Захотелось вытащить листок из папки и уничтожить, как он делал это с незарегистрированными доносами из сводок областных НКВД. Но что толку жечь копию, когда оригинал уже на столе у Хозяина?

Он хрустел сплетенными пальцами. В голове неслось: «Иван, ты что, думаешь, будто он не знает этих твоих точных цифр? Вредитель Берия по собственной инициативе потрошит военную разведку, а дорогой товарищ Сталин не в курсе? Решил глаза ему открыть? Или пытаешься таким образом отбить атаку Клима? Да Клим ноль без палочки, телегу свою писал по указанию Хозяина. А ведь он предупредил тебя, «слишком честная душа», ясно дал понять, что ты ему не подходишь. Нет в тебе яда и желчи, врать не умеешь».

Илья встал у открытого окна. В лицо пахнуло нежным теплом, бой курантов на минуту заглушил радостный птичий щебет. Он смотрел на пышные белые облака в глубоком синем небе, на зеленую пирамидку Набатной башни.

Впервые за годы работы в Особом секторе спецреферент Крылов нарушил табу. Тщательно выстроенная система служебных отношений дала трещину, и сквозь нее, будто трава сквозь асфальт, пробилась живая человеческая симпатия. Говорящий карандаш позволил себе подружиться с начальником разведки. По должности не положено ни с кем дружить. Только один есть друг: товарищ Сталин.

Илья закурил, слегка успокоился. «Не так много у него летчиков-асов, Героев Советского Союза. Ладно, снимет с должности, но не может не понимать, что при нынешнем состоянии авиации профессионалы необходимы. Допустим, отправит командовать ВВС в какой-нибудь округ, с глаз долой, и просто забудет о “честной душе”. Главное, чтобы до войны не тронул. А как война начнется, он увидит, что такое люфтваффе, и вынужден будет беречь своих летчиков-асов».

* * *

После захвата Норвегии команда немецких физиков, химиков и инженеров обнаружила, что на заводе в Виморке никаких запасов тяжелой воды нет. Оборудование испорчено, большинство норвежских специалистов уволились. На очередном совещании Physik-Musik долго и пафосно разоблачал гнусные норвежские диверсии, обещал скорую расправу над подлыми саботажниками, утверждал, что наши специлисты трудятся не покладая рук, восстанавливают оборудование и налаживают производство.

«Наши специалисты, – усмехнулась про себя Эмма, – откуда им взяться, если в Германии тяжелую воду никогда никто не производил?»

– По данным нашей разведки, – продолжал Physik-Musik, – весь запас тяжелой воды был тайно переправлен из Виморка не в Соединенные Штаты, как предполагалось прежде, а значительно ближе. – Он сделал театральную паузу, поднял вверх палец и громко, торжественно произнес: – Во Францию!

По залу прокатился вздох облегчения. До этой минуты все считали, что годовой запас тяжелой воды давно уплыл с европейского континента в Америку, к Ферми. В лучшем случае канистры могли находиться в Британии. А вот, оказывается, кто их умыкнул. Французы!

«Ясно, это козни Кюри, – размышляла Эмма, слушая бравурное соло Physik-Musik. – Ирен и Жолио жаждут реванша. Им долго не везло. Почти открыли нейтрон, но перед самым финишем их опередил Чедвик. Подошли вплотную к открытию позитрона, и тут их опередил Андерсен. Открытие искусственной радиоактивности, конечно, огромная их победа. Нобелевскую премию по химии тридцать пятого года заработали честно. Следущей их победой могло бы стать открытие расщепления ядра урана. Они были главными участниками гонки, шли ноздря в ноздрю с Ферми, расщепляли ядро несколько лет подряд. Но опять не повезо. Так же, как и Ферми, не замечали очевидного. Им не хватило смелости переступить общепринятые догмы, и первой оказалась Мейтнер».

– В лаборатории Кюри должен находиться мощный американский циклотрон, – сказал Вайцзеккер.

– Совершенно верно, Карл, – физиономия Physik-Musik приобрела сладко-лирическое выражение, – но только не просто мощный, а самый мощный циклотрон в мире.

Еще одной хорошей новостью стали три с половиной тысячи тонн урановых соединений, захваченных в Бельгии.

Напоследок Physik-Musik все-таки добавил ложку дегтя, напомнил, что принято решение повысить уровень секретности проекта. С мая сего года вступил в силу приказ, строго запрещающий прямую передачу сведений из одного института в другой. Любая переписка должна вестись только через Управление вооружений.

Позади послышался нервный шепот Гана:

– Они нас хотят совсем закупорить. Как можно работать без обмена информацией?

Эмма повернулась, одарила его понимающей улыбкой и подумала: «Бедняжка, теперь ты вряд ли сумеешь тайно кататься за границу на свидания с Лизой, и переписку придется прекратить».

Усиление секретности, конечно, не нравилось никому, но в общем совещание закончилось на оптимистичной ноте. Франция скоро капитулирует, запас тяжелой воды и циклотрон окажутся в руках именно далемской группы, вместе с большей частью бельгийского урана. Вот уж об этом Дибнер позаботится.

Гейзенберг приболел. Ходили слухи, что гению пришлось опять воспользоваться знакомством своей матушки с матушкой Гиммлера. Был ли он удостоен личной аудиенции рейхсфюрера СС или хватило общения матушек, осталось тайной, но очевидно, какие-то руководящие указания от могущественного патрона гений получил. По собственной воле он не стал бы публиковать в «Вестнике Прусской академии» статейку о том, что «теория относительности, бесспорно, возникла бы и без Эйнштейна».

Дома, после ужина, чета Брахт уютно сидела на диване. Горел торшер, Эмма читала вслух позорный опус Гейзенберга и хихикала:

– Бесспорно! Какое точное словцо! Кто осмелится спорить с протеже Гиммлера?

Герману было не до смеха.

– Мы все заложники этого протеже, не то что спорить – смотреть на него не могу! О чем он вообще думает?

– О теории относительности без Эйнштейна – раз, о тяжелой воде – два, о циклотроне – три, о скорой каптуляции Франции – четыре, – промурлыкала Эмма, загибая пальцы.

– Это напоминает сказку о голом короле, – мрачно заметил Герман, – только в нашей сказке все наоборот. Платье есть, а короля нет.

Эмма улыбнулась и погладила его по щеке.

– Удачное сравнение, милый, платье шьем из самых дорогих материалов, а короля нет. Гений сконструировал свой реактор в расчете на обогащенный уран. Реактор почти готов, но как делить изотопы, до сих пор не знаем.

«Вы не знаете, – пропела она про себя, – а я уже знаю».

– Метод Клузиуса провалился, – продолжала она грустно, – осталась центрифуга. Сколько стали и киловатт электроэнергии сожрет – представить жутко. Вряд ли они раскошелятся на центрифугу.

Герман поймал ее руку, уткнулся носом в ладонь и пробурчал:

– Господи, до чего же все это надоело. Одна радость – ты сегодня дома, я так соскучился.

Он скинул на пол с ее колен «Вестник Прусской академии». Губы поползли вверх по ее руке, остановились у ямки локтевого сгиба. Обычно он возбуждался постепенно, а тут сразу засопел, принялся дрожащими пальцами расстегивать пуговицы ее домашней кофточки. Эмма отстранилась чуть резче, чем следовало.

– Не здесь, милый, пойдем в спальню.

Через двадцать минут он крепко уснул, она выскользнула из-под одеяла, накинула халат, ушла в свой маленький кабинет, достала из ящика бюро тетрадь. Подперев подбородок сплетенными пальцами, долго, задумчиво глядела на строчки формул.

Вернер, конечно, представить не мог, что его случайный набросок по энергетическим выходам световой лавины подскажет Эмме ответ на главный вопрос: как и чем дать пинка легким изотопам урана.

Вернер вообще не думал об уране. Прикидывая разные технические перспективы использования своей игрушки, он почему-то зациклился на медицине, верил, что в будущем луч сумеет заменить скальпель и таким образом сделает хирургические операции менее опасными, травматичными, поможет лечить и спасать.

А Эмма думала только об уране, вот ей и пришло в голову, что разные изотопы должны по-разному реагировать на облучение строго определенной частоты. Резонансное поглощение света изотопом зависит от его массы. Надо только точно настроить световую лавину, чтобы она выборочно ионизировала изотопы 235.