То, что осталось от коляски, было похоже на скелет какого-то причудливого, зверски растерзанного живого существа.

— Да, — кивнула Лена, — это наша коляска. Только она стояла в другом месте, у скамейки…

— Ее отнесло взрывом, — объяснил капитан.

— Моя обезьянка! — закричала Лиза, и всхлипывания опять переросли в отчаянный плач.

— Мне надо переодеть ребенка, мне надо домой. Мы живём совсем близко, в десяти минутах ходьбы… — Лена не могла оторвать взгляда от искореженного остова.

— Мы отвезем вас домой. Пройдемте в машину, — сказал полный капитан, — там тепло. Давайте я возьму ребенка.

— Нет! — Лиза вцепилась в маму ногами и руками. — Нет! Не хочу к дяде! Где моя обезьянка?

— А сумка ваша? — оперативник поднял с земли Ленину черную кожаную сумочку.

— Да, спасибо.

Оказалось, что маленькая плюшевая обезьянка была в сумке, а не в пакетах, висевших на ручках коляски. Прижав к мокрому комбинезону чудом уцелевшего игрушечного зверька, Лиза перестала плакать.

Хозяин джипа страшно удивился. Он всего лишь слегка долбанул в задницу козявку-"москвичок", но почему-то в результате взорвалась детская прогулочная коляска, одиноко стоявшая метрах в тридцати от машин. Впрочем, удивляться и соображать ему было некогда. Он знал, что последует за взрывом, и его совершенно не грела перспектива давать свидетельские показания ментам, которые нагрянут сюда через минуту.

Громко и нервозно матерясь, он газанул, дал задний ход и успел заметить, как из «москвичонка» пулей вылетела какая-то баба и рванула со скоростью хорошего спринтера. Но ему до этого дела не было. Ему надо было скорее сматываться, от греха подальше.

Регина старалась не бежать. Проклятый проходной двор давно был позади. Она шла очень быстро, не оглядываясь, и в спину ей летел настырный, монотонный звук милицейской сирены. Она знала, что никто за ней не гнался, но все равно этот противный визг сверлил затылок.

«Каждый должен заниматься своим делом, — тупо повторяла про себя Регина, вышагивая под мелким, как пыль, первым весенним дождем, — каждый должен…»

По дороге попалась троллейбусная остановка, подъехал полупустой троллейбус. Не взглянув на номер, Регина вошла в салон и упала на свободное место. Двери закрылись, но визг милицейской сирены продолжал терзать душу. Регина поняла, что он давно звучит не на улице, а у нее в голове.

Страшно болели затылок и шея. В проклятом одноразовом «Москвиче» на спинках передних сидений не было подголовников. Когда огромный джип долбанул жалкую жестянку, голова Регины резко откинулась назад, палец, лежавший на кнопке крошечного пульта дистанционного управления, дернулся. Радиоуправляемый детонатор тут же сработал. Никто не виноват, что это случилось на несколько минут раньше…

Надо радоваться, что не сломан позвоночник, шейные позвонки не сместились. Мышцы побаливают, но это ерунда. Главное, она не потеряла сознание, сумела вовремя выскочить и убежать. Могло все кончиться гораздо хуже. Надо радоваться…

— Женщина, вы что, оглохли?! Билет ваш предъявите! Регина глубоко ушла в свои переживания и не сразу сообразила, что происходит. Подняв голову, она обнаружила над собой наглую круглую физиономию молодого парня. Он держал в руке какую-то металлическую бирку и тыкал ею Регине в нос. Тут она вспомнила, что уже лет десять не ездила городским транспортом.

Когда-то троллейбусный билет стоил четыре копейки. В салонах висели специальные кассы с барабанами, на которые наматывались билетные ленты. Если суммы первой и второй тройки цифр в шестизначном номере совпадали, то билет считался счастливым. Его полагалось съедать. Кто-то съедал целиком, кто-то откусывал кусочек.

Соседка по комнате в общежитии собрала сразу десятка два счастливых билетов и жевала горстями, запивая лимонадом «Буратино». Регина так и не узнала, получила та девочка свою порцию счастья за жеваную бумагу или нет. Кажется, кроме расстройства желудка, никакого счастья не было от тех билетиков. Впрочем, кто знает? Столько лет прошло…

— Платите штраф, или пройдемте в отделение! — не унимался контролер.

«Чушь какая-то! — подумала Регина. — Только отделения мне сейчас не хватало!»

— Сколько? — тихо спросила она парнишку. — Десять тысяч, — сердито ответил он. — Вон, все написано большими буквами. Давай, женщина, шевелись!

«Сопляк, скотина, сукин сын!» — выкрикнула про себя Регина и, сделав над собой героическое усилие, вежливо произнесла вслух:

— Простите, молодой человек. Сейчас я заплачу вам штраф.

Она стала шарить по карманам короткой афганской дубленки, такой же одноразовой, как бедолага «москвичек». Но ничего, кроме фальшивых водительских прав на имя Тихоновой Галины Владимировны, пачки сигарет, зажигалки и крошечного пульта управления, оставшегося от взрывного устройства, в карманах не было.

— Ну, что у тебя? — подошел к контролеру напарник, мужичонка постарше, с такой же наглой физиономией.

— Да вот, не хочет женщина штраф платить, — ехидно сообщил парень.

— Я очень плохо себя чувствую, — сказала Регина.

— Пройдемте в отделение, — тот, что постарше, попытался поднять Регину за локоть.

Головы всех пассажиров были повернуты в их сторону.

— Бессовестные! — вмешалась какая-то старушка. — Только бы вам поиздеваться над человеком! Не видите, что ли, плохо женщине.

Регина действительно выглядела не лучшим образом. Сегодня утром она тщательно загримировалась — нанесла сероватые тени под глаза, подчеркнула носогубные складки, губы сделала тонкими и бледными. На голове у нее была черная вязаная шапочка, старенькая, свалявшаяся, придававшая лицу жалкий, даже траурный вид.

Именно так, по ее представлениям, должна была выглядеть пожилая интеллигентная женщина, владелица пережившего свой век «Москвича».

Продумывая и создавая этот образ, Регина представляла себе преподавательницу вуза или старшего научного сотрудника никому не нужного НИИ. У нее все в прошлом — и приличная зарплата, и престиж. Сегодня она получает гроши, питается хлебом и картошкой, бережно донашивает тряпки двадцатилетней давности, с тихим достоинством терпит незаслуженную нищету. То, что на ней надето, в далеких семидесятых называлось «дубленкой». То, в чем она ездит, гордо именовалось «автомобилем».

Какое отношение эта милая, бедная московская интеллигентка может иметь к чудовищному злодейству, к взрывному устройству, подложенному в детскую прогулочную коляску?

Регина предусмотрела все до мелочей. Но наличных денег у нее с собой не было. Ни копейки. Она просто забыла о них. В ее теперешней жизни жалкие российские бумажки были практически не нужны. Она привыкла пользоваться кредитной карточкой, ибо отоваривалась только в самых лучших и дорогих магазинах. Если иногда ее машину останавливал гаишник, то она давала ему пятидесятидолларовую купюру.

Но и долларов с собой не было. Регина ругала себя последними словами. Она даже заплакала от злости. А два контролера орали матом и пытались поднять ее за локоть. Троллейбус уже минут десять стоял в пробке.

— Простите меня, — говорила она сквозь слезы, — я еду с похорон. У меня нет денег. Я плохо себя чувствую. Простите меня.

Ситуация становилась опасной. Сейчас они поднимут ее с сиденья, на ближайшей остановке выволокут на улицу и потащат в отделение милиции. Она даже не сумеет незаметно выбросить по дороге пульт взрывного устройства. Они ведь будут держать ее за руки, очень крепко. Они просто так не отвяжутся.

— Прекратите орать, — послышался рядом молодой женский голос, — оставьте человека в покое, Я заплачу за нее штраф.

Через проход сидела молодая красивая женщина с мальчиком лет четырех на коленях. Она протягивала контролерам десятитысячную купюру.

Контролеры замолчали и обалдело оглянулась.

— Че, правда, что ли, платить за нее будешь? — с интересом спросил тот, что постарше.