— Пока еще ни одна не шарахалась. А Беляева прежде всего голодная баба. Голодная в смысле секса.

— Кто? Елизавета Беляева? Ну, это ты, братец, загнул…

— Вы зря смеетесь. Ей сорок, последняя вспышка молодости, последний шанс. Женщина в таком состоянии готова на многие глупости.

— Ну конечно! По-твоему, все они голодные и все готовы на глупости, независимо от возраста, интеллекта и социального положения, причем исключительно ради тебя, единственного и неповторимого. Странно, как до сих пор тебя не обглодали до костей страждущие дамы? У Беляевой кристальная репутация. О ней даже сплетен никаких не распускают. Она верная жена и образцовая мать. Все, что ее интересует в жизни, — семья и работа.

Официант принес для Красавченко огромную тарелку с какой-то сложной курино-рыбной закуской. Перед Мальцевым поставил стакан с клюквенным соком, и Павел Владимирович совершенно рефлекторно подвинул его к себе поближе, подальше от собеседника.

— Это ненормально. Так не бывает, — прошамкал Красавченко с набитым ртом.

— Бывает всякое. Вряд ли она решится рисковать репутацией ради нескольких часов удовольствия с таким красавцем, как ты.

— Дело не только во мне. Еще раз повторяю, ей сорок. Для женщины это критический возраст. Она подсознательно стремится наверстать упущенное. А если женщина замужем двадцать лет и у нее кристальная репутация, то упустила она многое. Это простой психоанализ.

— Ладно, хватит. Нам с тобой не до психоанализа, — поморщился Мальцев.

— Вот здесь вы не правы. Без психоанализа не обойтись. Действовать надо тонко и продуманно.

— Да уж, Беляева — не дед-алкоголик, который за бутылку расскажет что угодно.

— Между прочим, с дедом мне тоже пришлось повозиться. К каждому нужен свой подход. Моя методика рассчитана на простые человеческие слабости, а слабости уравнивают людей. Для поселкового сторожа это спиртное, для сорокалетней добропорядочной женщины — секс.

— Для каждой? — Мальцев осторожно отхлебнул сок.

— Ну, практически да. Просто не всегда это заметно.

— Тебя этому тоже в разведшколе учили?

— Меня учили индивидуальному подходу к людям.

— Однако, при всем твоем тонком психологизме, ты не сумел даже деда-алкоголика, поселкового сторожа, обработать таким образом, чтобы потом можно было оставить его в живых. Ну, что ты на меня так гневно глазами сверкаешь? Разве я подарил деду бутылку, в которой вместо чистого медицинского оказался метиловый спирт?

Официант принес горячее. Тигровые креветки были так обильно политы соленым соевым соусом, что есть их Павел Владимирович не смог. Красавченко поглощал суп из морских гребешков с завидным аппетитом.

— У вас другие функции, и специальность другая, — заметил он, слизнув белесую мутную каплю с ложки. — Я ведь не суюсь в историю минералогии и в ювелирное дело, не пытаюсь рассуждать о Фаберже и о прочих вещах, в которых ничего не понимаю.

— И на том спасибо. А деда мог бы все-таки пожалеть.

— Да? Вы так считаете? Ну что ж, я с вами согласен, жаль старика. Но себя все-таки жальче. Старик болтун, каждый новый человек для него событие, и неизвестно, чем могла бы для нас обернуться его болтовня. В таких вещах лучше не рисковать, к тому же дед и так на ладан дышал.

— Ладно. Бог с ним, со сторожем. Он в итоге дал нам промежуточную информацию, и на том спасибо. Пусть земля ему будет пухом. У тебя есть какой-нибудь определенный план? Не забывай, времени в обрез, ты должен раскрутить Беляеву здесь, в Канаде. В Москве сделать это будет значительно сложней.

— Не беспокойтесь. Я раскручу. Это как раз совсем не сложно. Я продолжу ухаживать за ней, она не останется равнодушна. Если не сексуальный голод, так обычное женское тщеславие сыграет мне на руку. В любом случае, я найду возможность остаться с ней наедине, а остальное-дело техники.

— Только смотри, не отрави ее насмерть своим эликсиром правды. Один труп у нас с тобой уже есть, и если это дойдет до заказчика, он вряд ли одобрит твою излишнюю осторожность.

— А почему это должно дойти до заказчика? Мы не обязаны отчитываться по каждому персонажу в отдельности. Его интересует только результат.

— На сегодня у нас результат скверный. Информации практически никакой, и уже есть один труп. Учти, если вторым трупом станет такая знаменитость, как Елизавета Беляева, то третьим и четвертым можем оказаться мы с тобой. — Мальцев вдруг услышал себя со стороны, и у него заныл желудок.

"Я становлюсь скотиной, — поздравил он себя, и тут же утешил:

— С кем поведешься…"

— Ну, это вы преувеличиваете, мы с вами в любом случае останемся вне игры, — покачал головой Красавченко. — Кто нас вычислит?

— Нас никто не сможет вычислить. Просто не успеет, потому что уберет нас сам заказчик, чтобы ненароком не засветилось его державное имя в процессе расследования.

— Кстати, вы так и не назвали мне его имени.

— Ты думаешь, он мне представился?

— Но вы сказали «державное». То есть он человек известный.

— Нас с тобой это в любом случае не касается. Чем меньше мы о нем знаем, тем лучше. Не забывай, у тебя осталось всего четыре дня. Вариант с интервью уже провалился. Так что очень советую не строить замков на песке, не рассчитывать на свою грандиозную мужскую привлекательность и продумать несколько запасных вариантов.

— Они уже продуманы.

— Вот и отлично. Действуй. Но только прислушайся хоть раз в жизни к доброму совету, не будь таким самоуверенным.

Расплачивался, как всегда, Мальцев. Красавченко просто встал и ушел, даже не поблагодарив за ужин. Ну и черт с ним, чего еще ждать от хама?

Как только Павел Владимирович остался один, он тут же стал названивать брату в Москву. В Москве была ночь. Механический голос сообщил, что абонент временно недоступен.

— Из вашего пистолета убит человек, которому вы перед этим дважды угрожали. Вы были арестованы на месте преступления. Чтобы не вести долгих разговоров, давайте начнем с чистосердечного признания, оформим все, как положено, и это может смягчить приговор.

— Я не угрожал и не убивал. Я не знаю, каким образом попал в подъезд. Мне было очень плохо.

— Значит, чистосердечно признаваться не желаем?

— Нет. Я не убивал. Я ничего не помню. Мне было очень плохо.

— Вам было плохо… Вы пили перед ЭТИМ?

— Не помню.

— В протоколе сказано, что вы находились в состоянии сильного алкогольного опьянения.

— Я не помню.

— А что вы помните?

— Ничего.

Сане сразу не понравился следователь. Маленький пожилой толстячок, уютный, сдобный, как домашняя теплая выпечка. Именно от таких, внешне добродушных, глуповатых и безобидных, следует ждать неприятностей.

— Завтра будет проведена судебно-психиатрическая экспертиза. Но без всякой экспертизы могу вам сказать, что вы производите впечатление человека вполне вменяемого. Не советую симулировать.

— Я и не собираюсь. Пусть меня проверяет любая комиссия. Я правда ничего не помню. Я же говорил, меня накачали наркотиком, действующим на память. Я очнулся в чужом подъезде от крика и собачьего лая. Никого я не собирался убивать, у меня семья, ребенок маленький.

— Никого не собирались убивать… А зачем купили пистолет?

— Просто так. Сейчас у многих есть пистолеты. Это модно, престижно.

— У многих? У кого, например? Можете назвать поименно ваших знакомых, имеющих огнестрельное оружие?

— Я не стукач.

— Вы не стукач… Ну, хорошо, а вам известно, что незаконное приобретение, хранение и ношение оружия наказывается лишением свободы на срок до трех лет?

Саня молчал и глядел в пол.

— Я задал вам вопрос, — мягко напомнил Илья Никитич.

— Да, — еле слышно произнес Саня, не поднимая глаз.

— Значит, купив пистолет, вы вполне сознательно пошли на уголовное преступление?

— Я не считаю это преступлением.

— Убийство тоже не считаете преступлением?

— Я никого не убивал, — Саня решительно помотал головой, — меня подставили.