— Светка злющая стала после операции-то. Я говорю, радоваться надо, жива осталась. А она злится на весь мир, — махнула рукой Элла, — привыкла к большим деньгам, а как операцию сделали, жизнь под откос пошла. Я и пить стала, когда узнала, какой у нее диагноз.

— А что с ней было? — спросила Катя.

— Рак правой молочной железы, — Элла Анатольевна опять стала плакать, горько, навзрыд.

В комнату осторожно заглянула Маргоша, скорчила выразительную сочувственную гримаску, но Катя показала ей глазами, мол, не надо, не заходи. Маргоша пожала плечами, хмыкнула, удалилась.

— Она ведь красивая девка, молодая, — Элла Анатольевна шумно высморкалась в несвежий платочек, — а уже инвалид. На всю оставшуюся жизнь. Когда одета, не видно, и даже в купальнике незаметно, специальный протез сделали. Но кто ж замуж возьмет с одной-то грудью? Раньше от мужиков отбоя не было, а сейчас, кроме этого мозгляка Вовчика с рынка «Динамо», — никого. Нет, засматриваются многие. Но доходит до койки — и привет. Можно искусственную сделать, как настоящую, не отличишь. Из силикона. Но это пять тысяч долларов стоит. Откуда у нас теперь такие деньги? А ведь были деньги-то, если б знать заранее… Ох, один у нее был депутат, известный человек, солидный такой. Я его никогда не видела. Женатый, конечно. У них давно началось, он и денег ей давал, сколько хочешь, вот и приучил ее, дуреху, к красивой жизни. Лет пять у них все это длилось. Но со мной не знакомила, ни-ни, в строгом секрете держала. Жориком его называла. А по фамилии — никогда. Жорик да Жорик… Сам если звонил, то всегда поздоровается вежливо, меня по имени-отчеству назовет, о самочувствии спросит, но сам не представлялся. Я его по голосу узнавала. Воспитанный человек, ничего не скажешь. А я что? Мне бы только у нее, у Светланы-то, было все хорошо. Я уж грешным делом думала, может, разведется он с женой-то, женится на Светке моей. Куда там! Как обнаружилась у нее опухоль, этого самого Жорика след простыл. Не позвонил ни разу. Она, когда на Каширке лежала в Онкоцентре, все спрашивала меня: звонил? Я даже соврала ей пару раз, мол, звонил, интересовался. А на самом деле — ни слуху ни духу. Он ее, гад такой, использовал столько лет, а стала инвалидом — бросил. Даже не помог материально, заживо похоронил. И все они такие, сволочи… — Элла Анатольевна, а с Маргошей Крестовской они давно дружат?

— Маргошка жалеет ее, из всех старых друзей-подружек она одна, можно сказать, человеком осталась. Она и в больнице Светку навещала, и потом, после операции, поддержала, сидела с ней, объясняла, что жизнь на этом не кончается, сама узнала для моей дурехи, где можно хороший протез заказать. В общем, Маргошке я век буду благодарна. Она человек. Хоть и стала сейчас знаменитой артисткой, а человеком осталась. Светка ей иногда массаж делает, Маргоша ей подработать дает.

— Значит, они давно знакомы?

— Давно, — кивнула Элла Анатольевна, — Светка моя гримером в Малом театре работала, а Маргошка тогда на первом курсе училась, в Щепкинском. У нее ведь две специальности, у Светки. Гример и массажист. Ну, гримером сейчас фиг устроишься. Да и получают мало. А из театра она давно ушла, чего-то там у нее не заладилось, конфликты всякие были с руководством. Она ведь с характером у меня, чуть что — в крик. Совсем не умеет с людьми ладить, совсем. Даже я, родная мать, иногда с трудом ее терплю.

— Почему Света торгует на рынке? — удивилась Катя. — Ведь массажем можно хорошо зарабатывать.

— Чтобы массажисту заработать, надо иметь железное здоровье, делать по десять-двенадцать сеансов в сутки. А у Светки после операции, после всей этой химии, радиации, гормонов, здоровье совсем не то, руки слабые, головокружения бывают.

— Вы говорили, она в субботу собиралась куда-то ехать вместе с Маргошей, как раз перед тем, как пропала, — напомнила Катя.

— Не помню я. Ничего не помню. Куда она собиралась, с кем… Она же мне, мерзавка такая, не докладывает, ей на мать наплевать, живет как в гостинице.

— А вы бы все-таки заявили в милицию, — осторожно предложила Катя, — вы сказали, у нее бывают головокружения. Может, ей плохо стало на улице?

— Какая милиция? Да хоть бы она совсем сдохла, дрянь такая! Ой, не могу, жить не хочу! Все вы, суки, такие! А ты чего ко мне привязалась? Чего душу из меня тянешь? Милицией грозишь. Ну, пью, и что? Все вы, суки… Она стала грязно ругаться, проклинать весь мир, потом опять зарыдала громко, в голос. Катя не сумела ее успокоить. Началась тяжелая пьяная истерика. Галя Зыкова, та самая, которая сказала ей о смерти Глеба и продиктовала адрес, взялась отвезти ее домой.

Не то чтобы версия официального следствия казалась Валере Луньку недостоверной, вовсе нет. Он легко мог представить себе, как сумасшедшая красотка пальнула из папиного пистолета в легкомысленного любовника, который ну никак не хотел разводиться с женой.

Он видел пару раз Ольгу Гуськову, обратил внимание на странный, какой-то фанатический огонек в ее красивых глазах и даже намекнул Глебу, что у девочки мозги набекрень и от такой можно ждать любых сюрпризов.

— Смотри, Глеб, одному моему приятелю такая же вот тихая-странненькая с синими глазками дверь подожгла. Очень сердилась, что с женой не разводится.

— Да ладно, брось, — засмеялся Калашников.

— Зря смеешься, это ночью случилось, вся семья чуть дымом не задохнулась.

— Так надо было дверь стальную поставить.

— Ну, смотри, тебе видней, — пожал плечами Лунек.

И больше они к этой теме не возвращались. Валера не любил влезать в чужую личную жизнь без особой надобности.

Когда его осведомители сообщили об аресте Ольги, он только грустно покачал головой и пробормотал:

— Ну, Глеб, ну ты и придурок. Допрыгался со своими бабами. Ладно, с тебя теперь взятки гладки, ты свое получил.

Однако собственное следствие Валера прекращать не собирался. В любом случае не помешает лишний раз проверить свое сложное хозяйство.

С башкирским нефтяником Мерзоевым он разобрался сразу, там было все чисто. С Гришечкиным что теперь выяснять? Как говорится, нет человека — нет проблемы. Надо позаботиться о приличных похоронах. Оставалась последняя и самая серьезная фигура — Баринов.

За три года сотрудничества Валера успел собрать крепкий компромат на советника президента. Это дороже и надежней денег. Там много всего — липовые благотворительные фонды, бесконтрольные банковские счета, девочки… Господин Баринов любил публично, в интервью и телебеседах, поратовать за чистоту нравов, никогда не забывал самого себя привести в пример, упомянуть, что живет с одной женой почти тридцать лет, душа в душу, с голодных комсомольских времен, и других женщин, кроме свой строгой толстой профессорши-биологини Ксении Сергеевны, в упор не видит.

Но у Валеры Лунька была кассета, на которой видно, как две голенькие красотки ублажают в сауне борца за высокую нравственность, доброго семьянина, верного мужа, любящего отца, нежного деда двух прелестных внучек-близняшек.

Смешная порнушка была снята скрытой камерой, и не где-нибудь, а в загородном доме вора в законе Коржа, одного из отцов современного российского криминалитета.

Самому Коржу три года назад профессиональный киллер прострелил череп. Прах пахана покоился под роскошной мраморной плитой на Ваганькове. Но память о легендарном воре жила, причем не только в сердцах благодарных учеников, но также в «активе» оперативников ФСБ и МВД. Несколько крупных уголовных дел, связанных с его именем, оставались нераскрытыми, и закрывать их пока никто не собирался. Там много всего было: коррупция на самом высоком уровне, хищения государственного имущества в миллиардных масштабах, шантаж, вымогательство, заказные убийства. Иногда в средствах массовой информации звучали новые имена и факты, летели крепкие чиновничьи головы.

Валера Луньков начинал свою карьеру под теплым крылом Коржа. Советник президента Егор Баринов достался Луньку в наследство. А на кассету с девочками Валера наткнулся сам, почти случайно. Это был как бы довесок к «карманному» политику, приятный сюрприз от погибшего авторитета.