С первой своей супругой Мальцев прожил семь лет, со второй пятнадцать. Официально они еще не развелись, но уже полгода жили врозь. Мальцев в загородном доме, супруга в хорошей двухкомнатной квартире в Москве, которую он приобрел для нее, когда почувствовал, что просто сходит с ума от вкусных кулебяк и тихого щебета.

И как будто по заказу, в одно прекрасное утро, совершая свою обычную пятикилометровую пробежку, Дмитрий Владимирович встретил на лесной дорожке юную красавицу с ярко-синими глазами и шелковыми черными волосами.

Она подвернула ногу, не могла встать, и пожилому чиновнику пришлось помочь ей добраться до Дома отдыха, — проводить прямо до номера. Вывих прошел удивительно быстро, и всего лишь через три дня они опять встретились в лесу. Она тоже бегала каждое утро. И Дмитрию Владимировичу показалось, что вместе бегать значительно интересней.

Пел своим нежным тенором со сцены «голубой» певец Пусик.

— Это называется «классический репертуар», — с усмешкой заметила Варя, — это Моцарт и Чайковский.

Мужской кордебалет был обнажен только до пояса. Мальчики отплясывали вокруг толстой звезды в штанах и галстуках-бабочках на голых, еще по-детски тонких шейках.

Ужин состоял из двух порций запеченной семги с зеленым салатом, минеральной воды и фруктов. Дмитрий Владимирович спиртного на дух не переносил и мяса не ел. Варя старалась перенимать его здоровые привычки. Единственное, от чего не могла отказаться, это от курения.

Взгляд его надолго застыл в одной точке. Казалось, он ничего не видит и не слышит, не чувствует изумительного вкуса запеченной семги.

— Все-таки у тебя потрясающие глаза, — услышала Варя его чуть охрипший, усталый голос и поняла, что все это время он смотрел не куда-нибудь, а на нее. — Угораздило же тебя родиться с такими глазами!

— Спасибо, — она благодарно улыбнулась. Он редко баловал ее комплиментами, иногда ей даже казалось, что он привык к ее красоте, перестал замечать.

— При таком освещении, — продолжал он задумчиво, — получается редкий сапфировый оттенок. Ты знаешь, сколько оттенков бывает у сапфиров? Больше ста. Но самый красивый синий цвет все-таки у алмаза. Есть уникальный сапфирово-синий бриллиант «Хоуп», один из самых загадочных камней в мире. Великолепный, редчайший бриллиант глубокого сапфирово-синего цвета, замечательной чистоты и совершеннейшей огранки. У него идеальные пропорции. В нем сочетается цвет сапфира с игрой и блеском алмаза. Вот такого цвета сейчас твои глаза.

— Разве алмазы бывают синими?

— Алмазы, Варюша, могут быть розовые, желтые, зеленоватые. Но это не цвет, а всего лишь оттенок, который только снижает ценность камня. Синими обычно называют слабоокрашенные алмазы, они имеют серо-голубой отлив, как небо, затянутое рыхлыми легкими облаками, и кажутся скорее мутными, чем синими. Настоящий, глубокий сапфировый цвет у алмаза — это чудо, загадка.

— Ты его когда-нибудь видел?

— Да. Он находится в Смитсоновском институте в Вашингтоне.

— То есть он никому не принадлежит?

— Многие коллекционеры готовы были отдать целые состояния за этот камень. Но он больше не продается, ни за какие деньги. Он не должен никому принадлежать.

— Почему?

— «Хоуп» приносит беду владельцам. В середине шестнадцатого века он был привезен из Индии в Европу вместе с чумой. Чума, конечно, пряталась не в камне, ею были заражены крысы в корабельном трюме, однако камень плыл в Европу на том же корабле.

— Ну, это ерунда, — улыбнулась Варя, — виноваты крысы. Или вообще никто.

— Королева Мария-Антуанетта дала его поносить своей подруге, принцессе Ламбалле, — продолжал Мальцев, и Варе показалось, что рассказывает он не ей, а самому себе, — вскоре принцесса была жестоко убита, а потом обезглавили и саму Антуанетту. Во время Французской революции алмаз был похищен, прошел через множество рук авантюристов, мятежников, дипломатов, пока в 1830 году не вынырнул, но в сильно уменьшенном виде. Таким и приобрел его английский банкир Хоуп, после чего сын банкира был отравлен, а внук потерял все свое состояние. В 1901 году русский князь Корытовский преподнес «Хоуп» парижской танцовщице мадемуазель Ледю и вскоре застрелил ее в приступе ревности. Сам князь буквально через несколько дней был убит террористами. Следующий владелец, султан Аб-дул-Хамид, подарил синий алмаз своей любовнице. Ее зверски растерзали во время дворцового переворота, а сам султан лишился власти и был изгнан. Потом алмаз достался какому-то испанцу, и тот утонул в открытом море. Следующими владельцами стала чета богатых американцев, и стоило камню попасть к ним, тут же погиб их единственный ребенок. Несчастный отец лишился рассудка.

— Ты в это веришь?

— Это известные исторические факты, — улыбнулся Дмитрий Владимирович.

— Нет, ты веришь, что во всем виноват камень?

— Конечно.

— Почему ты сказал, что мои глаза такого же цвета, как этот ужасный «Хоуп»?

— Ты боишься, цвет твоих глаз принесет несчастье?

— Ну, а если боюсь? — спросила она вполне серьезно.

— За кого же больше? За себя или за меня? — Лицо его оставалось серьезным, он смотрел на Варю слишком пристально и многозначительно, что было ему совершенно не свойственно.

— Я боюсь за нас обоих, — выпалила она и отвернулась.

— И что из этого следует?

Она ждала, что он наконец рассмеется или хотя бы улыбнется, но он оставался серьезным.

— Может, мне стоит носить цветные контактные линзы?

— Ни в коем случае! — послышался рядом мелодичный женский голос. — У вас изумительный цвет глаз, редчайший сапфирово-синий цвет. Я давно обратила внимание на ваши глаза, Варенька.

К их столику подошла блондинка в черном пиджаке, жена известного политика. Мальцев встал и поцеловал даме руку.

— Через неделю мы с Марком празднуем серебряную свадьбу, — сообщила дама, усаживаясь за их столик, — будем рады вас видеть. Сначала банкет в «Праге», потом небольшой фуршет дома, для своих.

— Спасибо, Ниночка, мы непременно приедем, — кивнул Мальцев и еще раз поцеловал даме руку.

Варя благодарно улыбнулась, но улыбка тут же застыла. Она заметила, как смотрит Мальцев на руку дамы, на перстень с огромным сверкающим бриллиантом. Ее всегда продирал озноб, когда у него становились такие глаза: холодные, внимательные и совершенно сумасшедшие.

— Госпожа Беляева, как, по-вашему мнению, повлиял кризис на рождаемость в России? — пожилая американка в широком фольклорном платье, с девичьей рыжей челочкой, прикрывающей жесткие морщины на лбу, сверлила Елизавету Павловну блестящими темно-карими глазами.

Лиза смотрела, не отрываясь, в стеклянную витрину сувенирного магазина. Ее кофе давно остыл, сигарета тлела в пепельнице.

— Лиза, вы слышите меня? Недавно моя знакомая приехала из Москвы на несколько дней, она рассказывала, что женщинам в России сегодня не хватает денег на контрацептивы. Растет количество абортов, в том числе криминальных. Джейн, корреспондент журнала «Ледиз чойс», аккредитована в Москве, живет там уже пять лет. Она привезла с собой чудовищный материал о том, как несовершеннолетние девочки избавляются от нежелательной беременности, иногда выбрасывают новорожденных на помойку.

— Да, это ужасно, — кивнула Лиза. Но ее собеседница ожидала более бурной реакции, она недоуменно подняла брови и поджала губы.

— Вы простите меня, Лиза, я человек прямой и откровенный. Всегда говорю правду в глаза. У вас, русских, появилось какое-то равнодушие. Раньше этого не было. Это вообще не свойственно русскому характеру — ледяное безразличие к ближнему. Вы совершенно спокойно стали относиться к трагедиям, которые происходят рядом с вами, у вас в стране.