Георгий хотел налить себе еще водки, но передумал. Завтра он должен быть со свежей головой. Он вспомнил, что надо позвонить теще.

Вера Александровна отнеслась к сообщению спокойно.

– Ну, дело житейское. Я сама двоих родила, троих выкинула. Такая наша бабья доля. Да и куда вам четвертый-то ребенок? Может, оно и к лучшему.

Почему-то после разговора с тещей стало еще тошней. А когда Георгию было тошно, он звонил своему старому другу, однокласснику Сереге. Встречались они редко, да и перезванивались нечасто, но всегда знали, что они есть друг у друга, как бы ни повернулась жизнь. А жизнь у них повернулась по-разному: Георгий – всего лишь мастер на часовом заводе, а Серега – подполковник милиции.

Телефон Сергея Кротова Георгий знал наизусть.

Кротов оказался дома и сразу взял трубку.

* * *

Борис Симаков уже второй час сидел на скамейке в маленьком дворике в центре Москвы и смотрел не отрываясь на три подъезда старого, добротного дома. Двери подъездов были снабжены домофонами, а квартиры внутри занимали по половине этажа каждая. Было и несколько двухэтажных квартир. Человек, которого ждал Борис, занимал именно такую, бесконечно огромную, двухэтажную квартиру.

– Боря? Здравствуй, рад тебя видеть! – услышал он у себя за спиной. – Ты меня ждешь или случайно здесь?

– Здравствуйте, Андрей Иванович. Я вас жду.

– А что не позвонил? Заранее договорились бы. Я ведь случайно заехал. Ты бы так мог до глубокой ночи ждать. Случилось что у тебя?

– Случилось, Андрей Иванович, – Борис тяжело вздохнул. – Из больницы я уволился.

– Сам ушел или тебя ушли? Ладно, подожди в машине. Мне надо домой зайти минут на десять.

Квадратный кожаный шофер распахнул перед Борисом заднюю дверцу новенького черного «Сааба».

Ровно через десять минут Андрей Иванович вышел из подъезда.

– Рубашку сменил, – объяснил он, – не могу целый день в одной ходить. Потею, даже зимой. Кровь у меня горячая.

Он уселся рядом с шофером на переднее сиденье.

– Давай, Вовчик, в клуб. А ты, – он обернулся к Борису, – уж извини, в машине говорить не будем. Надо мне кое-какие бумажки проглядеть.

Минут через двадцать машина остановилась в одном из тихих переулков в районе Таганки, у старинного двухэтажного особнячка.

В тот же миг из подъезда появился швейцар в ливрее и распахнул заднюю дверцу:

– Андрей Иванович! Милости просим!

Внутри особнячок выглядел так, как Симаков представлял себе настоящий Английский клуб: стены, обитые темным матовым деревом, темно-синие наглухо задернутые шторы из тяжелого бархата, необъятные кожаные кресла. Пахло отличным табаком и дорогим мужским одеколоном.

Борис почувствовал себя неловко в своих побелевших от уличной соли ботинках и потертой рыжей дубленке, которую бесшумный лакей тут же снял с него и унес куда-то.

Так же бесшумно явился пожилой господин в безупречном черном костюме, тепло улыбаясь и спрашивая Андрея Ивановича о здоровье и семье, проводил их в ресторанный зал, где стояло не более пяти столиков, отделенных друг от друга резными перегородками.

Их усадили за столик, покрытый белоснежной скатертью, зажгли старинную настольную лампу.

Симаков слышал, что в Москве существуют закрытые клубы, но чтобы самому попасть в такое место – об этом он, рядовой врач, и не мечтал.

И если интерьер и уровень обслуги он мог представить себе по фильмам и книгам, то запах и вкус блюд, которыми через пятнадцать минут был уставлен стол, не могли присниться ему даже во сне.

Отправив в рот первый прозрачный кусочек малосольной семги, намазав поджаренный ломтик ржаного хлеба паюсной икрой, Симаков на несколько мгновений забыл обо всем на свете.

– Ну, рассказывай, что стряслось? – Андрей Иванович смотрел на него, ласково улыбаясь, но серые глаза были холодны и серьезны.

– Я уволился из больницы потому, что там происходят странные вещи. Честно говоря, я испугался.

И он выложил всю историю с Полянской, опустив только те детали, которые дали бы понять его собеседнику, что подоплека происшедшего ему, Симакову, отлично известна.

Закончив свой рассказ красочным описанием ярости Зотовой, он вздохнул облегченно и поднес ко рту сигарету, которую до этого вертел в пальцах. Тут же вспыхнул огонек зажигалки в невидимых руках официанта.

Андрей Иванович, подождав, когда официант удалится, задумчиво спросил:

– Что-нибудь подобное раньше бывало?

– Искусственные роды, выкидыши и всякое такое – да, довольно часто. Возможно, чаще, чем в других больницах. Но я не задумывался над этим. Знаете, сейчас такое вредая, такая экология…

– И на каких же сроках чаще всего бывали у вас искусственные роды?

Прежде чем ответить, Симаков немного помолчал будто пытаясь вспомнить.

– Пожалуй, больше на поздних, – медленно произнес он, – где-то с двадцатой до двадцать пятой недели.

Легкая тень пробежала по лицу Андрея Ивановича.

– И что ты сам обо всем этом думаешь, Бориска?

– Я думаю, что остался без работы, а у меня семья.

– Хорошо. С твоим трудоустройством что-нибудь придумаем. Хотя ты у нас гинеколог, а мы занимаемся фармацевтикой.

– Ну, необязательно к вам в фирму, – смутился Симаков, – у вас ведь связи по всей Москве.

– А как ты собираешься каждый день из своего Лесногорска в Москву и обратно ездить? Машины-то у тебя нет, – хитро подмигнул Андрей Иванович. Впрочем, врач ты неплохой, я знаю. Можешь при желании и на машину заработать, и квартиру свою на московскую обменять – все в твоих руках. Ты когда ординатуру кончаешь?

– В будущем году.

– Ну и отлично. Значит, говоришь, заведующая твоя в ярости была? Как ее зовут, я забыл?

– Зотова Амалия Петровна.

– А как зовут ту умницу, которая от вас сбежала?

– Полянская Елена Николаевна.

– Кто она, не знаешь случайно?

– Случайно знаю. В ее карте написано было. Она журналистка, заведующая отделом в журнале «Смарт».

– Есть такой журнал, слышал, – кивнул Андрей Иванович, – а теперь ответь честно, Бориска. Ты ко мне пришел, чтобы я разобрался с этой твоей Зотовой?

– Если честно, то да, – признался Симаков. – Понимаете, я, конечно, в герои не гожусь, но все-таки существуют же какие-то остатки профессиональной чести…

– Эка ты загнул. Бориска! – покачал головой Андрей Иванович. – Скажи по-человечески: стало тебе страшно, ну и жалко живого ребенка убивать. Это я пойму.

* * *

Когда они вышли, сыпал мокрый снег, дул ледяной ветер. После уютного клуба на улице показалось особенно противно.

– Ты сейчас домой? – спросил Андрей Иванович.

– Домой.

– Неохота небось на электричке после такого ужина? Все впечатления растрясутся. Ладно уж. Сейчас Вовчик меня завезет, а потом тебя в твой Лесногорск доставит. Со всеми удобствами.

– Да что вы, Андрей Иванович, – смутился Симаков, – я как-нибудь сам, своим ходом, спасибо вам большое.

– Ладно тебе! Не ломайся, как девица. Ты даже не представляешь, какое сейчас хорошее дело сделал. Садись в машину, поехали.

– Куда поедем? – спросил Гоша, когда маленькая прямая фигурка доктора Курочкина скрылась в подъезде.

– Домой!

– Не боишься?

– С тобой да с пистолетом – не боюсь. И потом, я не собираюсь там ночевать. Просто хочу проверить, были они у меня еще раз или нет. Вдруг какие-нибудь интересные улики оставили.

– А если они тебя где-нибудь у дома ждут?

– Ничего, мы их вычислим. У тебя пули для пистолета есть?

– Конечно, только я еще ни разу не стрелял из него. Даже не знаю, какой там газ – слезоточивый или нервно-паралитический.

«Волгу» Гоша оставил неподалеку от Лениного дома, виртуозно вписавшись между двумя «ракушками».

– Выезжать, конечно, будет сложно. Зато машины не видно. Они ведь знают уже мою «волжаночку», – объяснил он.

Ничего примечательного ни во дворе, ни в подъезде они не заметили. Подойдя к своей двери, Лена резким движением откинула коврик.