Вода действительно была холодной. Он подумал, что надо быть осторожней в середине, на глубине. Там сильное течение, если сведет ногу, можно утонуть.

Многие тонут в Тоболе, особенно те, кто хорошо плавает. Обычно утопленников ищут очень долго, течение уносит их к широкому Иртышу, вдоль берегов тянется глухая тайга. Иногда вообще не находят…

Только хороший пловец сумеет доплыть до середины и вернуться обратно. Веня Волков плавал отлично. И Таня Костылева тоже неплохо. Это знали все.

Когда он вылез наконец на берег, у него стучали зубы от холода. Не одеваясь, в одних трусах, он пошел к выходу из парка. Пошел очень быстро, потом побежал…

Мокрый, продрогший выпускник школы номер пять, отличник, самый тихий и послушный мальчик в классе, Вениамин Волков, вбежал в отделение милиции. Он был в одних трусах, по щекам его катились слезы, глаза были полны отчаяния.

— Помогите! — выкрикнул он. — Пожалуйста, помогите! Танечка утонула! Мы плыли вместе, было темно, мы разговаривали, потом она замолчала. Я посмотрел, а ее нет рядом. Я нырял, искал…

Он больше не мог говорить. Его душили рыдания. Тело Тани Костылевой нашли через две недели далеко от города, в Иртыше…

Завотделом культуры горкома комсомола вспомнил, что оставил свои сигареты в кабинете директора Дворца пионеров. Возвращаясь, он услышал музыку из актового зала. Звучала песенка из какого-то старого, довоенного американского фильма. Солистка хореографического ансамбля Таня Костылева не спеша отбивала классическую чечетку на сцене. Ее стройный партнер в ковбойке старательно повторял за ней каждое па.

— Нет, еще раз давай! Опять не так! — говорила она. Легкие ножки в черных чешках летали над дощатым полом как бы сами по себе, безо всяких усилий, легко и весело.

«Мертвые не воскресают…» — подумал Волков, тихонько прикрыл дверь актового зала и зашагал по коридору к кабинету директора Дворца пионеров за своими забытыми сигаретами.

Москва, март 1996 года

Лена складывала вещи мужа в большую спортивную сумку. «Микрик» с Петровки должен был подъехать через два часа. В соседней комнате Сережа пытался уложить Лизу спать и в пятый раз читал ей первую главу «Винни-Пуха». Лиза почему-то не хотела слушать дальше, как только глава подходила к концу, требовала читать сначала. Спать она вовсе не собираюсь, хотя было уже одиннадцать.

— Папочка жж-ж! — сказала она, печально вздохнув.

Ей никто не сообщал, что папа улетает, она догадалась сама.

— Я очень скоро вернусь, — успокаивал ее Сергей, — что тебе привезти, Лизонька?

— Пух! Лизе надо Пух!

— Ты хочешь Винни-Пуха? Плюшевого медвежонка?

— Да, — серьезно кивнула Лиза.

— Большого или маленького?

— Большого, — сообщила Лиза басом и выразительно развела руками, показывая размер медвежонка. — И маленького, — подумав, добавила она тоненьким голоском.

— А спать ты сегодня собираешься? — осторожно поинтересовался Сергей.

— Папочка жж-ж! — Лиза сделала нижнюю губу подковкой, уголками вниз. Это означало, что сейчас раздастся торжественный рев. Предотвратить его можно было только одним способом — взять ребенка на руки и походить по комнате. В тот момент, когда Сергей подошел с Лизой на руках к окну и стал показывать ей, как красиво сияют огоньки в темноте, в комнату заглянула Лена.

— Вот так, значит, мы засыпаем, — покачала она головой.

— А мы вообще не собираемся спать, — безнадежно сообщил Сергей, — у нас родители не правильные, никакой строгости.

— Ладно, тогда пошли смотреть, как у папы сумка уложена, — вздохнула Лена. — Вдруг не правильная мама забыла положить не правильному папе что-нибудь важное?

Сумку проверили и чаю попили, а Лиза все не собиралась спать, разве можно уснуть, когда папа улетает?

— Скажи, пожалуйста, — задумчиво спросила Лена, — если человек — правша, станет он сам себе колоть наркотик в правую руку, да еще в кисть?

— Ну, если на обоих локтевых сгибах нет живого места, если все вены на запястье и кисти левой руки тоже исколоты, тогда он может попробовать. А что? — На левой кисти никаких следов нет, только на правой. Локтевые сгибы я не видела, но сомневаюсь, что там нет живого места.

— Ты опять об этом Мите? — вздохнул Сергей, — Да, Сереженька, я опять о нем. Я почему-то не могу не думать об этом. Я заметила царапины на его правой руке и эти точки следы от иглы, а потом его жена уверяла, будто он вообще никогда не кололся, наркотики терпеть не мог. Теперь все. Кремировали Митю. Но есть результаты вскрытия. Ольга умудрилась как-то, чтобы вскрытие сделали без очереди. Взятку, что ли, дала.

— И что?

— То самое. Высокая концентрация в крови. Чего именно, не помню, но какого-то мощного наркотика. И ампулы со шприцами по всей комнате валялись.

— Ты знаешь, сколько сейчас нераскрытых убийств по Москве? — Сергей поудобней уложил Лизу у себя на коленях, она уже дремала.

— Ну, примерно представляю, — кивнула Лена.

— Мы же все с тобой обсудили, не стоит идти по второму кругу, да еще за сорок минут до моего отъезда.

— Не стоит, — согласилась Лена, — и все-таки эти царапины на правой руке не дают мне покоя.

Сергей отнес уснувшую наконец Лизу в кроватку. Вернулся на кухню, обнял Лену и, припав губами к ее виску, прошептал:

— У нас с вами еще полчаса, уважаемая мисс Марпл.

Оперуполномоченный Миша Сичкин решил вызвать фотомодель Веронику Роговец, проходившую главной свидетельницей по делу об убийстве певца Юрия Азарова, в кабинет на Петровку для очередного допроса.

Первые два допроса велись у Вероники дома, где она почему-то постоянно разгуливала в сомнительном неглиже — прозрачном кружевном пеньюарчике огненно-алого цвета, под вторым не было ничего, даже трусиков. Вероятно, нашумевший фильм «Основной инстинкт» произвел на свидетельницу сильнейшее впечатление, она вела себя на допросах точно так, как главная героиня эротического триллера в исполнении Шарон Стоун, то бишь томно прикрывала глаза, небрежно закидывала ногу на ногу, произносила неуклюжие двусмысленности. Например, на вопрос Сичкина «Как вы провели вечер накануне убийства?» она красиво повела плечами и, выпятив пухлую нижнюю губку, сообщила:

— Вы хотите знать, чем мы занимались? Любовью! Я могу рассказать подробности, если это поможет следствию.

Даже голосом она пыталась подражать секс-символу Америки, и все ее мысли были заняты исключительно этим: похоже у нее получится или нет?

Миша, повидавший многое на своем оперском веку и отвыкший удивляться, все-таки слегка недоумевал, почему девушка ну ни капельки не реагирует на столь внезапную и трагическую смерть своего любовника в своей квартире, почему ей совсем даже неинтересно, кто застрелил Азарова, и вообще все по фигу, кроме того впечатления, которое ее ослепительная красота производит на окружающих. Но, наверное, и это ей по фигу, она даже не замечает, что на мрачного опера Мишу Сичкина ее щедрые прелести не производят должного впечатления.

— У кого, кроме вас и Азарова, были ключи от вашей квартиры? — устало спрашивал Миша.

— Ключи от квартиры фотомодели — это серьезней, чем ключи от квартиры, где деньги лежат, — низким грудным голосом произнесла Вероника и зелеными глазами с поволокой уставилась на опера, ожидая, какое впечатление произведет ее тонкая шутка.

— Вероника Ивановна, давайте попробуем припомнить, у кого могли быть ключи. Вполне вероятно, что они оказались у убийцы. — Миша тяжело вздохнул и закурил.

— Но ведь он уже убил Юрку, какая теперь разница? — Свидетельница медленно помахала ресницами.

После беседы с фотомоделью Миша Сичкин взмок, будто вагоны разгружал на сорокаградусной жаре. Вызывая свидетельницу на Петровку, он надеялся, что казенная обстановка и невозможность явиться в неглиже подействуют на томное создание хоть немного отрезвляюще.