— А девочки, Егор, всегда при чем. Особенно когда речь о тебе, старом котяре. Ты ж у нас ходок еще какой! А все ходоки на девочках горят рано или поздно.

— Ну, твой Калашников тоже был тот еще ходок, — заметил Баринов вполне спокойно, — между прочим, мог погореть именно на этом.

— Слушай, а ты ведь не любил Глеба, — прищурился Валера, — ты вообще людей не любишь. Только себя самого. И девок никогда не жалел, молоденьких совсем пацаночек пачками пользовал. Куда Глебу до твоих художеств!

— Послушай, — Баринов не выдержал и повысил голос, — ну что ты из меня жилы тянешь? Не заказывал я Калашникова. И пацанками ты мне в морду не тычь. Да, бывало всякое, но не больше, чем у других.

— Так другие и платят по счетам, — спокойно заметил Валера, — и ты на меня лучше не ори. Ишь, смелый какой нашелся. Про Уфимцева ты хорошо придумал, молодец. Только ведь я проверю. Гляди, если врешь… — Зачем мне врать? Ну зачем? Допустим, я сначала не выполнил просьбу твоего казинщика, а потом выполнил. Но почему из этого следует, что я мог его заказать? Кроме меня, желающих, что ли, мало?

— Мало, — кивнул Лунек, — я, во всяком случае, кроме тебя, пока не вижу желающих. Повторяю, если ты не понял. Глеб пригрозил тебе очень серьезно. И ты сделал для его ассоциации безналоговый статус. Но угроза осталась в силе. Ты почуял, что он теперь будет доить тебя, как буренку. И решил заказать, чтобы впредь не мучиться.

— Чем это, интересно, он мог мне пригрозить? Дуэлью из-за давнего романа с его Катей? Так она тогда еще и не была его женой. Восемь лет прошло. Смешно, в самом деле.

У Лунька в руках появился радиотелефон. Он быстро набрал номер, который знал наизусть. Трубку долго не брали. Наконец Валера заговорил, но совершенно другим голосом, другим тоном.

— Доброе утро, Константин Иванович. Простите, если разбудил. Как вы себя чувствуете? — произнес он мягко и почтительно. — Да, я понимаю… Ну что делать? Нет, вы только не волнуйтесь… Из-под земли достану… Да что ваши генералы? Ну их, генералов этих. Мы сами с усами… А, кстати, насчет господина Уфимцева. Вы, случайно, не помните, был у вас с ним разговор про «Ассоциацию свободного кино»? Нет, ничего серьезного. Просто надо кое-что уточнить… Ах, вот как? Не просили? К слову пришлось? Ну, понятненько… Да, конечно. Вы только держитесь. Если какая-то помощь нужна… Ну что вы, Константин Иванович, не стоит… До завтра.

Лунек нажал кнопку отбоя и, небрежно бросив телефон на диван, закурил. Он молчал целую вечность, пускал дым колечками и глядел не мигая в глаза Егору Баринову.

— Ладно, — процедил он наконец сквозь зубы, — ты говорил, дела у тебя утром? Можешь ехать по своим делам.

— Спасибо, — саркастически усмехнулся Баринов, — проверил, значит? Уточнил? Я тебе что, мальчишка? Бык-наемник, чтобы меня тягать вот так по-хамски? Я по возрасту тебе в отцы гожусь.

— Эй, ты бы не нервничал так. Вредно это для здоровья и для мужской потенции, — Лунек весело подмигнул, — папаша…

Катя открыла глаза и посмотрела на часы. Половина пятого утра. Странно, что надрывается телефон. Надо выключить звонок и не брать трубку. Последние гости уехали только в начале второго. Потом они с Жанночкой до трех приводили дом в порядок. Господи, как хочется спать… Катя, не поворачивая головы, нащупала радиотелефон на тумбочке у кровати, нажала кнопку.

— Я слушаю.

— Спишь, молодая вдова?

Тот же голос. Тот же. Только интонация немного другая. Надо встать и быстро подключить диктофон.

— Света? Ты где? Твоя мама очень волнуется.

— А тебе-то что? Ты бы лучше о себе побеспокоилась, сушеная Жизель.

— Почему ты не пришла за деньгами? — спросила Катя.

— Не твое дело.

— А сейчас зачем звонишь?

Она успела зажечь свет, взять с полки диктофон, присоединить присоску к телефону.

— Так просто. Соскучилась по тебе, хриплый, издевательский смешок.

Какой-то уж слишком хриплый, слишком издевательский.

— А если соскучилась, почему же на свидание не явилась? Сама ведь мне его и назначила, — проговорила Катя.

— Мне интересно, вычислишь ты меня наконец или нет, — говорил хриплый голос в трубке.

— Ну вот видишь, Света Петрова, я тебя вычислила, — устало вздохнула Катя. — Неужели тебе не надоело все это?

— Не-а, не надоело. Если бы ты угадала, я бы отстала от тебя. Но ты ошиблась, Орлова. Меня ведь вовсе не Светой зовут. И фамилия у меня другая.

— Ну хорошо. Я ошиблась, не угадала. Дальше что?

— А ничего.

— Слушай, а зачем ты лифчик в карман халата сунула? — неожиданно для себя спросила Катя.

— Лифчик? Надо же, а я думаю, куда он делся? Ладно, он совсем старенький, не жалко. Понимаешь, твой муж меня всегда сам раздевал. Ему это нравилось. В последний раз он был уже в халате, из душа вышел. Вот так и получилось с лифчиком. Сунул в карман в спешке. Не терпелось ему. Ну, что ты молчишь, молодая вдова? Тебе нравится все это слушать?

— Очень. Продолжай, пожалуйста.

— Продолжение следует. — Опять смешок и сразу частые гудки.

Катя выключила диктофон. Озноб так колотил, что невозможно было сосредоточиться. Она вытянула из шкафа первое, что попалось под руку, — толстый домашний свитер Глеба, надела его на ночную рубашку, сверху накинула большой пуховый платок и только потом подошла к комоду, открыла верхний ящик. Она хотела прежде всего прослушать кассету с записью предыдущего разговора.

Из верхнего ящика комода, из-под вороха старых квитанций, корешков от оплаченных счетов, открыток, писем и прочей бумажной ерунды, накопившейся в доме за многие годы, она вытащила кассету, отправилась в комнату, в которой занималась у станка. Там была стереосистема. Чтобы сравнить голоса, надо поставить сразу обе кассеты и слушать по фразе из каждого разговора.

Тембр похож, интонации. Но что-то не то. Подделка. Пародия. Однако, чтобы так пародировать, надо хорошо знать оригинал.

Света Петрова при всей ее агрессивности всего лишь злобная шептунья. Ей нравился сам процесс, но не прочитывалось за этим никакой логики, никакой определенной цели. Только эмоции. А эта, новая мадам, продумывает и взвешивает каждое слово, наезжает всерьез, пытается спровоцировать Катю. На что? Вряд ли ее интересуют только эмоции — слезы, испуг.

Света всего лишь озлобившаяся, глубоко несчастная баба с дурным характером и больными нервами. А эта значительно умней, выдержанней, жестче. Она пытается манипулировать Катей. Вероятно, манипулировала Светой. Зачем? Пока Глеб был жив, могла быть цель — развести их, женить его на себе. Вполне понятная цель. Но теперь что?

Если предположить, что Света Петрова звонила по поручению Ольги, то получается ерунда: почему сейчас, когда Ольга арестована, позвонил кто-то другой?

Вряд ли может быть еще и третья участница во всем Этом вязком злобном идиотизме. Есть только двое. Одна из них — Петрова. Это известно точно. Вторая — не Ольга. Это тоже очевидно, ибо вряд ли можно позвонить в половине пятого утра из камеры предварительного заключения. Однако сейчас, в последнем разговоре, был сделан жесткий намек именно на Ольгу. Стало быть, новая телефонная шептунья еще не знает, что Ольга арестована? Не знает и очень ждет этого. Ей не терпится. Она ждет от Кати поступка, разговора со следователем о телефонно-подушечных гадостях. Провоцирует перетряхнуть перед представителями закона грязное семейное белье, лифчики, мистические щепки, ночные звонки.

Не стоит спешить с выводами. Пока все это только лишь зыбкие догадки. Но одно ясно. Если эта милая дама-пародистка хочет, чтобы Катя поведала о ней следствию, то делать этого пока не нужно. Хотя бы только потому, что она этого так сильно хочет.

Егора Николаевича опять измучила бессонница. Однако на этот раз его донимали вовсе не абстрактные страхи, не болезненно-острое чувство ускользающего времени. Повод для беспокойства был вполне реальный. Ворочаясь с боку на бок, Егор Николаевич в десятый раз прокручивал в голове разговор с Луньком и пытался сделать хоть сколько-нибудь определенные выводы.