Володя остался стоять, делая вид, что внимательно перечитывает адрес на листочке. Потом растерянно огляделся. Во дворе никого, кроме двоих на скамейке, не было. Подождав еще минуту, он решительно шагнул к ним.

— Извините, пожалуйста, может, вы мне поможете?

Прямо в него уперлись стальные серые глаза. Сердце замерло. Он разглядел наконец лицо. Теперь никаких сомнений не оставалось. На скамейке рядом с Головкиным сидел Сквозняк.

Володя не ожидал, что так разнервничается, и испугался: голос выдаст его, задрожит. Впрочем, это можно списать на растерянность и усталость заблудившегося провинциала.

— Вы случайно не знаете, есть здесь поблизости Белопольский переулок?

— Мы не здешние, — буркнул Головкин и отвернулся.

— Извините, — растерянно пробормотал Володя. Двор со всех сторон был окружен невысокими домами довоенной постройки. Володя, не оглядываясь, зашагал прочь, через детскую площадку. Со скамейки не было видно, как растяпа-провинциал, вместо того чтобы выйти из двора, нырнул в один из подъездов.

Он ужасно спешил, у него дрожали руки. Они могли разойтись в любой момент. Остановившись на площадке между этажами у открытого окна, он снял кепку, быстро отклеил усы и бороду, не расстегивая пуговиц, стянул ковбойку через голову и остался в синей футболке.

На лестнице не горел свет. Окно выходило во двор. Два силуэта на скамейке были смутно видны. Володя заметил, как они встали, и пулей рванул вниз, на улицу.

Чем меньше времени оставалось до конференции, тем больше приходило текстов. Верочка с головой ушла в работу. Про Федора она почти не думала. Ну, появился милый молодой человек, Мотю вернул, все в ванной починил. Ну, понравилась ему Верочка. И что? Вряд ли будет какое-то продолжение. Ей этого не надо сейчас, да и ему, вероятно, тоже. Так, случайное мужское кокетство. Мужчины ведь кокетничают не меньше женщин и часто для того, чтобы нравиться самим себе в первую очередь, а потом уже — кому-то еще. Скорее всего, он вовсе забыл, что приглашал Веру в ресторан, и больше никогда в ее жизни не появится.

Ровно в семь раздался звонок в дверь. Не в переговорное устройство домофона, а именно в дверь.

— Федор? Какой Федор? — услышала Вера мамин голос из прихожей.

— Это тот, который Мотю нашел! — объяснила Надежде Павловне Соня.

Федор был в светлом легком костюме, от него пахло хорошим одеколоном. В руках он держал большой букет белых роз. Он опять казался новеньким, чистеньким, сверкающим.

— Вера, вы еще не готовы? — Он галантно поцеловал руки всем трем дамам, начиная с Надежды Павловны, кончая Соней, чем немало смутил ребенка.

— Елки-палки, — пробормотала девочка, — прямо жених какой-то!

Он действительно был похож на жениха. Букет он протянул Надежде Павловне.

— Спасибо, — улыбнулась она, — и за Мотю, и за стиральную машину, и за букет.

— У вас теперь еще и кран не капает, — напомнила Соня, — и выключатель не искрит.

Вера ушла в свою комнату переодеваться. У нее вдруг возникло веселое, мстительное чувство: она идет в ресторан с чужим мужиком назло Зелинскому.

«Вот тебе. Стас! Ты будешь жениться-разводиться, а я должна тебе верность хранить? Ты думаешь, я никому понравиться не могу? Могу, еще как! Между прочим, этот Федор по-своему очень обаятельный, даже красивый, — думала она, надевая длинное крепдешиновое платье и расчесывая волосы, — и ничего, что чужой. Я с ним поближе познакомлюсь, а там видно будет».

И все-таки в глубине души она чувствовала, что обманывает себя. Больше всего ей хотелось, чтобы на месте Федора был сейчас Стас Зелинский, чтобы он пришел вот так, в строгом костюме, с цветами, чтобы про него можно было сказать: жених.

«Господи, ну когда же это кончится? Я ведь разлюбила его, мне все про него ясно, а вот опять…» — Вера даже поморщилась от досады.

Длинное, чуть приталенное платье и босоножки на высоких каблуках делали ее выше и тоньше. Она снова себе нравилась, как вчера, когда полузнакомый молодой человек буквально поедал ее глазами.

Он ждал ее, сидя за столом на кухне и чинно беседуя с мамой и Соней. Верочка почувствовала на себе открытый, мягкий, восхищенный взгляд. Ей стало тепло и спокойно.

— Только не слишком поздно, пожалуйста, — сказала мама, поцеловав Верочку на прощание, и прошептала на ухо:

— Очень приятный молодой человек!

Федор повел ее в небольшой ресторан, который находился совсем близко, в трех кварталах от дома. Много лет в этом помещении была химчистка, потом без конца открывалось и закрывалось что-то новое: обувной магазин, офис мелкого банка, пункт проката видеокассет, продавали итальянскую сантехнику, потом детскую одежду. И вот теперь, отремонтировав в очередной раз, сделали уютный ресторанчик под названием «Сириус».

Столики отделялись друг от друга перегородками, увитыми живым плющом. Официант, у которого усы точно повторяли форму и цвет черного галстука-бабочки, принес меню.

Вера вспомнила, что в последний раз была в ресторане на переговорах с какими-то бельгийцами. Ее нанял на две недели начинающий бизнесмен. Он все пытался задорого продать бельгийцам некие чудодейственные программы омоложения, разработанные сибирскими шаманами в позапрошлом веке, якобы найденные и расшифрованные самим этим бизнесменом, фельдшером по образованию. Он преподносил это как открытие века, переворот в медицине.

— Ну ты добавь что-то от себя, у тебя ведь язык хорошо подвешен, все-таки высшее гуманитарное образование, и вообще женщины умеют о таких вещах говорить убедительней, — шептал он Вере на ухо, когда запасы его рекламного красноречия исчерпались, — если они купят, я тебе вдвое больше заплачу.

Вера понимала, что бизнесмен старается подсунуть бельгийцам совершенную ерунду. Ей не хотелось вносить свою лепту в это одурачивание. Конечно, бельгийцы сами не дети, профессора-медики, но в какой-то момент они сломались и несколько образцов эликсира молодости приобрели. Бизнесмен на радостях заплатил, правда, не вдвое, а только в полтора раза больше. Вера была несказанно удивлена. Она ведь делала свою работу механически, ни слова не добавляла, и он, хоть французского не знал, прекрасно это понял. Она с самого начала предупредила: я только переводчик, никак не рекламный агент.

Вообще рестораны для Веры ассоциировались прежде всего с работой. Она не могла вспомнить, когда была в ресторане или кафе просто так, не в качестве переводчика.

— Что будем пить? — спросил официант.

— Верочка, это вопрос к вам. Я не пью, — улыбнулся Федор.

«Он еще и не пьет! — поздравила себя Вера. — Счастье-то какое!»

— Мне, пожалуйста, белого, сухого, совсем немного. Официант перечислил сортов пять сухих белых вин.

— На ваше усмотрение, — пожала плечами Вера. На горячее заказали по шашлыку из осетрины. Вера достала из сумочки сигарету и закурила.

— Странно, что Мотя ведет себя так по-свински, — сказала она, — сегодня, когда вы пришли, он даже не вылез поздороваться.

— Знаете, наверное, я ему напоминаю о самых неприятных моментах в жизни, задумчиво произнес Федор, — он ведь очень переживал, когда потерялся.

— Но именно вы его нашли и от тех кобелей спасли.

— Все равно я для него чужой. Ему хотелось домой, к своим хозяевам. Он нервничал, метался, не ел ничего. Это состояние тревоги он в определенной степени перенес на меня, а потому не хочет видеть, не хочет вспоминать о своих переживаниях.

— Федор, а вы не усложняете собачью психику? Вы анализируете Мотьку прямо по Фрейду, — засмеялась Вера. — На самом деле просто балованный, невоспитанный пес.

— Я уже говорил вам, Верочка, этому псу я все прощу и буду благодарен всю жизнь. Если бы не он, мы бы с вами никогда не встретились. А теперь я живу с ощущением постоянного праздника в душе. Знаете, у меня никогда такого не было. Вот проснулся сегодня утром, открыл глаза и сразу почувствовал себя счастливым оттого, что вы есть, что я вас увижу.