Дело было не в том, что Лена не доверяла этому худому, вечно голодному фээсбэшнику. Она просто устала пересказывать одну и ту же историю, которая обрастала сложными и путаными подробностями с каждым днем. Она не хотела в который раз увидеть насмешку и непонимание в чужих глазах. Ей надоело доказывать, что она не сумасшедшая фантазерка.

— Ну, удалось тебе удовлетворить здоровое любопытство? Ты узнала, как поживает старинный знакомый? — спросил Саша после долгой паузы.

— Нет. Он давно не появлялся у своих старушек. Должна тебя предупредить, что и в Тобольске я буду ходить по гостям. Ведь ты, как я поняла, собираешься отправиться туда с нами. Кстати, тебе там что, новую машину выдадут?

— Ну, это мои проблемы, — усмехнулся Саша. — Так кого именно ты собираешься навестить в Тобольске?

— А вот это, — усмехнулась в ответ Лена, — мои проблемы. К обыску в номерах, к пропавшему английскому тальку и к двум молодцам на «Ниве» это ни малейшего отношения не имеет.

Лена взяла кружку и отправилась в ванную, налить воды для кофе. Когда она вернулась через минуту, Саша стоял у двери.

— Знаешь, поздно уже, — сказал он, — завтра я ведь опять буду целый день таскаться с вами по городу. А вечером мы отправимся в Тобольск. Кстати, будет проще, если мы поедем туда не на поезде, а на моей машине.

— Хорошо, — кивнула Лена, — надо обсудить это с Майклом. Спокойной ночи.

Майкл отнесся к предложению отправиться в Тобольск на Сашиной машине с большим энтузиазмом. Поезд шел всю ночь, а по шоссе можно было добраться часа за три-четыре.

— Но в поезде мы хотя бы выспались, — заметила Лена. Они были с утра на ногах — посетили краеведческий музей, запасники Центральной библиотеки, пообщались с профессором-этнологом из местного педагогического института. Усталые «хвосты» следовали за ними неотрывно, и Лена внутренне радовалась, что ничегошеньки интересного за этот длинный день они заметить не могли. Саша был мрачноват, но вежлив.

— Вот видишь, — усмехнулась Лена, когда они поздним вечером выехали из города, — я мирный, добросовестный переводчик. Не более того. А ты уверял, что твоя фирма веников не вяжет.

— Это ты к чему? — Саша недоуменно поднял брови.

— Это я к тому, что наши «хвосты» нас не оставляют сегодня ни на минуту. Стало быть, твоя фирма ничего про них не выяснила.

— Так как же мы выясним без твоей помощи? Ты же у нас главный детектив.

— Насколько мне известно, чин детектива существует в американской полиции. Но там он далеко не главный. Ниже сержанта.

— Ладно, я тоже смотрю боевики, — хмыкнул Саша.

— Чины американской полиции ты должен был в своей фээсбэшной школе изучать, а не по боевикам.

— Прекрати свои подколки. Мешаешь машину вести.

— Ладно, извини. Слушай, мы правда сможем доехать за три часа?

— Если заносов на шоссе не будет, сможем.

— А если будут, мы попросим наших милых провожатых расчистить. Они небось измаялись от безделья.

— Ты зря веселишься, — покачал он головой, — мы выяснили, кто за тобой ходит. Самый крутой человек в области, можно сказать, хозяин тайги.

— Хорошо, — улыбнулась Лена, — веселиться не буду. Сейчас зарыдаю. А случайно не выяснили, что ему надо?

— Вот походишь по гостям в Тобольске, авось он сам тебе расскажет. Кстати, сегодня ночью Иевлев прилетает. И сразу отправится в Тобольск. Вот тогда я и сдам тебя ему с рук на руки, пусть сам с тобой разбирается.

— Слушай, а что ты так напрягаешься? Ну зашла я в гости к бывшему уголовнику. Так он ведь наверняка стал сейчас честным и законопослушным гражданином.

Саша ничего не ответил. Он внимательно всматривался во мрак заснеженного шоссе. Оно петляло вдоль железной дороги. Со всех сторон была глухая, бескрайняя тайга.

В Москве опять стало холодно. Март уже перевалил за середину, но весна как будто раздумала начинаться. К ночи небо совершенно расчистилось, высыпали яркие звезды. Волков вел старый черный «Мерседес» по пустому шоссе. Теперь он ездил только на этой машине, один, без шофера, без охранника. В последнее время ему вообще хотелось одиночества. Иногда он ловил себя на том, что думает вслух, разговаривает с Леной, воображая, будто она сидит рядом. Ему везде чудился ее тонкий силуэт, ее запах, ему мерещился звук ее низкого, глубокого голоса. Он считал дни до ее возвращения.

Сейчас, после долгого, тяжелого дня, наполненного встречами, переговорами, глупой музыкой и чужими, холодными лицами, он решил отправиться ночевать не в городскую квартиру, где ждала его Регина, а на дачу, в Переделкино. Ему хотелось тишины, покоя, последнего мягкого снега и чистого, чуть морозного воздуха.

Его познабливало слегка, но он не придавал этому значения. Он вел машину и произносил про себя длинный монолог, обращенный к Лене.

«Того, что я заработал, хватит нам с тобой на всю оставшуюся жизнь. У меня есть небольшой дом в Греции, на чудесном острове Крит, у самого моря. Мы будем жить там. А когда подрастет твоя дочь, мы отправим ее учиться в Америку или в Англию — куда захочешь. Мы состаримся вместе, мы не будем расставаться ни на день, ни на час, ты всегда будешь рядом. Ты скоро поймешь, что все ерунда и тлен по сравнению с моей любовью. Тебе только кажется, что твой муж любит тебя. Поверь, он утешится очень быстро… А я смогу стать хорошим отцом для твоего ребенка. Я уже люблю твою Лизу, потому что она — часть тебя… Сегодня я перевел приличную сумму в швейцарский банк, в один из самых надежных в мире. Это наши с тобой деньги, это наше будущее. Я оставлю жене концерн, это главное для нее. Она тоже утешится. Ты не хотела, чтобы кому-то было больно из-за нас. Никому не будет больно».

Подъезжая к дому, он не заметил, что на втором этаже, в кабинете Регины, горит свет. Охранник, как всегда, дремал в будке. Кухарка вышла навстречу с улыбкой.

— Регина Валентиновна сказала, что не будет ужинать без вас, — сообщила она весело.

Он вздрогнул. Озноб усилился, к нему прибавились головная боль и ватная слабость.

— Ну вот, — сказала Регина, поцеловав его в лоб, — у тебя температура. Ты все-таки умудрился подцепить этот ужасный грипп, хотя эпидемия уже закончилась. Давай-ка быстренько в постель. Людмилка, — крикнула она кухарке, — сделай чаю с лимоном и липу завари.

— Я думал, ты в Москве, — проговорил он заплетающимся языком.

— А я чувствовала, что ты поедешь сюда. Ну, пошли в постельку. Давай я тебя уложу.

На градуснике было тридцать девять. Регина сама сняла с него ботинки, стянула брюки, развязала галстук.

— Как же ты вел машину с такой температурой? Неужели не мог позвонить? Я бы прислала шофера или сама бы за тобой приехала.

Только сейчас он почувствовал, как ему плохо. Озноб сменялся сильным жаром, бросало в пот, ныли сразу все мышцы, болела кожа. Даже прикосновение тонкой простыни казалось неприятным, шершавым.

Регинина рука поднесла к его губам стакан с прозрачной, полной мелких колючих пузыриков жидкостью. Она была кисловатой на вкус.

— Что это? — спросил он, послушно выпив все до дна.

— Растворимый аспирин. Сейчас температура упадет, ты попробуй уснуть.

Она оставила гореть только маленький ночник и тихонько уселась в кресло у кровати. Когда зашла Людмила с подносом, на котором стояли две дымящиеся чашки с чаем и с липовым отваром, она покачала головой и приложила палец к губам. Повариха удалилась бесшумно.

Через несколько минут он уснул. Во сне он дышал сипло и часто. На лбу поблескивали капли пота, рот был приоткрыт. В последний раз он болел так тяжело четыре года назад, и тоже гриппом. Тогда он вынужден был проваляться в постели дней десять.

«Ну что ж, — размышляла Регина, вглядываясь в его бледное, потное лицо, — это очень кстати. К тому времени, как он поправится, все будет кончено. Он не сможет помешать мне, ему будет не до этого. Он, как большинство мужчин, тяжело переносит высокую температуру, во время болезни так жалеет себя, что ни о чем другом думать не может».