В качестве трофеев, кроме пряди, оставил себе очки с толстыми линзами и серебряное колечко с бирюзой.

Он собирал и хранил пряди и мелкие предметы, принадлежавшие убитым гоминидам, вовсе не из сентиментальности. Берестяная шкатулка, в которую он все это складывал, была частью его плана.

Ему удалось обмануть гоминидов, так хитро, что никто из них ни о чем не догадался. Урод с заячьей губой, учитель физкультуры, работавший в интернате, идеально подходил на роль серийного убийцы. Его уже подозревали. Последним препятствием стала собака, которая охраняла дом жалкого гоминида. Но это препятствие ничего не стоило устранить.

Куда сложнее оказалось жить дальше в вечной ночи, не вылезая из толстой шкуры.

Перед сном Соловьев опять просмотрел список расшифрованных абонентов, подумал, что обязательно надо будет завтра звякнуть профессору Гущенко, расспросить его о давыдовском душителе. Он должен помнить. В той серии действительно много общего с нынешней. Права Оля, прав старик Лобов. Почерк очень похож на Молоха.

– Что еще? – бормотал Соловьев в подушку. – Валентин Куваев. Певец Вазелин. Им занимается Антон. Я все-таки попытаюсь поговорить с Зацепой. И попробую осторожно выйти на Грошева, под каким-нибудь невинным предлогом. На завтра, то есть уже на сегодня, остаются еще двое: Родецкий Борис Александрович, Дроздова Ирина Павловна.

Ика. Существо из тайной жизни Жени. А может быть, просто подружка? Нет, она обязательно должна что-то знать. Ей двадцать два года, но выглядит младше Жени… сирота… живет с как бы писателем Марком… он написал роман про клонов…. Порнографа Молоха из Интернета тоже зовут Марк…

Дима уснул, ему приснилось, как они с Олей идут вдвоем по сосновой роще. Непонятно, какое время года, тепло или холодно, солнца нет, освещение странное. Светло, все видно, а сверху мрак, ночь, без луны, без звезд, черная бездна. Нельзя понять, где источник света.

Под ногами тоже бездна. Ощущение такое, будто ступаешь по упругой массе, вроде твердого студня. Сосны стоят слишком ровными рядами, и совершенно одинаковые.

Промежутки между стволами с каждым их шагом становились все уже и скоро сосны сомкнулись в сплошные глухие стены. Оля не замечала этого, смеялась, просто покатывалась со смеху. Дима видел, что коридор, по которому они идут, заканчивается плотным туманом или облаком, сотканным не из воды, а из черных чернил.

Оля смеялась, тянула его вперед, в этот чернильный мрак. Он пытался удержать ее. Рука ее выскользнула, и она побежала. Он бежать не мог, ноги стали ватными, не слушались. Он звал ее, кричал, но звука не было. Она вдруг обернулась, и он ясно увидел, что она вовсе не смеется, а плачет.

Чернота, в которую она бежала, была живой, как гигантская чернильная медуза. Там, внутри, что-то шевелилось, тяжело переваливалось, пульсировало. Диме удалось сдвинуться с места, только когда Оля исчезла. Эта гадость как будто всосала ее. Он подошел и тоже оказался внутри.

Ночной лед, или заледеневший мрак, вот что это было. Внутри можно передвигаться, только очень медленно. Плотное ледяное пространство влажно хрустело. Глаза привыкли к темноте, и Дима разглядел, что идет по озеру. Все то же ощущение упругого студня под ногами. Мрак внизу был гуще, но все равно сквозь толщу просвечивали какие-то водоросли, камни, и слышен был глухой, далекий плеск воды.

Впереди отчетливо виднелся высокий забор, открытые ворота. За воротами дом, трехэтажный небольшой замок, построенный с претензией на роскошь. Колонны, башенки. Когда Дима подошел ближе, он увидел, что это только плоский фасад, стоило ступить на полукруглую ступеньку крыльца, и все развалилось в труху.

Он стоял один посреди пустоты. Где-то внизу, под ногами, слышался шорох. Там, завернутые в толстую мутную пленку, копошились люди, клубок человеческих тел. Как будто кто-то сбросил их в гигантский пластиковый мешок. Они пытались выбраться, задыхались, Дима видел головы, руки, ноги. Он заметил, какое все это маленькое, и понял, что там, в мешке, дети. Он бросился к ним, стал раздирать пленку, она оказалась жирной и скользкой, она была как слой масла. И прямо под этим мутным слоем белело лицо Оли.

Мрак рядом с ним медленно сгустился и образовал четкий силуэт. Фигура мужчины одного с ним роста. Куртка с капюшоном. Широкие плечи. Под капюшоном черная пустота, только два мутных беловатых пятна там, где должны быть глаза. Существо протянуло руку в белой резиновой перчатке. На ладони лежала прядь каштановых волос. Это были Олины волосы.

Дима врезал кулаком в пустоту под капюшоном, кулак прошел насквозь, существо тихо рассмеялось и стало таять.

В руке осталась ноющая боль. Внизу, в пропасти, уже ничего не было. Оглядевшись, он обнаружил, что стоит один посреди той же рощи. Под ногами обычная земля, усыпанная сухой хвоей. Над головой темно-зеленые кроны и сизое рассветное небо.

Он проснулся весь в ледяном поту и в слезах. Правая рука ныла нестерпимо. Впрочем, она часто ныла. Много лет назад пьяный коллега-грузчик уронил на нее ящик с консервами.

Проще всего было позвонить и спросить, что случилось, почему ее светлость Женечка не пришла на концерт. Но Вазелин уговаривал себя не делать этого. Он знал, как легко наглеют женщины. Стоит показать, что она нужна тебе, и начинаются фокусы. Конечно, она обиделась, что он не пригласил ее к себе в воскресенье вечером. Но он не виноват, у него дома была Наташка. Не мог же он позвонить и сказать: «Слушай, Натаха, ты давай-ка, уматывай, я сейчас с Женей приеду».

Конечно, если бы Женя заранее предупредила, тогда другое дело. Но она заявила, что хочет к нему на всю ночь, только когда они сели в такси. Еще не хватало выполнять каждый ее каприз!

Он ей нужен, а не она ему. Он, звезда, снизошел, обратил свой звездный взор на нее, пигалицу. Сколько таких, как она, готовы ради одного лишь его автографа мерзнуть, мокнуть, давиться в толпе, драть глотку, выкрикивая его сценическое имя!

Вазелин никогда ни за кем не ухаживал, никогда не добивался женского внимания. Ему приходилось чаще отбиваться, чем добиваться. Чем небрежней и циничней вел он себя с юными гламурными барышнями, тем отчаянней они к нему льнули. В интервью и на ток-шоу, рассуждая на пикантные темы, он иногда цитировал Пушкина, в собственной интерпретации: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нам она дает». Всегда часть публики поддерживала его смехом, аплодисментами. Вазелин знал, что пока существует эта часть, у которой мозги расположены ниже пояса, он не пропадет.

Себя самого он видел современным Казановой, правда, подчеркивал, что времена изменились и свои победы он таковыми не считает, поскольку понятие «победа» предполагает некую борьбу. А ему, Вазелину, прекрасные дамы сдаются всегда добровольно, без боя, да еще встают в очередь и норовят накормить, носки постирать и шнурки погладить.

Когда его спрашивали, почему он до сих пор не женат, он отвечал, что не выносит однообразия, семейная жизнь – это скучно. Чтобы оставаться в творческом тонусе, он должен постоянно стремиться к чему-то новому, свежему. Вечный поиск совершенства – вот его стихия. Смена впечатлений бодрит. Стоячая вода тухнет.

Допустим, он женится, а потом встретит кого-то лучше, и что тогда? Прекрасных женщин много, а он один. Последний и единственный русский бард, поэт, красавец. Если он соединится с какой-нибудь дамой, другие дамы лишатся надежды и будут чувствовать себя обделенными. Разве это справедливо? Каждая должна иметь свой шанс.

Вазелин никогда не стеснялся говорить о себе возвышенно. Называл себя «солнцем русской поэзии». И никто не возражал. Все только улыбались. Это воспринималось как шутовство, самоирония. Ведь надо быть совсем уж идиотом, чтобы так говорить о самом себе. Разве кому-то могло прийти в голову, что Вазелин идиот? Даже заклятые враги считали его умным, оригинальным, интересным человеком.