Да успокойся ты! – крикнул я и придавил Булата к земле всем весом.

Саня поднёс зажигалку к его лицу, и мы увидели рану. Везунчик, по-другому не скажешь. Касательное ранение в голову. Пуля прошла чуть выше виска, оставив солидную борозду.

– Лечи его, Сань, – сказал я и, врубив рацию, начал докладывать: – Мусин трёхсотый. Касательное в голову. Жить будет. Что с остальными?

– Осипова в плечо зацепило, – ответила Раиса. – Зубарь убит.

– Как убит? – опешил я.

– Так убит, Никита. Просто убит, и всё.

Только сейчас я понял, что стрелять прекратили. Точнее, стреляют, но не так интенсивно. Стрельба доносится со стороны транспорта. Кто в кого стреляет непонятно.

Два резких хлопка, и пулемёт замолк. Кто-то закидал пулемётчика гранатами. Наступила тишина. Гробовая тишина.

Я высунулся из укрытия, осмотрел лагерь и позвал:

– Раиса, видишь кого-нибудь живого?

– Никого не вижу, – ответила она. – Последнего отстреливающего Олаффсон гранатами закидал. Думаю, всё. Можно понемногу выдвигаться.

Я первым вошёл на территорию лагеря. Двигаюсь осторожно, постоянно осматриваясь и опасаясь выстрела. Заглянул в одну палатку – пуста. Во вторую – два трупа. Именно её изрешетил из пулемёта Бодров. Подошёл к костру и убедился, что подстреленный часовой мёртв. В груди четыре отверстия. Наличие бронежилета его бы не спасло. Четыре попадания одной силой удара все рёбра и органы в труху превратят.