– Говорит по-русски?

– Очень плохо, но кодовые слова поймет. Знаете, Карл, ведь я никакой не Андре. Меня зовут Дмитрий. А Софи – Вера.

Каждый раз, приезжая из Лондона, чета Риббентропов устраивала прием в своей шикарной вилле в Берлин-Далеме, на Лентцеаллее. Стефани Хенкель сообщила Габи, что тетя будет рада видеть ее среди своих гостей, но только без фон Блеффа.

Аннелиз Риббентроп и старая баронесса друг друга терпеть не могли. Баронесса называла Риббентропов выскочками, при каждом удобном случае заявляла, что они нагло присвоили титул, что Аннелиз Хенкель на грязные алкогольные деньги купила себе дурака-мужа, который прицепил к своей плебейской фамилии приставку «фон».

Стефани заехала за Габи на машине с шофером и по дороге выложила, что думает тетя о старой баронессе.

– Набитая дура, злобная истеричка, женила на себе барона и сразу свела его в могилу, а сына прижила неизвестно от кого.

– Ого, это что-то новенькое, – удивилась Габи.

– Да об этом многие говорят, – Стефани махнула рукой. – Барон был пассивный гомосексуалист. Кстати, о твоем Франсе я тоже слышала… Конечно, тебе видней, только я все-таки не понимаю, что ты в нем нашла.

Виллу окружал большой парк с бассейном и теннисной площадкой. Внутри все лопалось от роскоши. Риббентропы коллекционировали картины, фарфор, старинные гобелены и персидские ковры.

Аннелиз, высокая широкоплечая дама с короткой шеей и крупным тяжелым лицом, окинула Габи оценивающим взглядом, крепко, по-мужски, пожала руку. Она почти не улыбалась, зато Риббентроп встречал всех гостей с одинаковой придурковато-кокетливой улыбкой. Во время разговора он гримасничал, усиленно старался придать лицу какое-то особенное, обаятельное, ироничное выражение.

Увидев Риббентропа близко, обменявшись с ним парой слов, Габи подумала, что прозвище Риббенсноб, которым наградили его молодые дипломаты, подходит скорее надменной, уверенной в себе Аннелиз, чем карикатурному светскому льву Иоахиму. Красавец, высокий блондин с правильными чертами и большими светло-голубыми глазами, в идеально сшитом костюме, богатый, успешный, он выглядел жалко на фоне своей некрасивой мощной жены.

Вилла Риббентропов славилась изысканной кухней. Серебро, хрусталь, фарфор, скатерти и салфетки с ручной вышивкой, французский раковый суп-биск со сливками и коньяком, утиная печень со спаржей под каким-то невероятным соусом, устрицы с Лазурного побережья, русская икра и стерлядь, свежие тропические фрукты, лакеи в ливреях.

«Бедная матушка баронесса, наверное, умерла бы от зависти, – думала Габи. – Она может все это себе позволить, но у нее никогда не получится так шикарно. Матушка патриотка, гостей потчует простой немецкой едой: чесночным супом с гренками, картофельными оладьями, свининой, тушеной капустой, горничных наряжает в баварские костюмы… А Риббентроп явно поскромничал, когда пришпилил себе „фона“. Почему бы не замахнуться на королевский титул? Вилла – настоящий дворец».

– Свой упрямый, непокорный нрав мой муж полностью подчинил гениальности Гитлера, – доносился с другого конца стола низкий грудной голос хозяйки дома. – Для фюрера я всегда готовлю сама, вы ведь знаете, он ест только вегетарианскую пищу.

После ужина перешли в гостиную. Габи с любопытством разглядывала старинные гобелены. Единороги, тонкие средневековые дамы и рыцари, гроты, кипарисы. На этом сказочном фоне проходили в январе тридцать третьего тайные переговоры, которые погубили Германию.

Риббентропы не были старыми членами партии, с Гитлером они познакомились только летом тридцать второго. Стефани пересказывала Габи воспоминания Аннелиз. Любовь с первого взгляда. Восторг, воодушевление, примерно такие чувства.

После успеха нацистов на выборах Гитлер потребовал у президента Гинденбурга пост рейхсканцлера. Старику фельдмаршалу Гитлер не нравился, он называл его «богемский ефрейтор», говорил, что этому господину не доверил бы даже руководить почтой, и предложил пост вице-канцлера. Вот тут у четы Риббентропов и появился шанс доказать фюреру свою любовь.

Рейхсканцлером тогда был фон Папен. Он красиво держался в седле, отлично играл в теннис, носил монокль, курил сигары, пользовался отеческой привязанностью и доверием старого фельдмаршала, своего соседа по имению, и был шапочно знаком с Риббентропом.

Иоахиму удалось уговорить рейхсканцлера встретиться и побеседовать с Гитлером. Шофер Аннелиз несколько раз возил фон Папена на эту виллу. Здесь, за изысканными обедами и ужинами, рейхсканцлера обрабатывали Гитлер, Рем, Гиммлер. Скоро к теплой компании присоединился Оскар Гинденбург, сын престарелого президента.

Его называли «непредусмотренный конституцией Оскар». Он числился военным адъютантом своего отца, славился феноменальной тупостью, был замешан в грязных аферах с налогами и государственными займами.

Беседы на вилле Риббентропов так сильно впечатлили фон Папена и «непредусмотренного Оскара», что они согласились повлиять на старого фельдмаршала. Через неделю Гинденбург сдался, назначил богемского ефрейтора главой правительства.

«Эта банальная парочка сумела повернуть ход истории, – думала Габи, наблюдая, как Иоахим и Аннелиз фланируют среди гостей. – Сначала они помогли Гитлеру прийти к власти, потом, в тридцать пятом, им удалось добиться от англичан подписания договора о флоте, который позволил Гитлеру строить военные корабли. Аннелиз явно не из породы экзальтированных дур вроде матушки баронессы. У нее холодный, расчетливый ум, наверное, неплохо работает интуиция. Неужели не чувствует, во что вляпалась? В отличие от Гиммлера, Геббельса, Гесса, Геринга, покойного Рема, эта парочка имела все задолго до знакомства с ефрейтором. Образование, деньги, связи. Чем же он их приворожил? Неужели они, подобно матушке баронессе, искренне верят, что Гитлер мессия и арийская раса спустилась с небес?»

Размышления Габи то и дело прерывал полковник СС Вилли Лунковец, седовласый статный вдовец. В течение вечера он несколько раз подкатывал к ней с любезностями и теперь, заметив, что она сидит в одиночестве, опустился на подлокотник ее кресла.

Он был пьян в дым, но вполне крепко держался на ногах и болтал без умолку.

– Все француженки – корыстные стервы. Англичанки – плоские мужеподобные жерди. Итальянки бывают хороши, когда совсем молоденькие, но подозрительно похожи на евреек и к зрелому возрасту жиреют как свиньи. Только арийские женщины могут называться женщинами в полном смысле этого слова. А по Италии пора устроить рейд с пластометрами, – полковник громко рыгнул и ткнул пальцем в сторону камина, где на полке в стеклянном футляре стоял странный прибор, похожий на очень большой циркуль с кривыми ножками.

Берлинский врач Роберт Бюргер-Вилинген, изобретатель прибора для измерения черепов, подарил Аннелиз сувенирный образец, выполненный из серебра, инкрустированный мелкими гранатами и топазами. На стеклянном футляре красовалась позолоченная пластинка в форме сердца с выгравированной надписью: «Дорогой Аннелиз от Робби в знак нежной дружбы и вечной любви».

– Они та-ак похожи на евреев, эти итальяшки, особенно некоторые, – полковник опять рыгнул и обнял Габи за талию.

– Вилли, а русские? Что вы можете сказать о русских женщинах?

Габи ловко освободила свою талию от его лапы, взяла с подноса сонного лакея две крошечные рюмки, одну протянула полковнику. Они чокнулись. Полковник выпил залпом, фыркнул, сморщился, потряс головой.

– Похожи на полек, такие же свиньи. Это что, водка?

– Конечно. Разве можно рассказать о русских, не выпив водки? Теперь быстренько закусите, – Габи сунула ему в рот тартинку с утиным паштетом и весело засмеялась.

Не успев прожевать, он схватил ее руку и поцеловал.

– Вот что я вам скажу, милая Габриэль, никаких русских не существует. Есть чукчи, казаки, поляки, евреи, чингисханы и кавказские горцы. Они все перемешались и назвались русскими.