— Ну что, Князя в розыск объявляем? — спросил майор Кузьменко. — Или погодим пока?

— Пожалуй, погодим. Посмотрим, что Ляля скажет.

Ляля явилась минута в минуту. На ней был строгий костюм, прямая юбка до колен, пиджак. И косметики в меру, и волосы скромно зачесаны назад, собраны в хвост. В общем, серьезная деловая дама. Никаких излишеств, ни капли кокетства.

— Когда в последний раз вы видели Нодара Дотошвили? — спросил Чернов.

— Два дня назад, — лаконично и честно ответила Ляля.

— Где и при каких обстоятельствах?

— У меня дома.

— Он был с вами всю ночь?

— Точно сказать не могу. Я спала очень крепко.

Ляля совершенно не волновалась. Она отвечала на вопросы спокойно и уверенно, словно отличница, готовая к экзамену. Но при этом старалась говорить как можно меньше. Опасалась ляпнуть лишнее.

— В котором часу вы легли спать?

— Около одиннадцати.

— Дотошвили был с вами?

— Да.

— А утром?

— Я проснулась в половине десятого. Нодара уже не было.

— Значит, в последний раз вы видели гражданина Дотошвили в одиннадцать вечера?

— Да.

— И ручаться за то, что он оставался в вашей квартире всю ночь, вы не можете?

— Нет.

— То есть Дотошвили мог покинуть вашу квартиру в любое время после одиннадцати вечера, и вы ничего не заметили, не услышали?

— Я очень крепко сплю. Можно десять раз уйти и вернуться, я не услышу, — сказала Ляля, спокойно и внимательно глядя следователю Чернову в глаза.

— Дотошвили играл в казино?

— Да.

— И как, везло ему в игре?

— Ну, не знаю, как всем… То везло, то нет.

— Он проигрывал большие суммы?

— Не знаю. Мне он об этом не докладывал.

— Хорошо, — кивнул Чернов, — вы достаточно близко знакомы с Дотошвили. Как вам кажется, он азартный человек?

— Как все, — ответила Ляля, продолжая глядеть Чернову в глаза.

— Что значит — как все? Есть люди, которые вообще не играют в азартные игры, а есть такие, которые жить без этого не могут. Некоторые приходят в казино, долго не играют, наблюдают со стороны, а потом заводятся постепенно и просаживают целые состояния. Вы читали роман Достоевского «Игрок»?

— Достоевского? — удивленно переспросила Ляля. — А при чем здесь Достоевский?

— Действительно, ни при чем. Так, к слову пришлось… — улыбнулся Чернов. — Значит вам не известно, какие суммы проигрывал ваш друг Нодар Дотошвили в казино «Звездный дождь», в котором вы работаете?

— Так я ведь работаю не в игорном зале.

Когда свидетельница ушла, Чернов откинулся на спинку стула и уставился на майора Кузьменко. Иван сосредоточенно разрисовывал фломастером сигаретную пачку.

— Значит, они решили свалить убийство на Князя, — задумчиво произнес он, не поднимая глаз от черных кружочков и закорючек, которыми покрывалась белая пачка «Кента». — Они хотят сдать нам Дотошвили и засветить Голубя. Слушай, а не сам ли Лунек распорядился кончить Калашникова? Предположим, казинщик стал скрывать от своей родной «крыши» часть доходов. Пожадничал, с кем не бывает? Лунек узнал и обиделся. А тут, очень кстати, подвернулся Голбидзе со своим наездом и дураком Князем.

Чернов покачал головой:

— Лунек кинул нам версию с Дотошвили как кость, чтобы мы грызли и никуда больше не лезли. И заметь, не самого Дотошвили, а только версию. Князя они сейчас выкручивают, как тряпку, где-нибудь на укромной даче под Москвой, в сыром подвале. Мы потом найдем труп. Это я тебе гарантирую. Там будет либо несчастный случай, либо суицид.

Егор Николаевич Баринов с детства не любил признаваться в своих болезнях даже самому себе. Отменным физическим здоровьем он гордился как одним из главных своих достоинств. А болезнь — любую, даже самую обычную, безобидную — считал чем-то стыдным и унизительным.

Впервые он по-настоящему понял, что значит болеть, когда восемь лет назад его скрутил жесточайший остеохондроз. Сначала он не придавал значения ломоте в спине. Ну, мало ли, продуло, нерв застудил. Но, когда позвоночник стал ныть нестерпимо и уже невозможно было прыгать на теннисном корте, скакать верхом и даже просто вертеть головой, он принялся спрашивать у приятелей и знакомых, нет ли у кого хорошего массажиста.

— Проблема в том, — объяснял он, — что у меня нет времени специально приезжать куда-то. Более того, сейчас я даже не могу сказать, в котором часу буду свободен завтра. А послезавтра — тем более. Мне нужен человек, который сумеет приезжать, куда я скажу и когда я скажу.

Он говорил так, словно это вовсе не его проблема, а того массажиста, который будет иметь честь обрабатывать его мускулистую спину. Ему порекомендовали отличную, правда, дорогую массажистку. Но разве можно скупиться, когда речь идет о собственном здоровье? Надо избавиться поскорей от этой пакости, и никаких денег не жалко.

Массажистка Света Петрова появилась в его кабинете ровно через двадцать минут после того, как он, набрав продиктованный приятелем телефонный номер и поскрипывая зубами от нестерпимой боли в позвоночнике, попросил ее приехать.

Высокая полноватая блондинка, дорого одетая, холеная, с той особой тяжеловато-царственной статью, которая бывает у крупных женщин. Лицо ее, несмотря на тонко и умело наложенный макияж, было слишком уж простецким, слишком никаким, чтобы он снизошел и взглянул чуть внимательней. Короткопалые руки с широкими ладонями, полными, крепкими запястьями оказались приятно теплыми и такими сильными, что при первых же разминающих движениях он невольно вскрикнул от боли.

— Ну что же вы так запустили? — ласково спросила она. — Придется потерпеть. Потом будет легче.

— Да вы не обращайте внимания, — ему стало неловко из-за проявленной слабости, — это я так, от неожиданности.

— Ясненько… Егор Николаевич не видел ее лица, но по голосу понял, что она улыбается.

Позже он разглядел ее улыбку. У нее был большой рот с полными мягкими губами. Физиономисты утверждают, что такой рот выдает натуру чувственную, безвольную, вполне добрую, но легко поддающуюся дурным влияниям. Все остальное в ее лице — небольшие светло-карие глаза, короткий толстоватый нос, низкий, чуть скошенный лоб, спрятанный под белокурой челкой, — было настолько неинтересно и незначительно, что ему потом иногда казалось, если он встретит ее случайно на улице, может и не узнать сразу.

После первого получасового сеанса ему стало ощутимо легче. Боль утихла, он с удовольствием повертел головой, сделал несколько наклонов и приседаний.

— Вот какой вы молодец, — сказала она со своей мягкой неповторимой улыбкой и ловко спрятала деньги в сумочку, — только учтите, сеансы должны повторяться не реже двух раз в неделю. Это вам сейчас кажется, будто все уже нормально. Вы и правда запустили себя.

Через три дня он вызвал ее к себе домой. Было раннее пасмурное утро, он специально проснулся пораньше, чтобы выкроить полчаса на массаж. День предстоял тяжелый и напряженный. Боль не должна отвлекать его от серьезных государственных дел.

— Ну потерпите, потерпите, миленький, — приговаривала она низким воркующим голосом.

Он опять не мог сдержаться. Ему казалось на этот раз еще больнее. Жена и сын были дома, завтракали на кухне.

Она как бы почувствовала, что не следует пока слишком стараться, и ограничилась лишь легкими постукивающими движениями. «Надо же, какая умница, — подумал он, — понимает, что, при жене и сыне мне вопить неудобно».

Он опять не видел ее лица. Пока она не делала резких, разминающих движений, боль не отвлекала и можно было расслабиться. А расслабившись, он вдруг стал замечать, что иногда она нечаянно касается его голой спины своей большой упругой грудью.

Под тонкой шелковой блузкой не было лифчика.

— Пап, мы ушли! — крикнул сын из прихожей.

— Счастливо! — отозвался он, не поднимая головы. Они всегда уходили по утрам вместе. Жена отвозила сына в университет на своей машине. Хлопнула дверь.