– Перестаньте обращать внимание на ее выходки ведите себя так, будто ничего не происходит. Станьте жестче. С ней надо разговаривать тоном фельдфебеля, а не сопли ей вытирать.

– Она стала много пить, – подал голос дядя Володя.

– Сколько именно?

– По-разному. Иногда за день бутылку водки.

– Сразу или постепенно?

– Постепенно. Бутылка стоит, она отхлебывает потихоньку.

– Каждый день?

– Нет. Раза два в неделю.

– Утром опохмеляется?

– Нет.

– Я пока не вижу алкогольной зависимости, но будем наблюдать. – Но она часто бывает пьяной, – возразила Ника.

– Возможно, она иногда изображает, что пьяна сильней, чем на самом деле. Старайтесь, чтобы в доме было меньше спиртного. А главное, будьте спокойней и жестче. Вы ее распустили. Вы виноваты.

«И в этом тоже», – с тоской подумала Ника.

В 1977 году Никита закончил школу и поступил в Литературный институт имени Горького на отделение поэзии.

Через год Ника сдавала выпускные экзамены. Она хорошо училась, и вполне могла получить отличный аттестат. От экзаменов зависело многое. Ника решила поступать в Первый медицинский институт, там был огромный конкурс. С пятерочным аттестатом шансов поступить становилось значительно больше. Ей предстояло тяжелое лето. Сначала выпускные экзамены, потом сразу вступительные.

Ника уходила заниматься в библиотеку или к Никите, но оставались еще вечера и ночи. Дома покоя не было. Больше недели спокойной жизни Виктория не выдерживала. Она маялась бездельем, продолжала наведываться в Дом кино и на киностудии, но уже как-то вяло, нерегулярно, словно по инерции. Вела себя там тихо, бродила тенью по коридорам, и если заглядывала в глаза известным режиссерам, то уже без всякой надежды, а лишь с немой укоризной.

Она чувствовала, где как себя надо вести, не поднимала скандалов в общественных местах, не позволяла себе с чужими никаких экстравагантных выходок, справедливо опасаясь, что могут просто-напросто вызвать милицию.

Но дома Виктория не стеснялась никого. Суицидальные спектакли стали почти привычными. А за сердце мама хваталась каждые полчаса.

Никита предлагал переехать к ним.

– Одно дело иногда переночевать, и совсем другое – поселиться, – возражала Ника.

– Все равно придется рано или поздно. Никуда не денешься.

– Слушай, как ты это себе представляешь? У тебя сессия, у меня экзамены. Мы с тобой, как примерные детки, сидим в разных комнатах над книжками, а весь дом ходит на цыпочках? Вряд ли бабушке Ане понравится, если я целый месяц буду ночевать в ее комнате.

– Бабушка с няней собираются жить на даче все лето. Родители через три дня уезжают в Болгарию на месяц.

– И они будут знать, что мы с тобой вдвоем?

– Они и так догадываются, что мы с тобой не только целуемся, – ухмыльнулся Никита, – правда, бабушка Аня сказала, мы должны обвенчаться.

– Как это?

– Понимаешь, для бабушки загс и прочие советские конторы значения не имеют. Для нее люди женаты тогда, когда обвенчаны. Но только это надо сделать после того, как ты поступишь в институт. Если вдруг кто-то узнает и стукнет в приемную комиссию, могут не принять. Потом уже не выгонят за это, а не принять могут. На каждое место по десять блатных.

Дядя Володя не возражал, чтобы Ника переехала к Никите. На время ее экзаменов он полностью взвалил на себя все проблемы с Викторией.

Самое трудное лето обернулось для Ники самым счастливым. Она попробовала на вкус будущую семейную жизнь и осталась вполне довольна. Она получила отличный аттестат, успешно сдала вступительные экзамены и была принята в Первый медицинский институт.

Бабушка Аня приехала с дачи на несколько дней, и вместе они отправились в Отрадное. Она заранее отнесла ювелиру какую-то свою старинную золотую брошку и заказала для них два обручальных колечка, да не простых, а с маленькими прямоугольными сапфирами.

Настоятель сельского храма был ее давним знакомым, а потому решился не вносить их паспортные данные в приходскую книгу. Все сведения о церковных обрядах направлялись в специальный отдел исполкома, а оттуда прямиком поступали в комсомольские и партийные организации по месту работы или учебы.

Сначала Нику окрестили. Бабушка Аня стала ее крестной матерью. А потом их с Никитой обвенчали, в пустом храме, при запертых дверях. Венцы над их головами держали старушка-свечница и молодой пьяненький хорист.

Счастливые, с сияющими таинственными физиономиями, с большим «Киевским» тортом и бутылкой токая, они приехали к Нике домой. Они не собирались рассказывать о крестинах и венчании, но решили, что надо хотя бы косвенно отпраздновать эти два события с мамой и дядей Володей. Договорились, что праздновать будут как бы только поступление Ники в институт.

Мама встретила их очередным спектаклем.

– Что у нас на этот раз? Суицид или сердечный приступ? – поинтересовалась Ника.

– Да черт ее знает, – мрачно ответил дядя Володя, – сначала буйствовала, теперь лежит, разговаривать со мной не желает.

Ника вошла в комнату. Мама лежала на диване в старом стеганом халате, отвернувшись к стене.

– Мам, – позвала Ника, – вставай, давай хотя бы чайку выпьем, посидим. Я все-таки в институт поступила. Мама не шелохнулась. Ника присела на край дивана, тронула ее за плечо. Пахнуло сильным перегаром.

– Сколько же она выпила? – спросила Ника дядю Володю.

– Грамм двести, не больше. – Он отправился на кухню и вернулся с пол-литровой бутылкой водки, в которой оставалось значительно больше половины.

– Давно спит?

– Часа три. Я не засекал время.

– Мам, просыпайся, – Ника попыталась приподнять и развернуть ее, наклонилась близко к ее лицу, замерла на миг и тут же схватила мамину руку. Пульса не было.

– «Скорую», быстро! – крикнула она. Дядя Володя кинулся к телефону. Ника развернула мать, уложила на спину, принялась делать искусственное дыхание, «рот в рот». Никита двумя руками надавливал на грудную клетку. Они остановились только тогда, когда в комнату вошла бригада «Скорой». Врач констатировал смерть.

– Она умерла не меньше часа назад. Вероятно алкогольная интоксикация, – сказал он, чуть поморщившись от мощного запаха перегара.

– Она очень мало выпила, – медленно произнес дядя Володя.

– Значит, ей хватило, – врач взглянул на початую бутылку, осторожно взял ее в руки, посмотрел на свет ковырнул ногтем этикетку, – иногда попадается некачественная водка. Небольшое количество алкоголя может спровоцировать кровоизлияние в мозг. В общем, вскрытие покажет.

Его монотонный высокий голос звучал спокойно и буднично. Ника стояла посреди комнаты не двигаясь и глядела в одну точку. Глаза казались огромными черными провалами. Никита опустил голову и машинально крутил обручальное кольцо.

Бабушка Аня немного ошиблась, заказывая кольца. Нике было великовато, а Никите едва налезло на палец. Потом, через многие годы, когда руки у него стали грубей и фаланги толще, кольцо вообще невозможно было стянуть. Никита и не пытался. Носил, несмотря ни на что.

– Я же вам сказала, никаких личных дел, кроме нашей любви, у Антосика быть не могло! – Кудиярова Раиса Михайловна, 1928 года рождения, смотрела на капитана Леонтьева совершенно пустыми, безумными глазами и кричала так, что изо рта летела слюна.

– Я вас спрашиваю о другом, – капитан достал платок и быстро вытер лицо, – я спрашиваю, за семь дней ваш сожитель выходил куда-либо из квартиры?

– Нет, я вам сказала!

– То есть все это время, и днем и ночью, он находился рядом с вами, у вас на глазах?

– И днем и ночью! Это высокая страсть, и вам не понять.

– Ну хорошо, а вы сами что, тоже ни разу за это время не отлучались из квартиры?

– Разумеется, отлучалась! Нам же надо было чем-то питаться! Антосик давал мне деньги, я ходила в гастроном.

– Он мог выйти в ваше отсутствие?

– Зачем?

– Ну, я не знаю, все-таки здоровому человеку семь дней сидеть взаперти…