– Ладно, тут неплохо, тепло и тихо. Расскажи о Москве. Ты видел Сталина?

– Только его одного и видел, – Макс усмехнулся. – Портреты и скульптуры на каждом шагу. Кажется, его изображений больше, чем жителей в городе.

– Больше, чем фюрера в Берлине?

– В десятки, в сотни раз. Габи, да черт с ними с обоими, у нас мало времени. За этот год я трижды бывал в Берлине, не решался позвонить тебе, в сентябре видел тебя в театре, ты сидела в ложе с фон Блеффом, я не подошел. Все время думал о тебе, пытался забыть, волочился за одной девицей в посольстве, ее имя Моника, а я в самый ответственный момент назвал ее Габи…

– Ты? Волочился? – Габи хихикнула. – Не испугался суда офицерской чести?

– Ну, на самом деле это была ее инициатива… Неважно. Опыт оказался неудачным.

– Бедная Моника! Чем же она тебе так не угодила?

– Только тем, что она – не ты. Пожалуйста, не перебивай меня, я ужасно волнуюсь. Я ведь прилетел специально, чтобы встретиться с тобой. Узнал о пресс-конференции, увидел твое имя в списке журналистов.

– Ого, да ты настоящий шпион! Я думала, мы встретились тут случайно.

– Габи, прошу тебя, дай мне договорить. Год назад в ресторане гольф-клуба… ты, конечно, помнишь… мое предложение остается в силе.

– Макс, я обручена, в марте свадьба.

– Это фарс, а не свадьба. Если бы ты выходила за кого-то, кого действительно любишь, я бы просто пожелал тебе счастья, но я знаю и ты знаешь: фон Блефф не мужчина. Прошу тебя, остановись, пока не поздно, мы поженимся, я…

«Господи, я так мечтала услышать это, но от другого человека…» – прошептала маленькая Габи.

– Ты заберешь меня в Москву? – спросила взрослая Габриэль.

– Добьюсь, чтобы меня перевели в Лондон, там в посольстве скоро появится вакансия, если ты согласишься, у меня будет стимул, или вернусь в Берлин, в министерство…

– А чем плоха Москва?

Он прижал ее руку к губам, она с изумлением заметила, что глаза его увлажнились.

– Габи, ты… я знал, чувствовал… конечно, тебе придется объясниться с фон Блеффом… неприятно… старая баронесса злыдня. «Ай-ай-ай, кажется, он неправильно понял, что же теперь делать?» – испуганно запищала маленькая Габи.

– Макс, не надо так спешить, ты прилетишь домой, мы спокойно поговорим, все обсудим, – ласково произнесла взрослая Габриэль и подумала: «А что, собственно, обсуждать? Он хороший, милый, надежный, любит по-настоящему, а не как некоторые, от случая к случаю. Пора кончать маскарад…»

«И в самый ответственный момент назвать его Осей», – нервно хихикнула маленькая Габи.

– Если ты боишься потерять работу, это ерунда, – продолжал Макс. – Ты давно переросла дурацкий дамский журнал, у моего отца отличные связи в пресс-центре Министерства обороны.

– Туда не берут женщин.

– Для тебя сделают исключение. А еще лучше – пресс-центр МИДа. В Лондоне ты сможешь…

– Макс, я не говорю по-английски, – она грустно улыбнулась и помотала головой.

Он замер, молча смотрел на нее несколько секунд, отпустил ее руку, закурил:

– Габи, Габи… У тебя есть кто-то, разумеется, это не фон Блефф. Свадьба – камуфляж, не только для него, но и для тебя. Он женат?

«Ты прав, я люблю другого, прости меня, ты очень хороший, – маленькая Габи всхлипнула и шмыгнула носом. – Ты намного лучше его, он не женат, но…»

– Нет, Макс. Никого у меня нет, – сказала взрослая Габриэль и погладила его по щеке, – но я не могу вот так, сразу. Мы год не виделись и раньше общались не слишком часто, ты даже не писал, я должна привыкнуть к тебе.

– Ты правду говоришь? – он опять поймал ее руку, поцеловал ладонь. – У тебя точно никого нет?

– Нет, Макс. Никого. Ни один нормальный мужчина не выдержит моего взбалмошного характера. Но расплеваться с фон Блеффом совсем непросто. Отказывая Франсу, я нарушаю деловое соглашение, я многим обязана ему…

Макс не слушал, целовал ее ладонь, бормотал:

– Габи, я так люблю тебя, если бы ты сказала «нет», я бы… это наваждение, болезнь, не могу без тебя жить…

«Холодная, лживая дрянь! – вопила маленькая Габи. – Сумасшедшая авантюристка!»

– Макс, давай все-таки немного погуляем, – предложила взрослая Габриэль. – Дождь кончился, ветер утих.

Еще часа два они бродили по площади Опера, по бульвару Капуцинок. Макс крепко держал Габи под руку, поглаживал ее пальцы сквозь перчатку и рассказывал о Москве.

– Страна Толстого, Достоевского… невозможно представить… той России больше нет, есть нечто странное, грубое, жестокое. Какие-то фантастические процессы, бешеная пропаганда. Люди на улицах одеты очень бедно, мрачные, изможденные, у магазинов очереди, выбор товаров совсем скудный, от иностранцев шарахаются, как от прокаженных. Советские чиновники похожи на механических кукол…

Когда дошли до набережной и остановились у парапета, он обнял ее, стал целовать, здорово завелся. Габи отметила про себя, что он ей ни капельки не противен. Она целовалась с Максом и мысленно обращалась к Осе:

«Вот тебе! Получай! Появляешься, исчезаешь когда вздумается. Тоже мне Ромео! И не ври, что без меня ведешь монашеский образ жизни, с твоим-то темпераментом!»

Глубокой ночью в своем номере с видом на бульвар Капуцинок Габи курила в темноте у приоткрытого окна и размышляла о том, что ее работа на русских тоже наваждение, болезнь, но только в основе болезни не любовь, как у Макса, а ненависть и страх.

«А что такое любовь к Осе?» – спросила маленькая Габи.

«Единственное здоровое чувство, на которое способна лживая дрянь, сумасшедшая авантюристка», – ответила взрослая Габриэль.

«Но семьи с Осей никогда не получится, – возразила маленькая. – Почему бы не подумать всерьез о предложении Макса? Это лучше, чем фон Блефф».

«Может быть, все может быть… Шпионить на русских в Москве…»

«В Лондоне. А вообще пора бросить это дело, пожить нормальной жизнью…»

«Я бы рада, но не могу. Наваждение, болезнь, страх. Скоро начнется война, гигантская, жуткая. Ося прав. Семья, дети – это не сейчас, не для нас. Это для тех, кто уцелеет, когда война закончится».

В последний день перед отлетом Габи отправилась в библиотеку. Она бывала там всякий раз, когда приезжала в Париж. Для работы ей требовались старые подшивки модных журналов, прежде всего французских. Поболтав со знакомой библиотекаршей, она спросила, нет ли советских дамских журналов.

– Вы имеете в виду русские журналы? Пожалуйста, сколько угодно!

– Нет, именно советские, современные.

– Мадемуазель шутит? – вежливо засмеялась пожилая француженка. – Из советских изданий мы имеем только журнал «Маленький огонь», но он вовсе не дамский, к тому же на русском, без перевода. Могу предложить их главные газеты, «Правду» и «Известия», мы получаем свежие номера на французском. Хотите?

– Хочу! – обрадовалась Габи.

Вместе с подшивками старых номеров «Кабине де мод», «Ла пти курьер де дам», «Ла мод» Габи получила толстенную стопку советских газет за три месяца.

Вначале она подумала, что тексты отвратительно переведены. Наверное, переводил француз, ненавидящий СССР, или русский князь-эмигрант. По уровню пропагандистского пафоса советские газеты превосходили «Фолькише Беобахтер», «Расовое обозрение» Розенберга и даже пресловутый «Штюрмер». Вместо свастик – серпы-молоты, вместо Гитлера – Сталин, вместо евреев – враги народа, шпионы, вредители, между прочим, почти все с еврейскими фамилиями.

В немецких газетах о чудовищных преступлениях «врагов» рассказывали авторы статей. В советских «враги» сами живописали свои фантастические злодеяния.

Люди, еще вчера занимавшие высокие государственные должности, публично признавались в бессмысленных и жестоких поступках, на которые способны только умалишенные.

Она вышла из библиотеки, на ватных ногах добрела до кафе, где должна была встретиться со Стефани для финального магазинного броска.

В голове у нее гудело, перед глазами мелькали строчки бредовых текстов.