Он ушел с чайником, вернулся через минуту, бегом, и с порога выкрикнул:

– Она заранее была с ним знакома и знала, что он маньяк! Это оказалось кстати! Это инсценировка, вот что! – Он включил чайник, сел и закурил. – Теперь основной вопрос – где она такого откопала? Представляете, ручной маньяк, дрессированный. И при чем здесь нитки? Ну при чем, а?

– Знаешь что, Ваня, мы сейчас чайку выпьем и ты съездишь на дачу к Солодкину. Он наверняка там.

– А Фердинанд?

– Я к нему наружку приставлю, исключительно ради твоего душевного спокойствия.

– Простите, вы не могли бы отлепить жвачку от дверного глазка? – произнес испуганный детский голос за дверью.

– Попробую, – ответила Варя, вытащила из сумочки бумажный носовой платок и принялась оттирать застывшую белую замазку. – Знаете, тут нужно спиртом или одеколоном, ладно, у меня, кажется, есть туалетная вода.

Возиться пришлось довольно долго. Варя слышала за дверью торопливые шаги, потом раздался детский плач. Молоденькая невестка Солодкиной стояла за запертой дверью с ребенком на руках и ждала. Наконец стеклышко глазка стало чистым, и через минуту защелкали замки. Варя увидела на пороге худенькое бледное существо в шортах и футболке с красивым трехмесячным младенцем на руках.

– Вы никого не заметили у подъезда? – спросила девочка быстрым свистящим шепотом, не поздоровавшись. – Да заходите же скорей, заходите. – Она на секунду высунула голову на площадку и тут же захлопнула дверь, заперла на все замки и на задвижку.

– А кого я должна была заметить?

– Нет, никого конкретно. Простите, я глупость спросила.

Полчаса назад, узнав, что Олег на даче, Варя подумала: а не поехать ли туда? Вряд ли будет толк от разговора с молоденькой невесткой. Однако книжка про вуду оказалась в московской квартире, а выдумать предлог, чтобы заявиться на дачу, Варя не могла. Услышав просьбу отлепить жвачку, она стала подозревать, что приехала не напрасно, что-то здесь происходит.

– Ох, какая красавица, – Варя погладила Машу по светло-русым кудряшкам, – на вас очень похожа. Надо же, как улыбается! Я таких маленьких близко никогда не видела. Ксения, вы кого-то ждете? Или боитесь? Может, вам помощь нужна? Галина Семеновна говорила, вы совсем ребенок, и в общем, она права. Если бы я не знала, что вам девятнадцать, больше четырнадцати не дала бы. Так в чем дело? Кто вам глазок жвачкой залепил? Кто мог стоять у подъезда?

– Нет, все нормально. Никто. Совершенно никто. Спасибо. Просто я сейчас учебник психиатрии читаю и, как положено, нахожу у себя сразу все мании, фобии, психозы. Вот сейчас у меня настоящая мания преследования. – Она засмеялась так фальшиво, что самой стало неловко. – Я вам книжку принесу, вы, наверное, спешите?

– Ксения, можно я руки вымою?

– Конечно. Ванная там. А может, вы чаю хотите?

– Очень хочу, спасибо, – улыбнулась Варя.

– Подождите минут десять, хорошо? Я сейчас ее покормлю. Она только что проснулась. Вы проходите в гостиную, я сейчас.

В ванной, на полочке у раковины, Варя увидела странный предмет, похожий на старинную складную опасную бритву, очень дорогую, с рукоятью из черного дерева, с тонкой инкрустацией, перламутровой и золотой. Варя осторожно взяла бритву в руки и разглядела странные символы, напоминающие ассиро-вавилонскую клинопись. Оконечность рукояти украшал выпуклый череп, сделанный весьма искусно из желтоватой слоновой кости, в глазницах поблескивали крошечные красные камни, возможно, рубины. Варя прикоснулась к черепу и вскрикнула от неожиданности. Из рукояти с легким щелчком выскочило светлое стальное лезвие, вовсе не бритвенное. Оно было ромбовидной формы, как у кортика. Варя попыталась убрать лезвие назад, в рукоять, но край оказался таким острым, что невозможно сильно надавить пальцем. Она еще раз нажала на череп, и лезвие само спряталось на место.

«Что делает в ванной такая дорогая старинная вещь? Ведь не чистят же этим ногти!» – подумала она, аккуратно положила нож на полку, вышла из ванной, погасила свет.

Ксюша сидела в гостиной на диване, на руках у нее спал ребенок.

– Сейчас я ее уложу и поставлю чай, – прошептала она, вскинув на Варю круглые блестящие голубые глаза.

– Ничего, я не тороплюсь. – Варя уселась в кресло. – Уф-ф, совершенно сумасшедший день. У вас так хорошо, тихо.

«Она была бы очень симпатичной, даже красивой, если бы не эта паническая затравленность в глазах. Кормящая мама должна светиться покоем и счастьем. Чудесный здоровенький ребенок, отличная квартира, не знаю, как муж, но свекровь в ней души не чает. Чего ей не хватает? – размышляла Варя. – И почему, интересно, она приехала с дачи в Москву одна с ребенком?»

– Ксюша, а почему вы не на даче?

– Мне надо было показать ребенка врачу.

– Что, какие-то проблемы со здоровьем?

– Нет. Насчет прививок. Подождите, я сейчас, – она встала и на цыпочках вышла из гостиной.

Варя оглядела стены, увешанные картинами. Поленов, Врубель, Шагал. Если не подлинники, то очень качественные репродукции. Антикварная мебель, в горке красного дерева английский фарфор. Масса прекрасных дорогих безделушек, словно в антикварном салоне. Дом Галины Семеновны выглядел так же, как она сама, пестро, помпезно, дорого.

– Все, я поставила чайник, – сообщила Ксюша, появившись на пороге, – а вы давно знакомы с Галиной Семеновной?

– Порядочно.

– Вот книжка, которая вам нужна. – Ксюша положила на журнальный столик книгу в бумажной кроваво-красной обложке, со зверской разрисованной мордой и черной изломанной надписью «Тайны вуду». – Вы этим увлекаетесь?

– Не особенно. Я учусь в Университете искусств, мне надо написать курсовую о влиянии афро-азиатского языческого мистицизма на постмодернизм конца двадцатого века.

– А, понятно, – рассеянно кивнула Ксюша, – пойдемте на кухню, чай пить. Я, честно говоря, еще не завтракала. Есть хотите?

– Не откажусь. Давайте я вам помогу. Вы, наверное, очень устаете с ребенком? Может, перейдем на «ты», не возражаешь? Разница в возрасте у нас небольшая. Тебе девятнадцать, мне двадцать два.

– Конечно, – Ксюша наконец улыбнулась, – есть фрукты, йогурт, сыр. Хочешь гренки с сыром?

– Хочу. Ты долго собираешься оставаться в Москве?

– Не знаю. – Ксюша поставила чашки на стол, и Варя заметила на среднем пальце правой руки свежий порез, довольно глубокий, замазанный зеленкой.

«Значит, недавно возилась с этим ножичком. Вероятно, впервые держала его в руках. Я ведь тоже чуть не порезалась», – отметила про себя Варя.

– Да, скажи, пожалуйста, в ванной на полочке лежит складной нож, очень дорогая вещь, старинная. Правда, старинные ножи очень редко бывают складными, но от этого он становится еще более ценным. Наверное, нельзя его держать в ванной, там влажно. Это ведь антиквариат, диких денег стоит.

Ксюша застыла, несколько секунд смотрела на Варю испуганными, бессмысленными глазами и вдруг спросила нарочито небрежным тоном:

– Ты разбираешься в антиквариате? Можешь сказать, что это за нож?

– Твоя свекровь разбирается лучше, – улыбнулась Варя, – так почему он валяется в ванной?

– Я не знаю, – Ксюша растерянно заморгала, – я понятия не имею, откуда он взялся.

– Очень интересно. А кто заклеил дверной глазок жвачкой, тоже не знаешь?

– Наверное, мальчишки пошутили, – выпалила Ксюша, судорожно сглотнув, – тебе сколько гренок?

«Вряд ли в этом элитарном доме сейчас, жарким летом, остался хоть один мальчишка, – подумала Варя, – и почему она сама не могла открыть дверь и отодрать жвачку от глазка?»

– Две штуки, – сказала она вслух с улыбкой и тут же нахмурилась. – Смотри, у тебя кровь течет из пальца. Перекись есть?

– Да… – Ксюша ушла в ванную. И в этот момент зазвонил телефон. Он стоял рядом с Варей, секунду подумав, она сняла трубку.

– Ксюша? Куда ты исчезла? Я звоню от соседей, это кошмар какой-то, он дрыхнет и дрыхнет, я уж думала, совсем помер, – затараторил взволнованный женский голос. – В гамаке во дворе проспал почти сутки, потом улегся в столовой, вставал пару раз, в сортир сходил, и опять дрыхнет, храпит, как боров, сил моих нет, я говорю, Олег, включи телефон или скажи мне цифровой код, а он чего-то бормочет непонятное, мне, между прочим, даже с сердцем плохо стало, ты исчезла с ребенком, меня не предупредила. Ну, не молчи, скажи, что мне делать? Я ведь не хозяйка, мне в Москву надо съездить, а как я дом на него, такого, оставлю, а? Ты меня слышишь, Ксюша?