Андрей Полищук, ныне полковник, но Росс помнил его еще старлеем. Было это давно, в далеком две тысячи одиннадцатом году, и тогда они были не по разные стороны баррикад, а называли друг друга коллегами. Да, кто бы мог подумать, что в недалеком будущем всё будет настолько паршиво.

– Он в своем уме и прекрасно нас слышит, – ответил Бондаренко.

Майор Богдан Бондаренко по прозвищу Цыган так же был хорошо известен Россу. Но не так давно. Про этого гада, который получил свое прозвище из-за характерной внешности, Владимир узнал в две тысячи четырнадцатом. Нацик прославился своей жестокостью, пытать людей было для него чем-то вроде хобби. Да, за его головой охотились многие. И Росс так же был в числе тех, кто мечтал выпустить Бондаренко кишки. Но кто бы мог подумать, что все получится немного иначе.

– Привет, Вова, – тихо сказал Полищук, присев на корточки. – Тебе сильно досталось, выглядишь крайне паршиво. Бондаренко псих, но я то не такой. Мы можем договориться, Вова. Ты мне информацию, а я тебе жизнь и качественное лечение. Подумаешь над моим предложением?

– Это пустая трата времени, Андрей, – сказал Росс и открыл глаза. Да, прошло столько лет, и без изменений не обошлось. Полищук, мужик типичной славянской внешности, высокий и широкоплечий, больше не был молодым. Он немного поднабрал, но еще не превратился в толстяка. Было видно, что спорт этот человек не забросил, и старается следить за собой. Но годы, они свое брали неизбежно.

– Еще раз прошу подумать, Вова, – повторил полковник. Пять минут назад он сильно сомневался в способностях Бондаренко. Был уверен, что тот просто не дожал Росса. Но теперь, увидев результат трудов Цыгана, он передумал насчет новых пыток.

– Пустая трата времени, Андрей, – в свою очередь повторил Владимир. – Ты знаешь меня давно. И ты видишь, что со мной. Будь добр, сделай одолжение, убей меня.

– Не могу, Вова. Честное слово не могу. – Полковнику было не по себе. Ему хотелось встать и уйти. Уйти, но перед этим сделать один выстрел. Жалость, он не знал, откуда она взялась, но она была, и он ничего не мог с ней поделать. И поэтому продолжил говорить: – Я не верил Богдану, но сейчас вижу, что он поработал на славу. Вова ну к чему это упрямство? И зачем? Ну давай как в старые добрые, мы ведь когда-то были на одной стороне. И нам с тобой даже довелось из одного котелка поесть. Эх, Вова…

– Ты плохой актер, Полищук, – Росс продемонстрировал левую руку, которая была забинтована от пальцев до локтя и, кивнув на стоящего позади полковника Цыгана, спросил: – Знаешь что он с ней сделал? Тебе рассказывали?

– Нет, но я догадываюсь. Он любитель снимать кожу. Наверное было больно.

– Терпимо, Андрюша, терпимо. Я с болью в ладах, поэтому меня таким сложно удивить. Кто уж удивился, так это вы. Особенно твой Цыган.

– Ну тут он прав, – подал голос Бондаренко. – Я с него шкуру снимал, а он смотрел на меня и улыбался. Он боль чувствовал только когда я ему ноги горелкой жег. Там ему было больно, но после этого хоть в масло кипящее толкай, ничего больше не чувствует. И он мне это говорил! Он надо мной смеялся!

– Что за секреты, Вова? – спросил Полищук. Лицо полковника стало хитрым, он будто бы что-то понял. Но что он мог понять? Росс и сам-то не знал, почему вдруг перестал чувствовать боль. Она была, а потом её будто выключили и больше не включали. Но вот слабость, с ней как раз таки все было в порядке.

– Никаких секретов, Андрей. И больше никаких слов, потому что я устал.

Росс, закрыв глаза, осторожно лег на левый бок. И Бондаренко, застонав, высказался:

– С руки по локоть кожа снята, там любое движение… Нет, он точно ничего не чувствует!

Полищук медленно встал. И простоял без движения почти минуту. Он думал, что делать дальше. Решений было два. Либо продолжать пытать и пытаться сломать, либо просто убить. Но даже если не убивать, то по одному лишь запаху, стоящему в сыром помещении, можно было без труда догадаться, что жить Россу осталось недолго. Гниение ран, в таких условиях оно было неизбежно. Любой другой человек, будь он на месте Росса, уже наверняка бы помер. Но эта сволочь оказалась слишком живучей. До безобразия…

– Что ты скажешь, Богдан? – тихо спросил полковник. – Есть смысл пытать дальше? Или нет?

– Не знаю, полковник. Но я точно не буду этим заниматься. Ищите кого-нибудь другого. Я уже сделал всё, что мог.

– Я тебя услышал, Бондаренко. И я принял решение. – Полищук потянулся к кобуре и осторожно вытащил пистолет. Он знал, что даже в таком плохом состоянии Росс крайне опасен, и поэтому лишняя осторожность была совсем не лишней. Только сняв оружие с предохранителя и дослав патрон в патронник, он задал последний вопрос: – И стоило оно того, Вова? Ты мог жить, если бы послал свои принципы на три буквы.

Россу не хотелось что-то отвечать, но в данной ситуации он был просто обязан ответить:

– Если бы я послал свои принципы, то я бы стал такими, как вы. Но нет, не хочу. Я русский. Я иду до конца…

– Иди, Вова, – тихо сказал Полищук и выстрелили Владимиру Россу в голову…

Владимир Росс проснулся в холодном поту. Во сне он прожил одну из своих жизней. Прожил в ускоренном режиме. И жизнь та была далеко не радостной. Но и не самой худшей, что тоже можно было назвать плюсом, если быть оптимистом. Да, если покопаться в памяти, можно было найти и похуже концовки. Чего с ним только не случалось, всяких смертей повидал, и поэтому почти ничему не удивлялся. Но и вспоминать не любил. Помнить собственную смерть и все ощущения её сопутствовавшие довольно неприятное занятие. А когда смертей много, тысячи, то тогда хоть караул кричи и думай, как бы не сойти с ума. Но Россу сойти с ума не грозило, потому что он уже давно сошел…

Вовка, эта гадская вторая личность, этом мелкий и пакостный засранец, давно стал большой проблемой, от которой срочно требовалось избавиться. Мелкий без разрешения забирал себе тело Росса и действовал по одному ему известному сценарию. И в те временные промежутки, в которые телом правил Вовка, Владимир находился в неведомой ему пустоте и вообще ничего не видел. И даже когда он вновь становился самим собой он ничего не мог вспомнить, сколько бы не старался это сделать. И так было сейчас. Он проснулся в машине, совершенно не осознавая, где находится, и сколько времени прошло с последней потери контроля. Временные промежутки правления Вовки, они всегда были разными. От нескольких дней до нескольких недель. Гавнюк, пока не наиграется, контроль над телом истинному владельцу не возвращал.

– Сам ты говнюк, Володя!

Росс от неожиданности даже подпрыгнул. Он был готов поклясться, что несколько секунд назад на переднем пассажирском сиденье лежали только термос и сумка. Да, именно они там лежали! Но там точно не было подростка. Там не было его самого, Вовки Росса! Но теперь он там сидел, смотрел на него, и усмехался.

– Ты? Ты откуда? Тебя нет, ты не существуешь!

Владимир Росс сперва ущипнул себя. Не помогло и поэтому он попытался поморгать. Это тоже не помогло, и в ход пошло что-то более тяжелое, удары ладонями по своему лицу, которые положительного результата так же не заимели.

– И долго ты собираешься издеваться над моим телом, Володя? – спросил Вовка. – Не жалко? Мне вот жалко, и к тому же даже немного больно. Нет-нет, даже не открывай рта, и без тебя знаю, что боль мы умеем терпеть, папаша научил, это даже не обговаривается. Но вот красные щеки, они смотрятся так себе, поэтому давай уже, мудрый Вова, прекращай глупый спектакль.

– Тебя нет! – твердо сказал Владимир Росс и ткнул пальцем в Вовку, искренне надеясь, что он пройдет пустоту без сопротивления. Но палец в пустоту не ушел, а уперся в щеку подростка, и она натурально прогнулась под его натиском.

– Нет! Не может быть! Это обман, это всё обман! Я просто схожу с ума, я просто схожу с ума…

Вовка выждал несколько минут. И заговорил только тогда, когда Владимир перестал повторять одни и те же фразы.

– Володя, ты сейчас контролируешь тело. Не я, а ты. И ты не прав, ты не сходишь с ума. Ты уже давно сошел с ума, а это нечто другое. Я не реален, нет, меня на самом деле не существует в физическом плане, но твой мозг все обставляет так совершенно, что не верить ты не можешь. И это увы не лечится. А жаль, потому что мне бы очень хотелось это вылечить. Избавиться от тебя, тупого зануды, моя главная мечта. Но если верить памяти, а она у нас многократно закреплена фактами, то можно знать, что болею я болезнью неизлечимой. Опять же надо сказать спасибо папочке, ведь все это создано с его подачи. Пусть и не им лично, но не без его участия!