— Полянскую? Впервые слышу.

— Неужели? И Ольгу, сестренку мою, тоже не помнишь?

— Нет.

Официант принес Митин заказ.

— Кушай орешки, комсомолец, угощайся. — Митя подвинул вазочку с фундуком к середине стола. — Ты нас кормил! Тобольске отличным шашлыком и элитарно-партийной банкой потчевал.

Митя залпом выпил коньяк, поморщился, бросил в рот орешек.

— Знаешь, а я не забывал тебя все эти четырнадцать лет. Особенно ясно я помнил ту ночь на берегу Тобола, когда ты устроил нам прощальный пикник. Ты классно жарил шашлык, комсомолец. Ты достал отличную свинину, нежирную, нежную. Ты заранее вымачивал ее в специальном винном соусе. Ты помнишь рецепт того соуса? Нет? Конечно, ты давно уже не жаришь шашлык. Мне иногда даже снится та ночь. Ты резал лук острым, как бритва, туристическим ножом. Потом нанизывал тонкие кольца на шампур. Ты не плакал от лука. У нас у всех текли слезы. Мы смеялись и плакали. А ты орудовал ножом с таким серьезным, сосредоточенным лицом и все поглядывал на Лену.

— Все это очень интересно, — Веня попытался улыбнуться, — но я не помню никакой Лены. Да, бывало, я устраивал пикники для гостей. Много народу приезжало — из Москвы, из Ленинграда. Я встречал и сопровождал.

— А нас, значит, не помнишь? И девочку, которую нашли утром на берегу, неподалеку от нашего кострища, тоже не помнишь? Не может быть! О том ужасном убийстве говорил весь Тобольск, его обсуждали и в Хантах. «Что-то с памятью моей стало…» — пропел он неожиданно громко.

Несколько человек, сидевших в баре, оглянулись.

— Ты пьян, Синицын, — тихо сказал Веня, — езжай домой.

— Нет, комсомолец. Я не пьян. Я не барышня, чтобы захмелеть от пятидесяти граммов коньяку. Знаешь, я ведь уже готов был забыть. Столько лет прошло. У меня было много собственных проблем. И вот однажды я увидел тебя по телеку. Ты что-то вещал о благотворительности. Корреспондентка заглядывала тебе в рот.

А потом, сразу после интервью с тобой, показали очередную серию «Криминальной России». Знаешь, такой документальный сериал, с суровой музыкой и впечатляющей хроникой. Так вот, там рассказывали историю серийного убийцы, который орудовал в Тюменской области в начале восьмидесятых. Он изнасиловал и убил шестерых девочек, от пятнадцати до восемнадцати лет. Четверых задушил. А двоих зарезал. Его нашли. Мерзкая личность, алкоголик. Попался он на том, что продавал у пивного ларька дешевую бижутерию, снятую со своих жертв. Но так и не признался ни в одном убийстве. Несмотря ни на что. А его здорово обрабатывали. В конце концов расстреляли. Но он так и не признался — до последней минуты твердил, что никого не убивал. Как тебе эта история, а, комсомолец?

Митя говорил тихо и быстро, он перегнулся через столик и дышал Волкову в лицо коньячно-табачным духом. Волков слушал молча. Он чувствовал, что рубашка под мышками промокла насквозь.

— Вот ты сидишь передо мной, бледный и потный, и не знаешь, что сказать, — усмехнулся Синицын. — Скажи мне, что ты помнишь, как мы приезжали в Тобольск, помнишь Лену Полянскую, Ольгу, сестренку мою. И меня ты сразу узнал. А девочек ты не убивал. Не было этого. Ну, скажи, Веня. Мне достаточно твоего слова, и я поверю. Нас никто не слышит сейчас. Мы говорим с тобой о том, что известно только нам двоим — тебе и мне. Я сначала хотел шантажнуть тебя, каюсь. Но потом мне стало противно. Мне не нужны ни деньги твои, ни клипы, ни раскрутка. Мне даже оправдания твои не нужны. Просто скажи, что ты не убивал тех шестерых девочек. Поверю тебе на слово. Ну?!

— Ты пьян. Проспись, — тихо произнес Волков и добавил громко:

— Пошел вон, надоел!

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Митя, встал из-за стола, залпом допил свой остывший кофе, подошел к стойке расплатился с официантом и не спеша покинул бар.

Волков не успел сразу рассказать Регине об этом разговоре. Ее не было в Москве. Она улетала на три дня в Париж.

Она вернулась и прямо из аэропорта приехала в клуб «Статус», где проходила презентация нового альбома Юрия Азарова. Она любила вот так заявляться с корабля на бал. Впрочем, никакого бала в «Статусе» не было, только скучный фуршет.

Пофланировав по залу, пообщавшись с теми, с кем надо было пообщаться, они с Веней уже собрались уезжать, не спеша направились к выходу. Азаров провожал их.

И вдруг перед ними вырос как из-под земли Синицын. Непонятно, как он попал в закрытый клуб, да еще в джинсах и свитере.

Он подошел к Вене почти вплотную и тихо произнес:

— Слушай, комсомолец, а ведь у тебя тогда не пошла кровь из носа. Ты соврал. Это была кровь той девочки. И кулончик в форме сердечка ты снял с убитой в Тюмени. Ты ведь помнишь дискотеку в ПТУ? Ты знаешь, как звали ту девочку? Наташа! Она была одна у матери. Ее мать умерла от инфаркта. Сразу, в машине «Скорой». Алкаш, которого расстреляли, был прав, когда не признавался. Его расстреляли вместо тебя, комсомолец.

Синицын говорил все громче, но гул разодетой фланирующей толпы заглушал его слова. Первой опомнилась Регина.

— Есть здесь служба безопасности или нет, черт возьми! — спокойно произнесла она. — Уберите от нас этого сумасшедшего!

Два широкоплечих молодца в строгих костюмах поволокли Синицына к выходу.

— Ты маньяк, комсомолец! Ты — серийный убийца! Регина Валентиновна, он убьет вас! Берегитесь! — выкрикивал Митя, покорно следуя к выходу.

Оглянувшись, Регина наткнулась на внимательные, холодные глаза Азарова…

Майкл потолстел и отрастил бороду. Он был лыс как коленка, из-за полноты и небольшого росточка напоминал тугой, весело прыгающий теннисный мячик. Он выглядел бодрым и отдохнувшим, несмотря на многочасовой перелет.

— Ты знаешь, я страшно голоден! Вегетарианская еда в самолете была отвратительной, — затараторил он на своем порыкивающем бруклинском английском. — Мне дали соевую котлету с фасолью. А ты замечательно выглядишь. Это, как я понимаю, мистер Кротов? — Он стал немилосердно трясти Гошину руку;

— Нет, Майкл, мистер Кротов сейчас в Лондоне, а это Гоша. Мы работаем вместе.

— Гошуа? Замечательно! Вы говорите по-английски?

— Да, немного, — скромно сообщил Гоша, закончивший английское отделение Института иностранных языков.

— Очень приятно познакомиться, — продолжал тараторить Майкл. — Как поживаете? Так где, ты сказала, твой муж? В Лондоне? Стивен говорил, ты вышла замуж за полицейского полковника. Поздравляю! И он отправился в Лондон помогать Скотленд-Ярду? Ха-ха-ха! Нет, надо было сохранить те соевые котлеты и предъявить иск авиакомпании. Ты знаешь, Салли завела третью собаку. Опять эрдель. Этому не будет конца, моя жена решила превратить наш дом в собачий рай. Кстати, тебе большой привет от Салли, она собрала для тебя кое-какие лекарства.

— Лекарства? — удивилась Лена. — Зачем?

— Ее подруга Джуди прочитала в какой-то газете, что в России было несколько случаев отравления аспирином. Салли прислала для тебя качественный американский аспирин. На всякий случай. И еще что-то, приедем — посмотришь. Да, ты знаешь, мы с Салли очень долго выбирали подарок для твоей дочки. В итоге остановились на конструкторе «Лего». Купили небольшой набор, специально для двухлетнего ребенка. Наши психологи говорят, будто конструкторы благотворно влияют на детский интеллект… Ох, ну и холодно у вас в Москве! А в Нью-Йорке совсем весна. Правда, на следующей неделе обещали похолодание, но Салли не верит синоптикам. Я тоже… Надо же, как у вас здесь все изменилось! Вы выходите на европейский уровень. Не ожидал, не ожидал.

— Лен, он когда-нибудь молчит? Думаешь, ты выдержишь десять дней? Да еще это бруклинское рычание — у тебя барабанные перепонки не устанут вибрировать? — шепотом по-русски спросил Гоша, наклонившись к Лене.

— Гоша, перестань. Нехорошо…

— Ва-у! — завопил Майкл во все горло. — Мы поедем на «Волге»! В настоящей русской «Волге»! Раньше на таких машинах ездили богатые коммунисты. А теперь — богатые «новые русские»? Гошуа, вы что, «новый русский»?