Последовала перепалка между командирами – кто с преувеличениями, кто без. В ней участвовали Ворошилов, Мехлис и Кулик, Хозяин вмешивался вяло и редко.

Запорожец заговорил о дезертирах и самострелах. Хозяин оживился, принялся расспрашивать, куда бежали дезертиры и в какие части тела ранили себя самострелы.

Потом дали слово начальнику управления снабжения Хрулеву.

ХРУЛЕВ. С особой остротой встал вопрос о довольствии армии в войну. Надо сказать, что тут опять-таки вмешательство тов. Сталина не только исправило положение, но и открыло, если хотите, новую эру в обеспечении армии продуктами. Особое внимание было обращено тов. Сталиным на сухари.

От сухарей перешли к обмундированию, и тут раздался безымянный голос из зала:

ГОЛОС. А вот сто шестьдесят третья дивизия пришла босая.

Другой голос спросил: как босая? Первый объяснил, что красноармейцам выдали ботинки, которые сразу развалились.

После снабженца выступил командарм Курдюмов.

КУРДЮМОВ. На финском театре в первый период войны было много обмороженных, люди прибывали в холодной обуви, в ботинках, причем часть ботинок была рваной. Я здесь докладываю с полной ответственностью о том, что воевать при сорокаградусном морозе в ботинках нельзя. Закон физиологии, врачи об этом могут сказать, а именно что тело человека, разумеется, без достаточного количества теплых вещей, может выдержать такую температуру четыре – пять дней, а на пятый день получается такое охлаждение, что сопротивление организма будет понижаться.

СТАЛИН. У товарища Курдюмова.

Издевательская реплика была встречена смехом. Но командарм не сдался, продолжил.

КУРДЮМОВ. Тут бывшие гвардейцы в своих выступлениях вспоминали, как они в мирное время в бескозырках ходили при пятидесяти – шестидесятиградусном морозе. Я не знаю, как бы они себя чувствовали в боях в Финляндии при таком морозе.

«Вот Курдюмов рукой не машет, докладывает спокойно, – думал Илья, – а Хозяин вникает во все, долго, подробно рассуждает о бронещитках, снарядах, пулеметах, бесконечно выспрашивает детали боевых операций, сухари тоже входят в круг его внимания, а босая дивизия на сорокоградусном морозе почему-то остается за кругом. Никакой реакции, кроме издевательской шутки. Как это объяснить?»

Две страницы заняла дискуссия о валенках. До середины января красноармейцы отмораживали ноги, валенки хранились на складах. Главный снабженец мужественно признал некоторые недочеты в работе своего ведомства.

ХРУЛЕВ. Совершенно правильно однажды товарищ Сталин указывал, что мы не умеем распоряжаться оперативно своим имуществом, которое у нас имеется.

Илья вспомнил Мая Суздальцева с отмороженными ногами и приказ Ворошилова об «обрубках».

На страницах, посвященных валенкам, Хозяин помалкивал.

«Опять прострация, или вышел в сортир? Во время его отсутствия, не важно, физического или психического, молитвы совсем не звучат», – заметил про себя Илья.

Очередной докладчик, командарм Ковалев, рассказывая о боевой операции, произнес фразу: «Противник усиливался, к двадцатому января его силы возросли до восьми батальонов».

Хозяин оказался тут как тут, живенько перебил его.

СТАЛИН. Здорово вы знаете войска противника.

Командарм не почувствовал сарказма, ответил: «Надо знать, с кем воюешь».

СТАЛИН. Эти знания фальшивые. То, что разведка сказала, развинченная разведка, тому вы верите, а финны меняют номера своих войск. У них один полк воюет на пяти полях. Они надували наше командование, и выходило, что у них около восьмисот тысяч войск, черт знает сколько полков, а им люди верили. Они играли вами, как игрушками. Что же вы неправду говорите?

«Кто надувал наше командование? Разведка или финны? – Илья покачал головой. – Каждая следующая фраза противоречит предыдущей, и все вместе не имеют никакой связи с докладом Ковалева».

Вряд ли комдив сумел расшифровать слова Хозяина. Он не стал отвечать на бессмысленный, ни к чему не относящийся вопрос «Что же вы неправду говорите?», продолжил свой доклад, вполне внятно и четко изложил ход событий.

КОВАЛЕВ. Силы противника возросли, дивизия осталась без связи.

Хозяин опять перебил.

СТАЛИН. Связь у вас была.

КОВАЛЕВ. Нет, не было.

Илья в очередной раз почувствовал, как трещит и разваливается сталинская сказка. Хозяин ломал комдива, а комдив не ломался.

СТАЛИН. Тогда вы здесь уничтожены морально и в военном отношении. Вы называетесь дивизией, выходит, что это не дивизия, а хлам, навоз, не могли два задрипанных финских полка разбить. Она была мало вооружена, плохо вооружена, она была почти безоружна. На всех фронтах наши люди часто мечтали, чтобы финны показались, чтобы начать контратаку. Это только у вас контратака проигрывается, хотя вы и имеете перевес в артиллерии. Это неправильно. У вас даже станковых пулеметов не было, минометов и укреплений не было. Вы не клевещите на дивизию.

Дивизия Ковалева не мечтала, чтобы финны показались, чтобы начать контратаку. Она пробила дорогу к двум окруженным дивизиям, по льду, под обстрелом снабжала их продовольствием, вывозила раненых и в итоге вывела дивизии из окружения, не имея ни связи, ни боеприпасов, ни надежды на помощь.

КОВАЛЕВ. Я не клевещу, товарищ Сталин, я докладываю обстановку, какая была в действительности.

СТАЛИН. По радио все ваши донесения перехватывали Париж и Лондон. У вас была вся связь, и проволочная, и радиосвязь, а вы отмалчивались.

«Париж и Лондон. – Илья усмехнулся. – А Берлин не назвал».

КОВАЛЕВ. У меня связи не было.

Спор занял пять страниц. Ломать Ковалева помогали Мехлис и Кулик, но дивизия держалась. Хозяин внезапно стал сбавлять обороты.

СТАЛИН. Товарищ Ковалев, вы человек замечательный, один из редких командиров Гражданской войны, но вы не перестроились по-современному. По-моему, первый вывод и братский совет – перестроиться. Вы больше всех опоздали в этой перестройке. Это первый вывод. Вы способный человек, храбрый, дело знаете, но воюете по-старому, когда артиллерии не было, авиации не было, танков не было, тогда людей пускали, и они брали. Это старый метод. Вы человек способный, но у вас какое-то скрытое самолюбие, которое мешает вам перестроиться. Признайте свои недостатки и перестройтесь, тогда дело пойдет.

КОВАЛЕВ. Есть, товарищ Сталин.

Комдив не стал повторять, что не было у него артиллерии, авиации и танков. Он уже раз десять это произнес. Хозяин все равно слышал нечто совсем другое или не слышал вообще.

Илья сжал ладонями виски. «Карл Рихардович назвал это парафренией. Движение по кругу бредовых идей, вязкость сознания. Я пытаюсь понять, что имеет в виду Хозяин, угадать, чего он хочет, каким будет следующий его шаг, кто станет очередной жертвой? Знаю, бесполезно, и все равно пытаюсь. Как же иначе? Ведь от него зависит каждая отдельная жизнь и существование страны. А он бредит или сознательно глумится над реальностью. Разбираться в его логике все равно что выискивать тайные знаки в узоре ковра или ловить шифрованные послания с Марса в мяуканье кошки. Отличный способ заразиться безумием».

Илья обратил внимание, что в стенограмме, кроме реплики Хозяина о «развинченной разведке», пока не попалось ни одной серьезной претензии к Проскурову. Командарм Мерецков, который командовал Седьмой армией на Карельском перешейке, говорил о том, что нет у нас войсковой разведки.

МЕРЕЦКОВ. Вы мне скажите, товарищ замнаркома Проскуров, кто ведает у нас войсковой разведкой?

ПРОСКУРОВ. Никто не ведает.

Это было правдой и вовсе не виной Проскурова. После разгрома армии в тридцать седьмом исчезла не только войсковая разведка, но и агентурная. Проскуров делал все что мог, пытаясь восстановить и то и другое.

Вопрос Мерецкова был обращен скорее к Ворошилову, чем к Проскурову, и следующая реплика это подтвердила.