Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Товарищ Штерн, сейчас с вами будут говорить.

– Кто? – сипло спросил доктор.

Вместо ответа послышались сухие шорохи, какое-то потрескивание, пощелкивание. Доктор переминался с ноги на ногу, кашлял, пытаясь прочистить осипшее горло. Вера Игнатьевна ушла к себе, бесшумно закрыла дверь. Он стоял один в холодном полутемном коридоре, левой рукой сжимал трубку, правой придерживал тяжелое одеяло. Внезапно все механические звуки стихли и приятный баритон произнес:

– Здравствуйте, товарищ Штерн, как вы устроились на новом месте?

Карл Рихардович успел привыкнуть к московской речи, сразу заметил акцент. После долгих дней ожидания он так занервничал, что не придал этому акценту никакого значения. В самом деле, почему чиновник из конторы с ковровыми дорожками и вооруженными охранниками обязательно должен говорить на чистом русском языке, без акцента? Он ни секунды не сомневался, звонят именно оттуда, поскольку ни одна живая душа за пределами конторы не знала его имени и номера, по которому с ним можно связаться. Вслед за этой мыслью возникло нечто вроде дежавю. Точно такие ночные звонки когда-то звучали в его берлинской квартире.

«Неужели сейчас за мной пришлют машину?» – подумал доктор, попытался поймать край сползающего одеяла, чуть не выронил трубку и спросил:

– Простите, кто говорит?

Последовала пауза, в течение которой доктор успел поймать одеяло, прижимая трубку ухом к плечу, кое-как натянул его на зябнущую спину и услышал:

– Товарищ Штерн, с вами товарищ Сталин говорит, – баритон произнес это невнятно, как будто жевал что-то, доктор услышал чавканье, смех, кто-то рядом с баритоном тоненько, с подвыванием, хихикал.

«Розыгрыш, глупая шутка, да, но случайные шутники не могут знать моего имени и что я живу здесь, а те, из конторы, вряд ли стали бы так шутить. Что же мне делать? Положить трубку или поверить, продолжить разговор? Пожаловаться ему, что меня тут забыли, оставили в полной неизвестности, без работы и средств к существованию?» – все это мгновенно пронеслось в голове, а баритон вдруг сказал:

– Заткнись, Клим! – хихиканье прекратилось, словно его выключили. – Извините, товарищ Штерн, это я не вам, – ласково продолжил баритон. – Тут у нас с товарищами в Политбюро вышел спор, будьте любезны, помогите нам его разрешить. Скажите, товарищ Штерн, Гитлер нормальный мужчина или нет?

– Товарищ Сталин, я не рискнул бы назвать Гитлера нормальным, у него есть очевидные психические отклонения… – ошеломленно забормотал доктор.

– Товарищ Штерн, не надо так подробно объяснять, – перебил Сталин. – Я спрашиваю, Гитлер гомосексуалист или нет?

– Нет.

В трубке опять послышался смех, на этот раз смеялись несколько человек, включая Сталина, затем что-то забулькало, пьяный тенорок пробормотал:

– Хули он знает, свечку, что ли, держал?

Тенорок явно принадлежал неизвестному хихикающему Климу. Долетали еще другие мужские голоса, но понять, что они говорят, доктор не мог. Бульканье повторилось, звякнуло стекло.

– Спасибо, товарищ Штерн. Если что нужно, не стесняйтесь, обращайтесь. Спокойной ночи.

Доктор не успел ответить, раздались частые гудки.

Несколько секунд он стоял с трубкой в руке, слушая однообразное пиканье. Одеяло валялось на полу, ноги заледенели. Наконец опомнился, повесил трубку на рычаг, волоча за собой одеяло, вернулся в комнату. Остаток ночи не мог уснуть, сотни раз прокручивал в голове разговор, пытался угадать, действительно ли говорил с самим Сталиным или это все-таки была чья-то пьяная шутка.

Утром, услышав шаги в кухне, он встал, оделся. Вера Игнатьевна готовила завтрак. Он ждал, что она спросит о ночном звонке, как-никак событие неординарное, почти месяц он прожил тут, и никто ему не звонил, ни одна живая душа. Но Вера Игнатьевна только улыбнулась, сказала «доброе утро» и предложила чаю. Он поблагодарил, извинился, что звонок разбудил ее.

Сидя на шаткой табуретке между столиком с примусом и облупленной раковиной, прихлебывая чай, он вдруг засомневался, а не приснился ли ему этот странный разговор, голос с акцентом, бульканье, хихиканье пьяного Клима.

– Карл Рихардович, попробуйте печенье, у меня на работе фельдшерица сама печет, вот угостила. И тут для вас яичко, хлеб с маслом.

– Спасибо, – он взял печенье, положил в рот, отхлебнул чаю.

– В кастрюльке овсяная каша, я много сварила, давайте вам положу, – Вера Игнатьевна поставила перед ним тарелку.

Запас продуктов, купленных в Торгсине, закончился, как ни старался он экономить консервы, крупу и сырокопченую колбасу. К тому же от сухомятки болел живот. Последние несколько дней его кормили соседи, они делали это удивительно тактично. Утром он находил на своем кухонном столике хлеб, вареные яйца, миску с квашеной капустой, несколько сваренных в мундире картошин. Когда Вера Игнатьевна бывала дома, просто предлагала ему еду.

– Вот нахлебник на вашу голову, – бормотал он, сгорая от стыда.

– Ешьте, пожалуйста, кашу, пока теплая.

– Спасибо. Вера Игнатьевна, что такое «хули»?

Она изумленно подняла брови.

– Как, простите? Впрочем, не нужно, не повторяйте, я поняла. Это нецензурное ругательство, очень грязное.

– А «держать свечку»?

– Ну, это значит быть свидетелем, присутствовать во время чьей-то интимной близости.

Он чуть не задал третий мучивший его вопрос: кто такой Клим? Но сообразил, что она вряд ли сумеет ответить.

Второй звонок прозвучал на следующий день в десять утра. Соседей дома не было, доктор давно проснулся и сам взял трубку.

– Товарищ Штерн, здравствуйте. Через тридцать минут за вами приедет машина. Водитель поднимется к вам, его зовут Григорий, он будет в штатском.

Собеседник не представился, и доктор не стал спрашивать, кто говорит. Какая разница? Главное, о нем вспомнили, с ним связались. Ночной звонок не был ни сном, ни случайной хулиганской шуткой.

Одеваясь, он обнаружил, что у единственной приличной рубашки оторвались две пуговицы и распоролся рукав. Но соседей не было, он не мог попросить иголку с ниткой. На носке, на большом пальце, зияла дыра. И вообще вид у него был потрепанный. Он уговаривал себя, что все это пустяки, однако не мог смириться, чувствовал неловкость.

Шофер Григорий оказался совсем молодым человеком, назвал доктора по имени-отчеству и приветливо улыбнулся. У подъезда стоял новенький «паккард». Карл Рихардович еще не знал Москву, но почти сразу сообразил, что везут его не в контору с ковровыми дорожками. Контора находилась в самом центре, неподалеку от Кремля. А «паккард» определенно ехал в другом направлении. Это вместе с улыбкой и человеческим лицом шофера добавило бодрости.

Дорога заняла минут пятнадцать. «Паккард» въехал во двор, остановился возле жилого дома. Григорий вместе с доктором вошел в подъезд, вызвал лифт. Все выглядело вполне обычно, однако тут было слишком тихо и чисто. Он успел привыкнуть к заплеванной лестнице на Мещанской, к мутным от грязи окнам на площадках. А тут все сияло чистотой, в подъезде в стеклянной будке сидел вахтер в синей униформе, в лифте доктор увидел зеркало и сразу отвернулся, не хотелось разглядывать собственную физиономию в ярком электрическом свете.

Дверь квартиры на седьмом этаже была обита вишневым дерматином, она открылась, на пороге возник невысокий крепкий мужчина лет тридцати в теплом джемпере, без пиджака.

– Здравствуйте, Карл Рихардович. Меня зовут Крылов Илья Петрович, – он улыбнулся и пожал доктору руку.

Паркетный пол в прихожей сверкал, в проеме двери виднелся светлый дорогой ковер. Доктор присел на скамеечку, снял грязные ботинки, очень быстро, чтобы никто не заметил дырявый носок, сунул ноги в предложенные тапочки.

В комнате горел свет, плотные плюшевые шторы на окнах были задернуты. Доктор опустился в глубокое кожаное кресло, огляделся. Полосатые обои, круглый стол у окна, накрытый кремовой вязаной скатеркой, буфет, в углу этажерка, на ней патефон. Кожаный диван, еще два кресла, низкий журнальный столик, тоже под кружевной скатеркой. Рядом торшер с шелковым абажуром, светло-зеленым, под цвет обоев, штор и ковра. Идеальный порядок, как в хорошем гостиничном номере. Ни книг, ни журналов. На полках этажерки под патефоном ни одной пластинки. На журнальном столе массивная хрустальная пепельница, совершенно чистая.

587
{"b":"897001","o":1}