Захар понял его по движению губ.

— Ты не слушай Монгола, сынок. Выпей со мной. Не по-людски сидим. И ешь вилкой, а не этими штуками. Удобней вилкой-то. Ты ведь не китаец.

— Еда китайская, — улыбнулся Коля, — палочками удобно. Ты попробуй, вот так, между пальцами зажми.

— На хрена, сынок? — поморщился Захар, — Не нравится мне это. Ты вот взрослый совсем стал. Послушай меня. Серьезно послушай. Можно замочить за дело. Можно. И при нечестной разборке бывает, и по пьяни, в крайнем случае. Если шкуру свою спасаешь, тоже, конечно, можно замочить… Но так, тихого лоха, ни за что… Не понимаю, — он сильно помотал лысеющей головой, — западло это, сынок.

— Тихий лох — свидетель. Свидетелей оставлять нельзя. — Коля аккуратно вытер рот салфеткой.

— Монгол. Его школа… — усмехнулся Захар. — Я хотел, чтобы он тебя только драться учил, как никто не может. А он, сука, душу из тебя высосал.

По багровому, опухшему лицу вора в законе катился пот. Захар расстегнул ворот рубашки, ему было душно. Даже сердце стало покалывать.

— Не волнуйся, — спокойно усмехнулся Коля, — ничего он из меня не высосал. Нет ее, души. Сказки все это. Люди врут себе, чтоб умирать не страшно было. А все равно страшно.

Захар ничего не ответил, только махнул рукой, наполнил до краев свою рюмку, опрокинул резким движением, занюхал хлебной корочкой.

Певица объявила в микрофон:

— Белый танец! — и запела арию Магдалины из знаменитой рок-оперы «Джизус Крайн — суперстар».

Красивая пьяненькая блондинка лет тридцати подошла к их столику и пригласила Сквозняка. Он не отказался, галантно подал даме руку.

Захар задумчиво курил и смотрел, как Коля, обняв красотку за талию, медленно покачивается среди танцующих. В ушах и на пальцах дамы посверкивали крупные бриллианты.

— Коля, Коля… Ты еще и бабам нравишься… Далеко пойдешь. Сквознячок…бормотал Захар себе под нос, но не слышал собственного голоса, не замечал, что говорит вслух.

Илья Андреевич носился по Москве с букетами цветов. В его новеньком добротном кейсе было несколько флаконов французских духов, белых конвертиков с одной-двумя стодолларовыми купюрами. С его уст слетало множество трогательных историй и возвышенных комплиментов. Постоянно звучала фраза: «Прелестная барышня, только вы мне можете помочь!»

Скромный снабженец за неделю сбросил пять килограммов веса, глаза его сверкали, лысина стала глянцевой и благоухала хорошим одеколоном. Дешевый темно-синий костюм он сменил на дорогой светло-серый. Галстук поблескивал серебристыми искорками.

Головкина было трудно узнать.

Прелестные барышни из разных департаментов действительно помогали Илье Андреевичу. Если не все подряд, то каждая третья выдавала ему информацию, скромно опуская глазки и пряча в ящик стола коробочку с флаконом духов или конвертик с деньгами. Большая часть этой информации оказывалась пустой и ненужной. Получалось словно в детской игре, когда ты ищешь с завязанными глазами какой-нибудь предмет, ходишь по комнате, шаришь руками, а тебе кричат: «Холодно… холодно… теплее…» Наконец ему удалось выяснить, что на фамилию Курбатов была зарегистрирована фирма «Стар-Сервис», занимавшаяся посреднической деятельностью по покупке недвижимости в Чехии. Это было уже «теплее». Правда, инициалы не совпадали. В Праге был застрелен Курбатов Денис Владимирович, а владельцем фирмы числился Антон Владимирович. К тому же фирма перестала существовать.

Мрачным влажным вечером он встретился со Сквозняком на скамеечке в тихом дворе неподалеку от Кропоткинской, передал очередные три миллиона российскими рублями и доложил о своих успехах.

Сквозняк, небрежно засунув в карман джинсовки пачку купюр, задумчиво произнес:

— Это брат. Родной брат. Одно отчество, одна фамилия. Выясни адрес.

— Невозможно, — покачал головой Илья Андреевич, — уже пробовал, невозможно. Есть только номер телефона и факса. Но фирмы не существует, и номер принадлежит другим людям.

— Вспомни-ка еще раз текст той заметки в чешской газете.

Илья Андреевич помнил то, что перевела для него администраторша гостиницы, почти наизусть и еще раз повторил текст для Сквозняка.

— А зачем он заходил в туристическую фирму? — внезапно спросил Сквозняк. Он что, решил на радостях купить тур на Канары?

— Да, — признался Головкин, — я тоже все время об этом думаю, зачем он заходил в туристическую фирму? Ведь не от киллера прятался. Почему его именно там кончили? Вообще все с этим Курбатовым очень странно…

— Вот ты, Головка, как бы ты поступил на его месте?

— Я? — растерялся Илья Андреевич. — Правда, как бы я поступил, окажись у меня в руках кейс с миллионом?

И тут Сквозняк засмеялся. Он смеялся так громко, что припозднившаяся молодая мамаша с коляской испуганно оглянулась и бросилась в подъезд, домой, подхватив коляску с заплакавшим ребенком.

— Когда у тебя в руках оказался миллион, — отсмеявшись, хрипло проговорил Сквозняк, — ты его просто подарил этому несчастному Курбатову. Взял и подарил, добрая душа. Причем это был не твой миллион, а мой. Ну а теперь представь себя на его месте.

Последняя фраза прозвучала как неприятный намек. Курбатов был мертв, и Илье Андреевичу вовсе не хотелось представлять себя на его месте.

— Ну, тур на Канары я бы уж точно не побежал покупать, — судорожно сглотнув, произнес Илья Андреевич, — я бы, наверное, прежде всего исчез из Праги. В ту же ночь.

— Правильно, — кивнул Сквозняк, — но он этого не сделал. Что ему могло помешать? Ладно, он не решился лететь самолетом. Но поездом-то запросто мог уехать. У него что, были дела важнее миллиона долларов?

— Нет, — помотал головой Илья Андреевич, — не могло у него быть дел важнее миллиона. Если только…

— Если только за ним кто-то шел, а он пытался оторваться, но не мог, произнес Сквозняк совсем тихо, — в городе ведь легче исчезнуть. Он не мог уехать незаметно. Вот и не уезжал. Или я не прав?

— Прав, — закивал Головкин, — как всегда, прав.

— Но оторваться ему не удалось, — продолжал Сквозняк, — пулю он свою получил в итоге. Однако мы с тобой его не мочили и не заказывали. Значит, еще кого-то он обидел.

— Ты думаешь, деньги взял тот, кто убил? — спросил Головкин шепотом.

— Ты бы стал три дня бегать по Праге с миллионом? — вопросом на вопрос ответил Сквозняк. — Если его сумели вычислить и замочили те, кто приходил к тебе в номер, они все равно пролетели мимо денег. Он не таскал их с собой. Спрятал он мой «лимон» где-то там, в Праге. Печенью чувствую.

— А толку? — вздохнул Илья Андреевич. — Никто, кроме Курбатова, не знает. А он не скажет. Может, конечно, и успел кому-то близкому сообщить, но это вряд ли…

Стальные глаза смотрели в темноту и казались черными, бездонными ямами. Сквозняк молчал. От этого молчания Илье Андреевичу делалось не по себе. Он вдруг подумал, что вот так сидеть и молчать в темноте можно только с человеком, которому доверяешь. Пауза затянулась и стала невыносимой. Илья Андреевич закурил и тут же закашлялся. Потом произнес:

— Я ведь позвонил по тому номеру, вежливо так попросил Антона Владимировича. Там молодой женский голос как рявкнет: какой, мол, номер вы набираете? Ну, я сказал какой. А она мне, как идиоту, по слогам стала объяснять: «Фирмы здесь больше нет. Здесь частная квартира. Пожалуйста, вычеркните этот номер и больше никогда сюда не звоните!» Видно, очень ее достали звонками. Недавно, между прочим, во многих районах номера меняли. У меня на работе старуха бухгалтерша ночами не спит. Тоже дали новый номер, так теперь звонят круглые сутки. Она каждый день жалуется, мол, и в полночь, и в пять утра телефон надрывается и механический голос говорит: «Положите, пожалуйста, трубку и включите, пожалуйста, факс!» Кстати, я на всякий случай и насчет факса проверил. У той фирмы, «Стар-Сервис», номер телефона и факса был один и тот же. Зашел в первую попавшуюся контору и отправил ерунду какую-то, листочек с рекламой спортивных тренажеров. Машина в конторе просигналила, что факс прошел.