– Ерунда! – крикнул Хоутерманс. – У шекспировских злодеев идеологии не было.

– Правильно, они честно осознавали себя злодеями, им оправданий не требовалось, но таких людей очень мало.

Эмма вздрогнула. Так увлеклась, что не услышала ни шагов, ни стука калитки. «Да что со мной? Это всего лишь моя собственная тетрадь. Впрочем, лучше спрятать. Хоутерманс может сунуть свой нос: что вы там пишете, прекрасная Эмма? Ну его к черту, как-никак он теперь конкурент».

Хлопнула дверь. Из прихожей голоса едва доносились, в том числе голос Агнешки. Когда Вернер и Хоутерманс вошли в лабораторию, Эмма, склонившись над записями Вернера, задумчиво покусывала карандаш.

– Привет! – Вернер чмокнул ее в пробор.

– О, прекрасная Эмма! – сипло пропел Хоутерманс, бесцеремонно схватил ее левую кисть и прижал к губам.

Настроение у обоих было приподнятое. Значит, старик смирился с новой работой Физзля. Ну что ж, можно только порадоваться.

– Опять вы пишете на обрывках, – буркнула Эмма, – обещали не начинать без меня с рубином.

– Не злись. – Вернер потрепал ее по щеке. – Пока все равно не получилось. Повторить придется еще тысячу раз.

– Световая лавина. – Хоутерманс чиркнул спичкой, прикурил. – Я переболел этим десять лет назад. Ужасно хотелось проверить экспериментально теорию Эйнштейна о вынужденном излучении. Начал собирать прибор, сжег трансформатор, купил новый, опять сжег. Чуть не разорился на трансформаторах и проклял эту затею.

– Обычная история, – ухмыльнулся Вернер, – у тебя не получилось, значит, в принципе невозможно.

– Нет, почему? Я разве это говорил?

За слоями дыма Эмма увидела, как ползут вверх брови Хоутерманса и рот растягивается в улыбке.

– Не говорил, но думал. – Вернер навис над ее плечом, принялся перечитывать записи.

– О вынужденном излучении нельзя думать, можно только мечтать. – Хоутерманс расхаживал по лаборатории, роняя пепел. – Слишком фантастично, чтобы стать реальностью, без волшебства тут не обойтись. Я вовсе не исключаю, что у тебя получится, участие волшебницы Эммы серьезно повышает твои шансы.

– Спасибо, – небрежно бросила Эмма, а про себя заметила: «В институте тошнит от этих плоских шуточек, теперь вот и здесь балагур завелся».

– Всегда к вашим услугам, красавица. – Хоутерманс шутовски поклонился. – Между прочим, снизу пахнет яблочным пирогом. Вы как хотите, а я иду варить кофе.

– Только, пожалуйста, не такой крепкий, и сахару поменьше, – сказал ему вслед Вернер.

Несколько минут Эмма молча переписывала формулы, Вернер отошел к большому столу, возился с прибором и ворчал:

– Не получилось, так и скажи… Сам ты перегорел, а не трансформаторы. Можно только мечтать! Слишком фантастично! Да, конечно. Если представить, какие открываются возможности… Дорогуша, – произнес он громко, – там еще кое-что, в справочнике по оптике. На подоконнике, открой и посмотри.

Из толстого справочника торчал серый уголок. Эмма вытянула четвертушку почтовой бумаги, исписанную с обеих сторон. Пробежала глазами формулы, облизнула пересохшие губы.

«Не может быть, я просто зациклилась на дополнительном ускорении, поэтому мне мерещится…» – Она зажмурилась, потом широко открыла глаза и еще раз взглянула на свежие записи Вернера.

В строчках формул мелькнула подсказка. Вспыхнула и не погасла. При втором прочтении засияла еще ярче. Будто пересеклись две параллельные прямые в ослепительно светящейся точке. Совместилось несовместимое.

У Эммы перехватило дыхание, невольно вырвался шепот:

– О боже!

– Ты чего вздыхаешь, дорогуша? – спросил Вернер, не поворачивая головы.

Не успев ни о чем подумать, просто повинуясь какому-то новому, очень сильному инстинкту, Эмма сложила листок и сунула его за пазуху, за мгновение до того, как Вернер повернул голову.

– Там ничего нет, – произнесла она дрожащим голосом и поправила воротничок блузки.

– Посмотри внимательней. Должен быть листок. – Вернер подошел, взял справочник, принялся трясти его.

Выпала картонная закладка с изображением Эйфелевой башни, спичка, старая квитанция из прачечной.

– А ведь я предупреждала, – крикнула Эмма срывающимся голосом, – надо было писать в тетради! Как вы теперь восстановите?

– Дорогуша, не переживай. Бумажка найдется, там ничего существенного. Пойдем-ка вниз, а то Физзль слопает Агнешкин пирог вместе с тарелкой и вылакает весь кофе.

* * *

В Париже Ося взял в аренду маленький зеленый «Ситроен» и вышел на связь с лейтенантом французской разведки Жаком Алье, с тем самым Алье, который в марте умыкнул норвежскую тяжелую воду у немцев из-под носа. Теперь он руководил операцией по переправке тяжелой воды в Британию.

10 мая германские войска перешли границы сразу четырех европейских государств: Бельгии, Голландии, Люксембурга и Франции. Была известна дата нападения, но французы ничего не делали. Престарелый маршал Гамелен говорил: лучше подождать развития событий.

Французское командование изучало старые карты. В Первую мировую немцы двинулись от Бельгии прямо к Парижу. Граница с Бельгией по-прежнему оставалась открытой, зато дальше шла неприступная Мажино. Границу с Люксембургом надежно прикрывали Арденны, древние горы, заросшие густыми лесами. Единственным уязвимым местом Гамелен считал бельгийскую границу. Основные силы французов и британского экспедиционного корпуса сосредоточились там.

Немцы разработали блестящую операцию. Пока союзники более или менее успешно отбивали их отвлекающие удары в Бельгии, пятьдесят танковых дивизий вермахта спокойно двинулись через Арденны, в обход Мажино.

Колонны немецких танков растянулись на сотни километров и могли бы стать отличной мишенью для бомбардировок, но ВВС союзников поддерживали свои войска в Бельгии.

Гамелен продолжал считать Арденны непроходимыми даже тогда, когда немецкие дивизии уже прошли через них. Любую информацию об этом французский главнокомандующий воспринимал как предательство и арестовал несколько десятков штабных офицеров.

Войска союзников попали в клещи. Бомбардировщики люфтваффе в первые сутки уничтожили почти все французские аэродромы. Мечта о реванше за ноябрь восемнадцатого была для Германии национальным помешательством. Немцы ждали этого двадцать два года, наконец дорвались, оголтело неслись вперед по испуганной, униженной Франции. Отряды десантников-диверсантов мгновенно захватывали мосты, на месте разрушенных наводили новые, из подручных средств. Пехота без передышки преодолевала десятки километров в день.

Бельгийский уран вывезти не успели. Брюссель пал слишком быстро. Началась паника, какой-то чиновник вовремя не подписал бумагу, не удалось раздобыть транспорт. Теперь ангары обогатительной бельгийской компании «Юнион Майнер» охраняли СС.

Возле здания Коллеж де Франс эсэсовцев пока не было, но с транспортом тоже возникли проблемы. Двадцать стокилограммовых канистр с тяжелой водой планировали вывезти на пяти армейских грузовиках в Кале и оттуда на военном судне переправить в Британию. Но дороги уже забились толпами беженцев.

Алье пытался выбить в министерстве вооружений два-три бомбардировщика, чтобы погрузить в них канистры. Но французских бомбардировщиков почти не осталось, британские бомбили немцев.

В лаборатории Кюри находился самый мощный в мире циклотрон, недавно доставленный туда из США. Его предстояло демонтировать. Это заняло бы неделю. Вместе с тяжелой водой и циклотроном надо было вывезти в Британию французских ученых, сотрудников лаборатории Кюри с семьями.

Немцы приближались к Парижу. Росли толпы беженцев. В окрестностях Киля шли бои. Алье был на грани нервного истощения. Ося предложил не ждать, когда демонтируют циклотрон, погрузить канистры в грузовики и ночью отвезти в Гавр. Там пока спокойно. Оттуда уходили в Британию пассажирские суда с беженцами.

Алье взорвался. Циклотрон оставлять нельзя! Переправлять секретный стратегический груз на пассажирском судне – преступление!