И вдруг погас свет. Он погас во всем доме. Исчезли желтоватые отсветы, которые только что падали из соседних окон. Лена застыла, вглядываясь в темноту. В оконном стекле отражался и ярко вспыхивал огонек ее сигареты. Через минуту за дверью зазвучали шаги и голоса.

— А ты проверь! — услышала Лена голос, явно принадлежавший громиле Вадику. — Давай на улицу, а я пробки посмотрю.

Ему что-то ответили, но Лена уже не разобрала. Голоса и шаги удалились. Опять стало тихо. У Лены отчаянно стукнуло сердце. Сама не зная зачем, она стала быстро одеваться в темноте. Ощупью нашла джинсы, новую футболку. Застегнув «молнию», стала светить огоньком зажигалки, искать ботинки.

И тут же подумала: «Зачем?»

В доме стояла тишина. Ботинки оказались под комодом. Она успела натянуть один ботинок, и опять услышала голоса:

— Может, с проводкой что? Все равно ни хрена не видно!

— Шеф приедет, сразу все увидишь!

— А ты че, основной, в натуре?

— Ща покажу тебе основного! Жить надоело?

— Ладно, братва, хорош базарить. Ночь на дворе, — вмешался кто-то третий.

В замочной скважине повернулся ключ. Лена успела быстро скинуть ботинок. Дверь открылась. В глаза ударил сильный луч фонарика.

— Спишь, что ли? — мирно спросили ее.

— Почти, — кивнула она, щурясь от фонарного света, — а что случилось?

Но дверь уже захлопнули.

— А собак смотрел? — услышала Лена.

— Дрыхнут. Все дрыхнут, — громкий, со стоном, зевок, — два часа ночи. Утром разберемся, что там с электричеством.

Шаги и голоса стихли, где-то хлопнула дверь.

Лена никак не могла успокоиться. «Значит, лысый уехал. Его нет. Осталась только охрана. Сколько их? На меня и одного хватит… Сейчас они лягут спать»…

Она все-таки надела ботинки, зашнуровала, натянула свой свитер. Глаза привыкли к темноте, к тому же ярко светила луна за окном. Лена опять закурила. Она не могла понять, почему так нервничает.

— Я что, хочу убежать? Я правда хочу убежать в тайгу? Без куртки, в ботинках на тонкой подошве? Можно, конечно, надеть сверху второй свитер, но все равно ночью в тайге не выше минус десяти. Я просто заблужусь, умру от холода и голода. Меня съедят волки. Да и как я выйду? Если разбить окно, они услышат. А открыть невозможно, оно намертво забито. Я уже пробовала… — Она заметила, что говорит вслух, быстрым нервным шепотом.

И тут же замолчала. Под дверью послышался какой-то шорох, тихо лязгнул замок. Лена на цыпочках подошла к двери и посветила огоньком зажигалки. Дверная ручка медленно повернулась. Лена отпрыгнула и вжалась в стену. Дверь приоткрылась и тут же закрылась. В комнату быстро скользнул невысокий мужской силуэт. Он двигался легко и бесшумно, по-кошачьи. На секунду вспыхнул луч фонарика, уперся в Лену и тут же погас.

Терять было нечего. Она щелкнула зажигалкой. В дрожащем неверном свете она разглядела мощные, обтянутые темной кожаной курткой плечи, короткий ежик светлых волос, глубоко посаженные, почти белые глаза под голыми надбровными дугами, грубые глубокие язвины на щеках, следы незалеченных юношеских угрей.

— Вася Слепак… — прошептала она и шарахнулась к окну. — Вася, ты пришел меня убить?

Регина Валентиновна любила делать деньги и тратить их. А вот считать не то чтобы ленилась — просто терпеть не могла. Когда-то, когда их было совсем мало, в ранней студенческой молодости, она считала каждую копейку.

А сейчас все, что касалось банковских дел, бухгалтерии, вызывало у нее судорожную зевоту. Разумеется, при концерне работал целый штат бухгалтеров, юристов, менеджеров. За их квалификацию можно было не беспокоиться. А вот надежность… Эта зыбкая субстанция всегда оставалась под вопросом.

Зато Вениамин Борисович умел и любил не только делать, но и считать деньги. Вся финансовая махина концерна находилась под его неусыпным и чутким контролем. Он доверял своим сотрудникам, но проверял их постоянно. Его можно было разбудить среди ночи, и он ответил бы без запинки, как отличник таблицу умножения, сколько на каких счетах, в каких банках, сколько в ценных бумагах. Какие суммы на сегодняшний день вложены в недвижимость, какие — в теневой сектор. Он всегда знал, что творится на биржах Европы и Америки, разбирался в курсах акций не хуже профессионального брокера.

На самом деле Регина все-таки подключалась к этой скучной бухгалтерии. Постепенно и незаметно — даже для мужа — она стала наверстывать упущенное. Всегда лучше знать, чем не знать. Всякое может случиться. Однако, если речь заходила о банках, процентах и прочей прозе, она не забывала виновато разводить руками: «Я в этих вещах ничего не понимаю. Чувствую себя безграмотной дурой. Во всем остальном — умная, а в этом — дура».

Как всегда, она убедилась в своей правоте. Убедилась с грустью, но без отчаяния. Вот если бы она до сих пор действительно оставалась безграмотной дурой в финансовых делах, тогда да, впору было бы впасть в отчаяние.

Что вытворяет с банковскими счетами Веня, неокрепший после тяжелого гриппа, она узнавала не только от бухгалтера Гриши, но еще из нескольких других источников. Так было надежней.

И вот сейчас она сидела с одним из своих тайных консультантов в маленьком уютном ресторанчике, потягивала ликер «Белиус» из широкой, как блюдце, рюмки и задумчиво смотрела в ясные карие глаза молодого юриста.

Этот мальчик годился ей в сыновья. Красивый, как с рекламы лосьона после бритья, он именно этим мужественным лосьоном и благоухал на весь маленький полутемный зал. Вероятно, перед встречей вылил на себя целую бутылку.

«Детка, — лениво думала она, — неужели тебе кажется, что, если ты затащишь меня, старую равнодушную женщину, в постель, это прибавит тебе денег и перспектив? Ты и так не беден, перспективы у тебя вполне приличные — если, конечно, догадаешься, что так обильно поливать себя ароматом „настоящего мужчины“ — дурной тон. Ты стажировался в Сорбонне, у тебя неплохо варит голова. Расслабься, не надо со мной кокетничать». — Есть еще кое-что, Регина Валентиновна, — сказал между тем молодой человек и осторожно накрыл ее руку своей горячей ладонью, — но я боюсь, что эта информация… — Он откашлялся и замолчал.

— Не бойся, — мягко улыбнулась Регина, — называй вещи своими именами. Ты хочешь сказать, эта информация будет стоить дополнительных денег?

— Ну что вы! — Юноша даже покраснел. — Дело вовсе не в этом.

— А в чем же?

— Информация пока неточная, расплывчатая, а, с другой стороны, крайне опасная. Но ради вас, Регина Валентиновна, я готов пойти на риск.

«Ого! — развеселилась Регина. — Ты и правда хочешь затащить меня в койку. Ты хоть знаешь, сынок, сколько мне лет?»

Но вслух она не задала этого вопроса.

— Давай, Антоша, договаривай до конца. — Она откинулась на спинку стула и вдруг весело подмигнула. — Что ты хочешь в обмен на свой жгучий секрет? Не стесняйся. Меня не надо стесняться, я тебе в мамы гожусь.

Но Антон стеснялся. Он краснел и чувствовал, как предательски намокла рубашка под пиджаком.

— Мне кажется, — сказал он еле слышно, — об этом лучше поговорить в другом месте. Если вы не возражаете…

— Ну-у, туману напустил! — покачала головой Регина. — Прямо тайны мадридского двора. Где же мы с тобой поговорим?

— Если вы не против… — Он сделал героическое усилие, набрал полную грудь воздуха и выпалил:

— У меня дома!

Среди служащих концерна вот уже две недели ползал тихой змейкой слушок, будто у хозяина завелась зазноба. Раньше все удивлялись железной верности августейшей четы. Ни Волков, ни Градская не позволяли себе никаких посторонних увлечений. Их привыкли воспринимать как нечто единое, целое и неделимое. И вот кто-то где-то слышал, а кто-то уже и точно знал, что хозяин потерял голову.

Самое интересное заключалось в том, что предметом его воздыханий оказалась вовсе не шоу-дива, не кинозвезда, не фотомодель, а скромная, не очень молодая журналистка. Многие сгорали от любопытства. Если бы шеф завел интрижку с кем-нибудь из известных, признанных красоток, окружавших его плотным многослойным хороводом, никто бы не удивился.