– Может, и сочинил, – Вера выпустила клуб дыма и закашлялась, – но только в машину свою он не садился месяца три, как минимум, права у него просрочены, а техосмотр его колымага вообще лет сто не проходила. Машину, безусловно, вскрыли, на замке свежие царапины, а сигнализация давно не работает.

– Значит, есть другая машина! – не унимался Завидов. – Как вы не понимаете, все это фигня, мелочи. Главное, основные улики.

– Он тоже так думал, – сказал Соловьев.

– Кто?

– Молох.

– Ну, хорошо, допустим, – Завидов нахмурился и поджал губы, – а телефон учителя как он узнал?

– Да запросто. Через Интернет. Диск пиратский у него есть наверняка, а может, еще проще – Женя дала номер, – сказал Соловьев.

– Зачем?

– Затем, что она ребенок, к тому же девочка, – опять вступила Вера Сергун, – после разговора с учителем она испугалась и сильно нервничала, ей срочно надо было с кем-то поделиться.

– С клиентом? – скептически усмехнулся Завидов. – Нет, ребята, опять у вас ни фига не получается. Если дневник не подделка, то вряд ли она стала бы все выкладывать ему, он же ей жутко не нравился, она называла его киборгом и биороботом.

– В тот момент ей было все равно, кому рассказать, а он наверняка пытался выяснить, с кем она встречалась и о чем говорила. Делал он это психологически тонко, он умеет общаться с детьми, – сказала Вера и загасила сигарету.

– Да ты, вообще, откуда знаешь? – закричал на нее Завидов. – Ты дневник не читала.

– Не читала, – кивнула Вера, – но могу себе представить, как девочке стало страшно и как ей хотелось срочно с кем-то поделиться. Она жила в постоянном напряжении, испытывала непосильные психологические нагрузки, а ей едва исполнилось пятнадцать.

– Да какие нагрузки! Вы что, спятили, оба? – Завидов оскалился в противной улыбке. – Она проститутка! Тоже, нашли невинного ангела! Обыкновенная шлюха, только маленькая, но, знаете, они очень быстро взрослеют.

– Она ребенок, – упрямо повторила Вера, – ее зверски убили. И сделал это вовсе не учитель.

Соловьев посмотрел на нее с благодарностью. Ему надоело препираться с Завидовым. Да и не было в этом никакого смысла. К счастью, старший следователь Соловьев был вправе избрать ту меру пресечения, которую считал необходимой в данном конкретном случае. Он, а не майор Завидов.

– Если ты оставишь его на подписке, он сбежит. Извини, конечно, но ты ведешь себя странно. У тебя наконец первый подозреваемый, и если все сделать грамотно, суд, безусловно, признает его виновным.

«Вот так оно все и происходит, – устало подумал Дима, – денег на приличного адвоката у старого учителя, разумеется, нет. При желании можно запросто все свалить на него. То есть взять и убить старика, который если в чем и виноват, то в своем излишнем благородстве. Посади его в камеру, к уркам, отдай в руки такому вот прыткому Завидову, неделя, другая, и он готов будет признаться в чем угодно. А кстати, интересно, благородство бывает излишним?»

У Соловьева заверещал телефон. На дисплее отпечатался номер Антона.

– Они увезли ее! – заорал он в трубку так, что Дима чуть не оглох. – Я, как назло, на папиной «шестерке», на ней вообще фиг кого догонишь!

– Тихо, успокойся, кто они? Кого ее?

Антон стал быстро, сбивчиво объяснять. Соловьев молча слушал. Завидов и Вера Сергун смотрели на него с любопытством. Наверное, у него было интересное лицо, и совсем интересным оно стало, когда Антон произнес имя-отчество: Матвей Александрович, а потом еще добавил, что в коротком разговоре речь шла о ком-то по фамилии Зацепа.

«Значит, надо сидеть здесь тихо, как мышь, и не высовываться, поскольку идти мне пока совершенно некуда, – думал Марк. – Ика, когда я позвонил, скорее всего, была в квартире на Полежаевской. Где ей еще быть в такое время суток? Она обычно дрыхнет до двенадцати, потом долго моется, красится. Иногда она валяется в постели целый день до вечера, смотрит старые диснеевские мультики или канал, где постоянно показывают моды, подиумы, интервью с моделями. Получается, они вычислили квартиру на Полежаевской и явились туда? Супер! Они найдут там кассеты и диски. Но не все. Нет, не все. То, что есть в компьютере, расшифруют, но не сразу. Так. Это в принципе не плохо. Во всяком случае, есть повод поторговаться».

У него вдруг закружилась голова, то ли от голода, то ли от духоты и вони. Он закрыл глаза, прислонился затылком к холодной стене. Он ясно представил Ику в квартире на Полежаевской, одну с бандитами. Интересно, кого они прислали? Носатую крашеную блондинку? Ублюдка, который сидел в машине? Бедняга, она, наверное, жутко испугалась.

«Хорошо, что она не знает, где я, и о кассетах ничего не знает. Или догадывается? А, плевать! В любом случае она меня никому ни за что не сдаст. Ради меня она готова на что угодно. Я главный мужчина в ее жизни. Недаром я так старался, когда создавал это чудо, эту идеальную девочку. Какой она была, когда я встретил ее? Жаль, не осталось фотографий. Даже свой старый паспорт она сожгла. Толстая маленькая крыска. Личинка. Вместо передних зубов черные гнилые обломки, перья на голове, лицо в прыщах, сутулая круглая спина, почти горбик. Она заикалась и грызла ногти. Она ненавидела себя и не хотела жить. Ей было семнадцать. Я ее спас, из бесформенного комка глины я вылепил настоящее произведение искусства. В свои двадцать два она остается полноценной нимфеткой. Оттого, что другие спят с ней за деньги, для меня она еще желанней. Деньги она отдает мне. Собственно, с нее, из-за нее и начался мой бизнес. Странные существа – женщины. Нет, не странные. Примитивные. Суть у них рабская, собачья. Ика – забавная болонка, не более. И все-таки мне не по себе оттого, что она там одна, с бандитами. Бедняжка. Она там, я здесь, в грязной вонючей психушке. Я тоже бедняжка.

– Не дай мне Бог сойти с ума…

– Что, простите?

Голос доктора заставил его открыть глаза. Он и не заметил, что последнюю фразу произнес вслух.

– А? Да. Я, кажется, процитировал Пушкина.

Она стояла над ним, вся такая свежая, здоровая, красивая. Из-под шапочки выбивались короткие темно-рыжие пряди.

– Уж лучше посох и сума, уж лучше… как там дальше, не помните? – Он смотрел на нее снизу вверх, заметил маленькую родинку на круглом подбородке.

– Нет, легче посох и сума; нет, легче труд и глад. Пойдемте со мной.

– Куда?

– Ко мне в кабинет. Вас посмотрит мой коллега.

Марк потянулся, похрустел суставами, неохотно встал.

– Кто такой?

– Очень опытный, умный доктор. Профессор. Мой учитель.

Марк поднялся.

– Кстати, Ольга Юрьевна, вы должны похвалить меня.

– За что же?

– Если бы я не обидел сегодня утром старика Никонова, ему пришлось бы подписывать завещание. Вряд ли после этого его фифа стала бы навещать его так часто и кормить с ложечки йогуртом.

Доктор ничего не ответила.

В кабинете, у окна, стоял высокий мужчина в белом халате. Массивные плечи, крупная круглая голова, густой седоватый ежик, свежий запах дорогой туалетной воды.

– Вот, Кирилл Петрович, привела.

Профессор развернулся. Приятное, гладкое, правильное лицо. Глаз не видно за дымчатыми очками.

– Ну, что вы застыли? Проходите, присаживайтесь. Давайте побеседуем. Меня зовут Кирилл Петрович Гущенко. Ваше имя вы, насколько мне известно, забыли.

Профессор опустился в кресло. Марк продолжал стоять. Скрипнула дверь, в кабинет заглянула сестра.

– Ольга Юрьевна, можно вас на минуту?

– Да. Сейчас. – Филиппова вопросительно посмотрела на профессора.

– Иди, Оленька, мы тут пока поговорим по-мужски. – Профессор улыбнулся и подмигнул ей.

Когда она вышла, в кабинете стало тихо. Марк так и не сел. Гущенко достал сигарету, повертел ее в руках.

– Курить здесь нельзя, а хочется, – произнес он задумчиво. – Скажите, вы знаете, какой сегодня день?

– Вторник.

– Правильно, вторник. А год, месяц, число?