– Лестницы не предусмотрено, придется прыгать, – сказал Вовка, сидящий на краю и свесивший ноги вниз.

Во время бега по лесу Владимир был одинок. Вторая личность отсутствовала, бегущей рядом её точно не было. Но стоило ему остановиться, и она вновь появилась.

– По твоему я идиот, да? – спросил Вовка, и в своей любимой манере покрутил пальцем у виска. – Ага, да-да, вот мне нечего делать, по лесу бегать. Я же не ты!

Владимир на словесный выпад не отреагировал. Оказавшись у края, он решил, что проще будет спрыгнуть. Спускаться по корням, которые как известно свисали до самого дна провала, ему не хотелось.

– Я бы тоже прыгнул, – усмехнулся Вовка и соскользнул в темноту. И спустя несколько секунд из пропасти послышался его голос: – Тут метров пятнадцать высота, дно плоское, много костей и воняет. Прыгай, не бойся!

Владимир оттолкнулся и прыгнул. И полетел приблизительно в центр дна провала. И ожидая приземлиться на плоское дно, которое он пусть плохо, но все-таки видел при помощи своего модифицированного зрения, Росс это дно пролетел и приземлился на кое-что другое.

Дно, увиденное им сверху, на самом деле было кустом, который заполнил собой весь провал. И этот куст скрывал под собой что-то твердое, и на это твердое Владимиру повезло приземлиться. На неровное и железное твердое. И левая нога, угодив чёрт его знает куда, освободилась не сразу, а сперва сломалась в двух местах, и только потом обрела свободу.

– Вот же дрянь, я сломал ногу, – Владимир лежал на ковре из костей, лесного мусора и корней. Совсем рядом лежало что-то крупное и металлическое. Неужели каток? Да, это был именно он, опрокинутый набок дорожный каток, который непонятно как очутился в провале.

– Вот ты идиот, Володя. Надо проверять, куда прыгаешь! – возмутился Вовка.

– Я идиот? Это ты идиот, Вовка! Ты сказал, что внизу ничего нет!

– А я знал, что тут ничего нет? Я просто наобум ляпнул, дубина ты березовая! Вот теперь давай, ногу восстанавливай! И думай, Володя! Думай о том, что тебе повезло! Да-да, повезло! Представь, если бы ты раскурочил не ногу, а голову! Что было бы тогда? А ведь это моя голова! Моя, Володя!

– Задрал орать, Вовка, да еще прямо в ухо. Успокойся, нога не проблема, пару минут и будем в норме!

Но подросток не успокаивался:

– Я дурак, признаю это, хотел пошутить, и не думал, что так выйдет! Ты зачем мне веришь, Володя? У нас на двоих всего одна пара глаз, и больше твоего я видеть не способен! Ох и дурак же я, ой дурак!

Владимир Росс не слушал вторую личность. Сосредоточившись на поврежденной ноге, он наблюдал за тем, как регенерируют ткани.

– Все, я спокоен как удав, – сказал Вовка, когда от переломов не осталось и следа. Подросток сидел на дне провала, привалившись спиной к резиновому колесу катка.

– А я здоров как бык, – сказал Владимир. – Регенерация продолжает развиваться. Если и дальше так пойдет, то скоро выйдем на рекорд. Прежде такого высокого уровня она не достигала.

– Мы в тандеме работаем, Володь, между нами нет конфликта, а это своего рода прогресс. – Вовка вскочил и засеменил за Владимиром, который не обращая внимания на вторую личность начал прорываться через неплотные поросли странного куста к стене провала, чтобы затем отыскать вход в пещеру. И память отца вновь не подвела, вход был на месте. Вот только в памяти отца на дне провала не было ни кустарника, заполонившего собой все, ни катка, лежащего на боку.

– Ермаков бы не сделал такой глупости, – сказал Владимир и пригнувшись вошел в низкий, но широченный проход. – И отец, конечно же. Я помолодел телом и стал безрассудным. Да, знаю себя, молодость мне никогда не шла на пользу.

– Но тем не менее молодой ты мне нравишься больше, Володя, – сказал Вовка, обгоняя. – После сорока ты всегда становился столь нудным человеком, что я был готов повеситься, лишь бы не терпеть то время. Как вспомню, так перекреститься хочется!

– Ты атеист, – напомнил Владимир.

– Да, к счастью да, я атеист. А что касательно Ермакова Никиты, моего любимого племянника, то тут я с тобой вообще не согласен, Володя. Ермаков позитивен в поступках, в нем нет свойственной тебе нудятины, Никита больше меня на отца моего похож.

– Твой отец и мой отец, Вовка! – злобно сказал Владимир. Пещера с каждым пройденным метром становилась шире. Глаза, в начале отказывавшиеся что-то видеть, постепенно привыкли к темноте, и теперь можно было не спотыкаться о многочисленные препятствия, попадавшиеся на пути.

– Да-да, все так, но с поправкой на то, что ты личность выдуманная, и тебя бы не мешало стереть. Эх, как же тяжела моя доля. Отец, надеюсь ты когда-нибудь понесешь наказание за все те злодеяния, что ты совершил! – Вовка остановился, резко повернулся и обратился к своему спутнику: – Скажешь что-то в оправдание, Володь? Ну давай, начни как обычно защищать его! Михаил Росс, он ведь для тебя чуть ли не Бог!

– Нет, отец не Бог, не преувеличивай. И нет, оправдывать я его не буду. Не было злодеяний, а значит и нет оправданий. Правильно?

– Неправильно, Володь! Злодеяния были! Начну с себя, ради идиотского противостояния против выдуманной Основы отец пожертвовал мною, своим сыном! А еще он пожертвовал мамой!

– Война не выдуманная, а настоящая! – Владимир попытался обойти Вовку, но ничего не вышло. Оставшись стоять с подростком лицом к лицу, он злобно выпалил: – Пройден огромный путь, отец сделал столько всего невозможного, а ты всё это оскорбляешь! Не делай так, не надо!

– Мой племянник Никита Ермаков, его родители, Андрей и Людмила! Людмила, Володь, моя родная сестра! Тебе легко, ты знаешь её из воспоминаний, а я знаю по настоящему, я рос рядом с ней, я её так любил! И мама…

Вовкины глаза стали влажными, но он удержался от слез и, резко развернувшись, пошел по пещере. Владимир отправился следом, но молчать не стал:

– У каждого из нас свой взгляд на происходящее. И у каждого своя судьба. Мы разные, но нам не повезло быть одним целым. И придется с этим смириться!

Но Вовка гневно ответил:

– Нет, я никогда с этим не смирюсь. И то, что задумал, доведу до конца. Чего бы мне это ни стоило…

Берсерк Цахеш в пещере не нашелся. Логово было занято другим медведем, обычным и сильно старым. И первыми о старости обладателя мохнатой шубы сказали глаза. Белые, полностью слепые, они наверняка давно утратили свою главную функцию. А еще было заметно, что настила из сена и веток этот представитель разумных медведей не покидал довольно давно. И причиной такого образа жизни были его задние лапы, отказавшие по неизвестной причине. Мишка умирал от голода, но помочь себе был неспособен.

– Я ищу Цахеша, – сказал Владимир на языке медведей, который знал благодаря памяти отца.

– Цахеш на пиру Храрора, его путь в этом мире давно закончился, – почти шепотом ответил старый отшельник.

– Насколько давно? Лет сорок назад он точно был жив! И кто ты такой? Назовись, мой отец мог знать тебя.

– Урхарг, сын Хрархара, отшельник. Цахеш был моим давним другом, поэтому я имею право жить в его доме. Кем был твой отец мне неизвестно, человек. Человек, который знает наш язык…

– Назовись и ты, у них так принято! – прошипел Вовка, будто боясь быть услышанным.

– Без тебя знаю, – недовольно ответил Владимир и осекся.

Медведь зашевелил головой в стороны, его нос заходил ходуном. Уловив нужные запахи, он устало зарычал:

– Я знаю язык людей, ты говорил с кем-то, но его тут нет. Что с тобой, человек? Ты болен? Твоя аура, она странная, двойная, у здоровых разумных такого не бывает.

– Мое имя Владимир Росс, я сын Михаила Росса. И ты прав, Урхарг, я болен. Две личности в одном теле. Вторая личность это я же, но в возрасте подростка.

– Нет, вторая личность не ты, Росс. – Первая часть человеческого имени оказалась сложной для произношения на языке медведей, и Урхарг произнес только вторую. – Я не вижу твоего облика, нет. Но я хорошо вижу твою ауру, Росс, потому что для этого не нужны глаза. Аура разумного меняется, её оттенок может становиться более светлым, или более темным, всё зависит от выбранной жизни. Но никогда не бывает, чтобы у разумного была двухцветная аура. Я прожил почти тысячу лет и видел много всего, и поэтому ты должен знать, Росс, что твоя вторая личность – это не ты в возрасте подростка. В твоем теле живут два совершенно разных человека. И не важно, что оба из них носят одно имя.