– Как ты думаешь, нас не кинут? – тихо спросила Света.

– Типун тебе на язык, – Ира перевернулась на спину и распласталась на воде, раскинув руки и подставив лицо солнцу, – зачем им нас кидать? Где еще они найдут таких красивых, таких умных, таких одинаковых? И потом, если кому-то можно доверять в наше похабное время, так только браткам.

Мужчина на берегу уселся на траву и принялся обыскивать вещи девочек. Сначала обшарил карманы двух пар шортов, потом без стеснения вытряхнул все содержимое из клеенчатой пляжной сумки.

– Все, плывем назад, – сказала Света, – что-то нехорошо мне.

– Может, перегрелась?

– Не в этом дело, – Света развернулась к берегу, увидела мужчину, который рылся в их вещах, но отнеслась к этому вполне спокойно и только сообщила сестре, все еще лежавшей на спине: – Явился, не запылился.

– Что, уже? – Ира неохотно перевернулась. – Я думала, мы успеем спокойно позагорать. Эй, ну что за дела! – закричала она так громко, что у Светы заложило уши. – Кончай нас шмонать, подождать не можешь? Хорошо, что мы его заметили, – сказала она Светлане с нервным смешком, – мог бы запросто взять по-тихому и смыться. Так ты не объяснила, почему тебе плохо?

– Потому, что этой ночью я была на дискотеке, – бесцветным голосом проговорила Света, – потому, что меня рвет от кроличьей крови, подсоленного вишневого сока и от всех тех гадостей, которыми мы там дружно занимаемся, я не могу больше участвовать в этих оргиях. Мне кажется, еще одна такая ночь, и я либо умру, либо окончательно сойду с ума и стану настоящей маньячкой. Знаешь, когда я сломалась? Когда появился Солодкин со своей видеокамерой. Мне вдруг захотелось, чтобы он был из милиции или из ФСБ и чтобы нашу похабную семейку наконец накрыли. Пусть что угодно, интернат, колония, панель, но только не кровь живых кроликов, не траханье на алтаре, покрытом церковной парчой…

– Кончай ныть, – процедила Ира сквозь зубы, – мы уже подплываем, нас запросто могут услышать.

– Не спеши. Я должна успокоиться. Когда я поняла, что это ничтожество Солодкин никакой не мент, а самый обыкновенный наркоман, которому зачем-то понадобилось снимать нас на видео, я сломалась. Но, хоть убей, не понимаю, почему мама Зоя позволила ему?

– Маму Зою хлебом не корми, дай покрасоваться перед объективом. Ты замечала, с каким кайфом она общается с журналистами, какое у нее лицо, когда она разглядывает свои фотографии и читает статейки о своем материнском подвиге в разных журналах и газетах?

– И ничего не боится, гадина, – еле слышно выдохнула Света.

– Чего ж ей бояться? У нее отличная «крыша», к тому же наши дискотеки никто еще не снимал ни разу.

– Черные мессы, – быстро, на выдохе, произнесла Света, – вот так это называется.

– Все, тихо! – скомандовала Ира.

Они встали на дно. Вода доходила до пояса.

– Ну чего, девки, наплавались? – крикнул им с берега мужчина. – Ох, русалки, мать вашу, посмотрели бы на себя!

Тела их были покрыты бурой тиной, длинные волосы свисали, как плети. Мужчина подкинул на ладони увесистую связку ключей, затянулся и выпустил дым из ноздрей. Света, ни слова не говоря, навзничь упала на траву. Ира уселась рядом с мужчиной, вытянула сигарету из его пачки.

– Может, ты объяснишь, какого хрена полез к нам в сумку без разрешения?

– Я думал, вдруг вы утонете. – Он скорчил трагическую гримасу, а потом засмеялся. Смех у него был высокий, переходящий в визг. – Как вы собираетесь смывать эту дрянь? Здесь нет душа, – спросил он, продолжая смеяться, и увесисто шлепнул Иру по голой груди. Она тут же дала ему кулаком в плечо, он замахнулся, но опустил руку и прорычал еле слышно: – Ладно, живи пока, я с тобой позже разберусь. Нет, не могу на вас смотреть, уродки, неужели так и пойдете?

– Оно высохнет и стряхнется, как пыль, смывать не надо, это полезно для кожи, – спокойно объяснила Ира. – Значит, ты, добрый наш, надеялся, что мы утонем в этом болоте и тебе не придется платить за ключики? А тебе не пришло в голову, что квартира на сигнализации?

– Любая сигнализация отключается, – лицо его окончательно оправилось от дурацкого смеха, потяжелело, набухло, нижняя губа оттопырилась, – вы, вообще, крутых из себя не стройте, одно мое слово, и вас никуда не возьмут. Ясно? Ведите себя тихо, вежливо и не забывайте, сучки, с кем разговариваете.

– Ты расплатись сначала, – подала голос Света, – а потом уж будешь трепаться.

– Это кто там бормочет? Ирка, ты не знаешь, что за падаль там валяется и воздух портит?

Ира смерила его брезгливым взглядом, молча сгребла и кинула в сумку одежду, полотенце, расческу, банку крема для загара и прочие мелочи, встала и громко произнесла:

– Вставай, сестренка, нам пора.

Света вскочила резко, как отпущенная пружина, и обе направились к роще.

– Стойте, сучки! – мужчина нехотя поднялся, догнал их одним прыжком и вцепился Свете в предплечье так, что та вскрикнула. – Сначала вы мне все расскажете, а потом мотайте!

– Отцепись! – Света дернулась, и он отпустил ее. – Сначала плати, потом будем разговаривать.

– За что платить-то? – прищурился он. – Вы повеселились, покрутили задницами, и вся работа. Ладно, девки. Сегодня вечером получите то, что вам причитается. Обещаю.

– Вот как получим, так и расскажем, что там за сигнализация, – оскалилась Ира, – а сейчас отвали, понял?

– Слушайте, а что это вы такие стали смелые? Думаете, если вас обещали забрать, вам все можно? Я, между прочим, преподаватель ваш, а вы со мной разговариваете, как с равным.

В ответ обе засмеялись, причем Светин надрывный хохот был похож на рыдания.

– Преподаватель! – простонала Ира, хватаясь за живот. – Ой, не могу, заслуженный учитель России! Ты еще предъяви свои кубки, грамоты и медали, спортсмен хренов!

– А вот этого не трогай, – медленно, тихо, сквозь зубы процедил мужчина, – вот это, сучка, не твое дело, и если я еще раз от тебя что-нибудь подобное услышу, урою, на куски разрежу, поняла? Повтори! – он моментальным движением выбросил руку и за волосы притянул Иру к себе так, что она чуть не упала, и, продолжая смеяться ему в лицо, звонко прокричала:

– Светка, я поняла, почему он не слинял с ключами! Он адреса не знает. А там еще сигнализация. Если б не это, он бы нас с тобой уже давно утопил, а потом сказал, что так и было, – она поморщилась, потому что он изо всех сил дернул ее за волосы. – Все, пусти, дурак, больно. Я поняла. Если я еще раз заикнусь про твои хреновы медали и грамоты, ты меня уроешь, на куски изрежешь и сожрешь сырую, с солью и красным перцем. Я тебе верю. Ты можешь. Все, пусти.

Хватка его ослабла, в руке остался клок длинных Ириных волос, пропитанных болотной тиной. Он брезгливо вытер ладонь о штаны, сплюнул в траву, достал сигарету, закурил. Девочки стояли рядом и молча смотрели на него. Они не видели его глаз за очками, но знали, что из карих глаза эти сделались желтыми и мутными, как желчь. Ира вынула из сумки драную белую футболку и быстро натянула ее потому, что только сейчас вспомнила о своей голой груди и почувствовала себя уязвимой под этим невидимым желтым взглядом.

Он курил, пуская дым прямо в них, в их лица, и молчал. Левая рука была в кармане широких штанов. Где-то совсем близко послышалась монотонная дробь дятла, что-то плеснуло в пруду, и прямо у них над головами вдруг страшным, истерическим карканьем разразилась ворона. Света вздрогнула и отшатнулась, к ее ногам упало нечто маленькое, розово-серое, с бездонной черной дырой посередине. Присев на корточки, она увидела в траве вороненка. Дырой был его клюв, распахнутый в жутком крике, но ничего, кроме слабого хриплого писка, у птенца не получалось. Дрожали короткие зачатки крыльев, глазки, подернутые смертельной мутью, смотрели на Свету. Она осторожно взяла птенца в ладони, и едва успела распрямиться, как ворона кинулась на нее с хриплым воплем, лицо обдало холодным вонючим ветром, Света увидела совсем близко круглые лиловые зрачки, крепкие длиннопалые лапы с черными кривыми, как кинжалы, когтями.